В этом смысле вектор движения сейчас, безусловно, направлен в сторону бескультурья. В сторону освобождения от запретов, которыми человек на протяжении нескольких тысяч лет делал себя человеком.
Россия и ее будущее
49. Вопрос: Мы постоянно слышим, что Россия — особая страна, у нее «особенная стать» и свой особый путь. А может быть, мы просто подвержены мании величия?
Эдуард Геворкян: Самоуничижение паче гордыни.
Есть такая штука, как корпоративная культура. В том же понятийном ряду — корпоративная лояльность, общая система ценностей и т. п. Если в какой-либо фирме или компании с этим дело не очень, то она теряет конкурентные преимущества. Правда, в компании вдруг могут объявиться слабоумные говоруны (или засланные казачки), которые станут вещать о том, что у компании нет врагов, нет конкурентов, поэтому не надо укреплять командный дух и все такое… Таких быстро вышибают за ворота. Или, скажем, в спорте кто-то из игроков начнет говорить о том, что его команда ничем не отличается от других и даже не в пример хуже и гаже. Наверное, его попросят определиться, с какой именно командой он собирается играть. Плох тот писатель, который не считает себя самым-самым-самым. Ну, и так далее…
А у России действительно «особенная стать» и особый путь в силу ее истории, географического положения и геополитической миссии.
Олег Дивов: Нации без мании величия просто не бывает. Чем меньше нация, тем больше мания. Нам еще повезло, русские «несущие» мифы довольно безобидны.
Кирилл Еськов: От меня чего, ждут, чтоб я тут в стотысячный раз с умным видом процитировал Достоевского: «Широк русский человек — я бы сузил»? А потом авторитетно разъяснил, что «цитата» сия переврана идиотами до неузнаваемости, а классик — устами Дмитрия Карамазова — высказал нечто совершенно иное?
Александр Житинский: Безусловно, подвержены. И это — одно из проявлений нашего особого пути.
Андрей Измайлов: Замечено: исполины (духа, в том числе) напрочь лишены мании величия, а карлики (духа, в том числе) — наоборот, сплошь и рядом…
Россия — никакая не особая. Единственное отличие от всех остальных стран — неискоренимое пристрастие надевать штаны через голову. Причём никакие очевидные и здравые примеры (для подражания хотя бы) иного способа прикрыть голый зад на Россию не действуют. А потому что «особенная стать» и отстаньте! Мы — исполины (духа, в том числе)!
Андрей Лазарчук: Напротив, это, пользуясь выражением Саши Щеголева, мания ничтожности. Куда, мол, нам, сиволапым, вместе с остальным-то миром?..
Но это лечится.
Святослав Логинов: Нет ни одной не особой страны. Выньте из мировой истории Андорру, и в мире зазияет пустота. Россия в этом плане не исключение. Да, это особая страна, у неё «особенная стать» и свой особый путь. В этом нет ничего необычного, тут нечем гордиться и нечего стыдиться. И тем более, не надо ничего исправлять.
Евгений Лукин: Но у неё действительно особенная стать и свой особый путь. Достаточно послушать возмущённые крики в телевизоре: «Да ни в одной другой стране не может быть такого, чтобы…» Однако ощущения величия при этом почему-то не возникает. Да и само четверостишие Тютчева сильно зависит от интонации декламатора. Можно прочесть с пафосом, а можно и со вздохом.
Сергей Лукьяненко: Нынче у нас, скорее, мания ничтожества… Россия была стабильно развивающимся государством, пока ошибки и слабоволие власти не позволило горстке авантюристов одурманить народ и установить коммунистический режим. А так — мы имели бы великую, могучую, единую Российскую Империю. Уж извините за сослагательное направление.
Так что пути к спасению и возрождению страны надо искать в собственном прошлом. Россия переживала и унижение, и поражение. Переживет и в этот раз.
Сергей Переслегин: А если и «да», что это изменит? Используя свою манию величия, Россия прошла путь от оккупированного государства ко второй в мире колониальной империи, создала крупнейшую в мире железную дорогу, запустила первый спутник и первый космический корабль, создала великую реалистическую литературу и великую фантастику. И все — потому, что считала, что у нее есть свой особый (от Орды) Путь.
Геннадий Прашкевич: Не думаю.
Россия действительно особая страна.
В том самом смысле, как особенны и Камерун, и Китай, и США, и Исландия, и Таиланд, ну и так далее…
Вячеслав Рыбаков: Дело в том, что у каждой страны особый путь. Чем крупнее страна и масштабнее ее геополитические и культурные задачи — тем это заметнее. В России положение усугубляется еще и тем, что здесь государственное образование практически совпало с цивилизационным ареалом. Поэтому перед Россией уже довольно долго стоит двоякая, вернее, двойная задача: сохранение себя как самостоятельной страны и сохранение себя как самостоятельной цивилизации. Обычно эти задачи разнесены: скажем, в Европе есть масса государств, которые должны были (и с переменным успехом делали это на протяжении двух тысяч лет европейской истории) сохранять себя как государства, но задачи сохранения своей цивилизационной идентичности перед ними не стояло: Европа в этом смысле достаточно едина, даже после Реформации. Поэтому им было проще. И то сколько крови лилось! Но никто, при всем обилии внутриевропейских конфликтов, не сможет возразить утверждению, что, например, у Европы — свой, особый путь. Это действительно так!
То же и с Россией. У всякой цивилизации — особый путь. Для цивилизации перестать по нему идти — значит, перестать быть. А ведь все, даже камни, когда их ломают — сопротивляются до последней возможности. Таков закон природы — сопротивляться производимой извне ломке и сохранять себя. И даже не объяснить, зачем. У природы не спросишь, зачем скорость света равна тремстам тысячам километров в секунду, а все, что родилось, обязательно старается не умереть.
У нас не мания величия — напротив, застарелый комплекс неполноценности. Территориально будучи абсолютно открыты иному цивилизационному очагу (Европе), то есть географически беззащитны, мы постоянно были вынуждены сохранять себя от него как государство (волны силовой европейской экспансии следовали одна за другой на протяжении нескольких веков, начиная, скажем, от времен Александра Невского и до сороковых годов прошлого века; да вот и теперь не все так уж так безоблачно), и потому — непрерывно соревноваться с нею в индустриальном и военном отношении. А поскольку на путь технического совершенствования средств уничтожения и средств их производства Европа встала несколько раньше нас, это требовало постоянного неорганичного, догоняющего развития, постоянных казенных усилий по усвоению чужих ТЕХНИЧЕСКИХ достижений — что ставило под сомнение собственную КУЛЬТУРНУЮ полноценность. Попытки сохраниться как государство приходили в противоречие с необходимостью сохраняться как цивилизация. Отсюда — повышенное напряжение, перегрев этой области духовной жизни. А всякий перегрев порождает в числе прочих и уродливые варианты разрешения противоречия, это, к сожалению, неизбежно, это закон психологии. Биение в тисках противоречия породило ряд коллективных психических нарушений, крайними проявлениями которых являются, как и в индивидуальной жизни, мазохизм (или, иначе говоря, коллективный суицидальный комплекс: лучше бы нам вовсе не быть, чем оставаться такими, какие мы есть!), то есть стремление полностью отдаться на волю внешнего воздействия, как бы это ни было болезненно, и садизм, то есть стремление силком задавить любое внешнее воздействие и вообще не воспринимать ничего извне, а только воздействовать на внешнюю среду самому. И то, и другое — болезнь.
Однако штука в том, что мазохистская традиция в российской культуре уже по чисто политическим причинам всегда пользовалась поддержкой Запада: сначала Европы, а с прошлого века — вдобавок и выскочившими на мировую арену в качестве мощного игрока США. Поддержкой и культурной, и, что весьма существенно, финансовой. Да и простой западный обыватель, не желавший нам, собственно, ничего дурного, также считал за полноценных россиян лишь мазохистов, потому что все остальные русские, сформулируем так, соблюдали запреты, которые для европейца не существовали, — и, стало быть, являлись в его глазах варварами, которых надо переделать ради их же собственного блага. Цивилизовать. Иностранный обыватель в таком подходе не виноват — он не может видеть и мыслить иначе. Но вот наши властители дум… Мягко говоря, все это еще более затрудняло их верную и спокойную ориентацию в мировом пространстве.