Началась стремительная изнурительная скачка по пересечённой местности под аккомпанемент бог знает где притаившихся лучников. К счастью, смертоносный дождь быстро иссяк, но стоил Артуру жизни пары солдат.
Валлийцы преследовали их с настойчивостью гончих, но потеряли отряд Леменора за очередным холмом, потонувшем в лёгком ночном тумане и густых зарослях дикой акации. Можно было немного передохнуть и осмотреться. Казалось, эти бесконечные, поросшими редким лесом холмы были необитаемы, но едва заметная струйка дыма на горизонте говорила, что это не так — там действительно оказалась деревня. Нигде не было слышно ни мычания коров, ни говора людей, хотя то здесь, то там мелькал серый дымок или скрипела дверь; изредка лениво лаяла собака.
Артур въехал в деревню и ещё раз оглянулся — преследователи действительно потеряли след. Немного успокоившись, он задумался о ночлеге.
Постоялого двора в деревне не оказалось, так что приходилось рассчитывать на гостеприимство местных жителей. Леменор выбрал для ночлега приземистую постройку, выгодно отличавшуюся от всех прочих. Во-первых, она была больше других, а, во-вторых, было в ней что-то солидное, некрестьянское. Заботливый хозяин тщательно выровнял стены и не поскупился пробить в фасадной стене два окошка. Крыша дома была в полной исправности; двор обнесён добротной оградой.
Перед окнами был разбит небольшой сад, защищённый зелёной изгородью.
Заглянув за забор, Гордон сообщил:
— Там лошади и какие-то люди. Лошади под седлом.
— Можешь описать этих людей?
— Люди, как люди. Их пятеро. Трое слуг, а кто двое других, трудно сказать.
— Что они делают?
— Разговаривают. Один держит под уздцы коня под тёмной попоной. Кажется, конь тоже темной масти, но точно из дорогих. Мне слезать?
Баннерет кивнул и задумался. Чей же конь стоял во дворе? Кто его хозяин? Свой или чужой? Жаль, что в темноте не видно гербовых знаков. Придётся на свой страх и риск послать туда кого-нибудь.
И тут из дома донеслись голоса. Сложно было понять, говорили ли на валлийском или на родном французском.
Леменор спешился, кинул поводья племяннику. Он хотел сам взглянуть, что за люди живут в этом доме, но передумал, услышав доносившуюся со двора валлийскую брань. Разумнее было бы уехать, но в Артуре заговорила авантюрная жилка: ему захотелось подслушать разговор и, по возможности, использовать его во вред врагу.
Внимательно осмотрев ограду, Леменор обнаружил лазейку: наверное, соседские мальчишки бегали в сад воровать яблоки. Велев ждать себя на окраине деревни, баннерет, оставив настороже Эдвина, залез в сад. Осторожно переходя от дерева к дереву, он дошёл до окна.
Разговор в доме возобновился. На его родном языке. Это озадачило Леменора, и он весь обратился в слух.
— Мне бы не деньги вам давать, а вешать надо, ублюдки! — При звуке этого голоса Артур вздрогнул и ухватился за меч. Голос был знакомый, но чей, он никак не мог понять. — Это в последний раз, слышишь! Держи своё подаяние и катись отсюда! — Что-то тяжёлое упало на пол; послышался звон монет.
— Мог бы и поосторожнее, Роу! — обиженно буркнул его собеседник.
— Ничего, соберёшь! Напился, как свинья… Это ты привёл в Лайдхем голоногих тварей?
— Нет, клянусь святым Давидом!
— Да хоть самим Господом Богом! Чтобы я хоть раз поверил одному из ваших ублюдков…
— Полегче, Роу!
— Что полегче? Может, ты мне воскресишь Монтегю? Да не будь ты моим родственником, давно бы гнил в земле!
На несколько минут воцарилось молчание, потом хлопнула дверь.
— А, это ты, Питер… Запомнил всё, что я тебе говорил?
— Да, Ваша милость. — Второй собеседник немного подкашливал. — Я исполню всё в точности, как Вы говорили.
— Хорошо, очень хорошо… Дэвид напишет для тебя письмецо, заберёшь его и отдашь, кому следует.
— Как будет угодно Вашей милости.
— Здесь был кто-нибудь из вустерского ополчения?
— Нет, Богом клянусь! А если и появится, то, будьте уверены, я ничего не скажу!
— Прекрасно. Я не забуду твою верность.
— Я Вам ещё нужен?
— Нет, ступай. И предупреди Дэвида, что он мне скоро понадобится.
Снова раздались шаркающие шаги и скрип затворяемой двери.
— А ведь он порядочная дрянь, а, Роу? — Из комнаты донеслись хриплый хохот и звук наливаемого в кружку эля (или иного крепкого напитка). — Выпьем за здоровье старины Ллевелина!
— Да пошёл ты к чёрту, Ид! И ты, и твой Ллевелин! Чтоб Вы оба подавились своей выпивкой, пожиратели сыра! Вместо того, чтобы напиваться до поросячьего визга, передал бы своим головорезам, чтобы они меня проводили.
— Что, боишься? — расхохотался валлиец. — Неужели ты так быстро превратился в трусливого сайса?
— Заткнись, Ид, а то я не посмотрю, что ты мне родственник…
— Кузен, между прочим.
— Двоюродный. А теперь, кузен, шли бы Вы отсюда. И позовите Дэвида.
Судя по всему, валлиец хотел остаться, но его неумолимый родственник выставил его за дверь. После этого в комнате на время воцарилась тишина. Наконец заговорил тот, кого Ид называл Роу:
— Ну, сделал, что я велел?
— Разумеется, Ваша милость, — ответил звонкий юношеский голос.
— Дай мне, я поставлю печать.
Тихо зашуршал пергамент.
— Вот что… Скажи Айдрису, что больше он не дождётся от меня даже кости. Передай ему…
— Роу, ты там наустикиваешь своего парня на славного Айдроса? — На сцене вновь возник «кузен Ид».
— Славного Айдроса? Ты, наверное, хотел сказать, на мерзавца Айдроса, чьи кости не расплавит даже адская смола? Клянусь святым Давидом, я не ожидал от него такой подлости и больше не намерен платить за его сомнительные услуги! Будь моя воля, я своими руками вздёрнул бы его во имя светлой памяти души Монтегю!
— Но, Роу, он же твой…
— А он вспомнил о том, что я его родственник, когда чуть не угробил меня у Лангхейма? Отныне никакой помощи с моей стороны! Хотя нет, одну услугу я ему всё же окажу. Де Борн, обесчестивший его сестру, сейчас в И***. Ради поруганной чести Райнон я сделаю так, чтобы он задержался там надолго. Но это всё. И, учти, я делаю это ради Райнон, а не ради ее паскудного братца. А теперь, Питер, собачьи потроха, потрудись проводить меня, я уезжаю!
В доме поднялась кутерьма; несколько раз хлопнула дверь. Громогласный голос подвыпившего Ида, икая, пожелал кузену доброго пути и был в цветастых выражениях послан к чёрту. Притаившись в тени дома, Артур видел, как со двора выехала группа всадников и быстро скрылась в ночи. Он не успел их разглядеть, но, судя по затеянной ими перебранке, не меньше половины из них были валлийцами.
Подождав немного, баннерет осторожно заглянул в окно, надеясь разглядеть хоть что-то сквозь мутный бычий пузырь. Ему повезло: окно было выставлено, и Артур беспрепятственно смог заглянуть внутрь.
В комнате никого не было. На столе, в нескольких футах от окна, лежал свёрнутый в трубочку пергамент. Изловчившись, баннерет достал его и рассмотрел: он был запечатан серо-красной печатью с леопардом — печатью графа Роланда Норинстана.
Ну, конечно, как он сразу не догадался! Ведь другое произношение имени Роланд — Роуланд! Отсюда и пресловутый кузен Роу! Да и голос, он десятки раз слышал этот голос, странно, что он сразу не догадался.
Услышав шаги, он быстро положил бумагу на место и поспешил ретироваться. Обругав себя за то, что отослал слуг так далеко, Леменор отыскал Эдвина и послал его за Метью.
Итак, Норинстан, служа короне, сочувствовал валлийцам и собирался отправить на тот свет одного из своих товарищей. Несколько путали карты безупречная репутация графа и общий тон разговора, но печать на пергаменте расставляла всё по своим местам. Кому был адресован тот документ, что было в нем? Но он был оставлен валлийцам, а, человек, поставивший на нём свою печать, не раз открыто признавался, что пользуется связями по ту сторону рва Оффы. И связи эти, несомненно, покоились на родственных узах.
В дальнейшем Артур пожалел о том, что не взял пергамент с собой, пока же он гадал, какую выгоду сможет из него извлечь.