Росин Вениамин

И здесь граница…

Документальные повести

И здесь граница…

Трудное задание

1

Кублашвили уставился темно-агатовыми глазами на лежавший перед ним лист бумаги и, вздохнув, положил авторучку. По смугловатому лицу пробежала тень. Ох до чего же настырные побывали у него ребята! И отнекивался он, и ссылался на занятость, а уговорили, вырвали обещание прийти завтра в школу. Хочется мальчишкам поговорить с ним о пограничной службе.

Что ж, интерес закономерный. Через год-другой старшеклассников призовут в армию, многие из них мечтают попасть в погранвойска. Так что пользу эта встреча принесет, оставит след в юных сердцах.

Ничего приукрашивать он не собирается, расскажет все как есть. А то кое-кто превратно представляет себе службу на заставе: сплошная, мол, цепь приключений, погони, схватки с агентами иностранных разведок…

Безусловно, есть на границе и приключения, и погони, и схватки. И все же далеко не каждый день и даже не каждый месяц приходится пограничнику ловить лазутчиков. Служба на границе суровая и, говоря откровенно, довольно однообразная. Но вместе с тем исключительно напряженная. Потому что в любую минуту может появиться враг. Ловкий, опытный в обмане, освоивший все виды огнестрельного оружия, технику рукопашного боя, натренированный к переходам на большие расстояния.

И надо постоянно быть готовым к встрече с ним. Самонадеянность, трусость, разгильдяйство везде непростительны, а тем более на границе. Здесь они могут особенно дорого обойтись.

Он имеет право говорить об этом, потому что за тридцать с лишним лет службы прошел труднейшее испытание — проверку временем. Не одну пару сапог износил в нарядах, а не притупилось, не ослабло в нем чувство границы — ценнейшее, говоря без похвальбы, для чекиста качество.

Конечно, неделя-другая службы на заставе могут показаться наполненными романтическими, увлекательными событиями. Два-три месяца покажутся трудными, и в сердце человека, слабого духом, поселятся уныние и тоска… А вот доведись ему заново начать жизнь, то снова выбрал бы беспокойную пограничную службу.

Обо всем этом скажет он по-мужски прямо и откровенно. Тот, у кого характер не из хлипких, не отшатнется, не испугается трудностей, не отступится от своей мечты.

«В общем, готовься, брат, к выступлению, — сказал себе Кублашвили. — Оратор из тебя, известно, не ахти какой, но по бумажке читать не годится. Живое слово куда доходчивей. Не торопясь, по душам побеседуй, расскажи ребятам, как рассказал бы своему сыну или младшему братишке».

Решено: по бумажке читать не будет, но конспект набросать необходимо. Чтобы чего не забыть, важного не упустить.

Но как же лучше начать?

Может быть, так: «Я, Кублашвили Варлам Михайлович, прапорщик, член КПСС… Имею награды: орден Октябрьской Революции, два ордена Красной Звезды, одиннадцать медалей. А именно: «За отвагу», «За боевые заслуги», «За отличие в охране государственной границы СССР», «За безупречную службу»…

Стоп! — остановил себя. — Никуда не годится. Анкета какая-то, а не выступление перед школьниками. Разве интересно будет ребятам слушать перечисление всех моих наград?»

А что, если взять да рассказать им свою биографию? Но биография у него самая обыкновенная. Родился в тысяча девятьсот двадцать третьем году в Грузии, в небольшом горняцком селении Ахалдаба. Оно как раз на полпути от Кутаиси до Ткибули… Семья работящая, дружная.

Отец и старший брат Грамитон были шахтерами. Нет, не просто шахтерами, а влюбленными в свое дело мастерами высокого класса. Едва сойдутся, только и разговоров о креплении, угольных пластах, отбойных молотках, новых методах проходки…

С детства проникся Варлам уважением и любовью к нелегкой горняцкой профессии. Окончив семилетку, стал электромонтером и, изучив слесарное дело, спустился, по семейной, что ли, традиции, в забой.

«Там, на шахте угольной, — как поется в песне, — паренька приметили…» Вскоре назначили — шутка ли! — помощником механика.

Поработать, правда, довелось недолго, всего до середины сорок второго года.

Тяжелое то было время. Фашисты рвались в глубь Советского Союза. И хотя у него, как у шахтера, была бронь, Варлам наотрез отказался от этой льготы. Еще дед говорил: «Кто не служил в армии, тот не мужчина». А тут Родина в опасности, он же, молодой и здоровый, — в глубоком тылу.

И вот наступил столь памятный день отъезда из родного дома. Мама сварила свое коронное блюдо — бозбаши (вряд ли кто-нибудь сможет вкуснее ее приготовить этот суп из жирной баранины со всевозможными специями), испекла пирог с сыром, чурек.

Усевшись за стол рядом с Варламом, прижалась поблекшим лицом к его плечу, тихо сказала:

— Ешь, родной, ешь!

Мама держалась молодцом, но, начав укладывать нехитрые пожитки в фибровый чемоданчик, не выдержала, заплакала.

— Не дожил отец! Не дожил… Одной приходится провожать тебя на фронт!

Отчетливо, точно это было вчера, помнит он прощание у желтого двухэтажного здания вокзала. Помнит, как мама, обняв его, прошептала: «Сынок… Родненький мой…» — и умолкла, глотая слезы, не в силах вымолвить больше ни слова.

Натужно запыхтел окутанный клубами пара паровоз, протяжный гудок — и поезд тронулся с места. Станционные постройки медленно поплыли назад. На перроне, среди множества провожавших, прижав руки к груди, стояла мама. Волосы выбились из-под шарфа, но она, жадно всматриваясь в окна вагона, ничего не замечала. Только бы увидеть, хоть еще один раз увидеть своего Варлама.

А он уже не принадлежал ни матери, ни друзьям. Шахта, родная Ахалдаба, все близкое и дорогое оставалось где-то далеко-далеко позади.

В соседнем купе кто-то затянул приятным сильным баритоном «Про-о-щай, любимый го-о-род…»

Слова песни отвечали настроению, щемили сердце. Прощай, родной край…

2

Кублашвили очень хотелось попасть сразу же в действующую армию, на передовую. Кто из его сверстников не мечтал о подвигах, не видел себя лихим разведчиком, бесстрашным истребителем танков?

Но вышло совсем не так, как рассчитывал Варлам. Эшелон увозил новобранцев в другую от фронта сторону.

Позади остался Каспий, жаркий Красноводск, Ашхабад, Ташкент…

«В тыл… В тыл… В тыл…» — монотонно отстукивали колеса. Варлама разбирала досада, на душе было муторно. Зачем везут их на восток, когда на западе идет огромная битва, решается судьба его Родины?

Кублашвили провел рукой по смоляным жестким волосам, оперся подбородком о ладони и глубоко задумался…

На дальней заставе

1

Эшелон с новобранцами мчался все дальше и дальше на восток. Навстречу проносились тяжелогруженые составы. К фронту перебрасывались танки, автомашины, орудия, горючее, боеприпасы, медикаменты. Многое требуется солдату, чтобы успешно воевать.

Миновали Новосибирск. И тут прошел слух, что пункт назначения — Сахалинский пограничный отряд. Растаяла как дым мечта о действующей армии.

«Сахалин! Да это же на самом краю света!» — сообразил Кублашвили, не бывавший нигде дальше Кутаиси. Придется одолеть огромные расстояния, тысячи и тысячи километров. Где ты, Ахалдаба? Так далеко, что даже трудно себе представить.

В учебнике географии Варлам встречал романтические, пахнущие соленым морским ветром названия: пролив Лаперуза, бухта Находка, бухта Посьет. Что ж, теперь не на карте, а своими глазами увидит он эти места.

Невысокий, щуплый Витька Судаков пронюхал, что сопровождавший новобранцев младший лейтенант служил на Северном Сахалине.

«Скажите, пожалуйста, как там, на Сахалине?» — допытывался у него Судаков.

Младший лейтенант пожал плечами, уклончиво ответил: «Живут люди…» — «А климат какой? — не отставал Судаков. — Правду говорят, что даже летом густые туманы?» — «Нет, почему же! Такого и в помине нет, — без тени улыбки отвечал младший лейтенант. — Климат курортный, как в Сочи, Ялте или Сухуми… Один лишь недостаток: восемь месяцев зима, остальное — лето…»