— Почему? — удивился Андрей.

— Понимаешь, мы в Союзе, конечно же, будем иногда вспоминать о ГСВГ. И вспоминать об этом времени мы будем с некой тоской. А потому вряд ли нас кто-нибудь, не бывавший здесь, поймёт. Им будут непонятны наши такие хорошие отзывы об этой стране, о том, как хорошо мы здесь жили. Те, с которымы мы будем делиться воспоминаниями, будут удивляться тому, что нам там всё это помнится. Они будут говорить: "Неужели у вас в жизни ничего другого хорошо не было?". Хорошее, конечно, было, да и будет ещё, но и это время нам не забить, и вспоминать мы будем о нём только с радостью и грустью, да ещё и с неким щемлением в сердце. У каждого из нас здесь наверняка были и не очень радостные моменты, но они забудутся, а вот хорошее мы будем помнить всегда.

— Да, наверное, ты прав, — уже так же грустно начал размышлять Морозевич. — Ведь ГСВГ — это не просто аббревиатура, а, скорее, то, что нас всех и объединяет. Здесь в каждом гарнизоне ГСВГ свой особый образ жизни, порой даже свои традиции, и всё это, возможно, кому-то в Союзе может показаться не совсем понятным. Здесь также своя атмосфера, более высокий уровень культуры и благосостояния. И, наверное, это касается не только союзных войсковых округов, но и других организаций, а уж, тем более, гражданских.

Так они беседовали о теме отъезда, которую поддержала и жена Николая Лида, тоже не особенно радостная. Андрей, между тем, ощутил, что от этого разговора и у него на душе стало как-то невесело, он тоже уже начал грустить о будущем расставании с ГСВГ, хотя до этого было ещё достаточно много времени. Но, вместе с тем, он понимал, что чем дольше он и Лера здесь пробудут, тем тягостнее будет расставание с этой не так уж давно совсем незнакомой страной. Но эта тема когда-то должна была исчерпаться, что вскоре и произошло. Они начали обмениваться новостями.

— Как ты устроился в своём местечке, я не помню его названия? — спросил Николай. — Помню только, что там должны были быть не самолёты, а вертолёты.

— Нормально устроился и нормально работал. Только это всё в прошлом. Сейчас мы с женой работаем в другом месте — в госпитале, который находится в Белитц-Хальштеттене.

— О, я слышал о нём. У нас туда на лечение кое-кто из лётчиков попадал. Он где-то под Потсдамом.

— Да, именно так, всего 18 километров от Потсдама.

— Здорово! В Потсдаме, наверное, часто бываете? Красивый, говорят, город, да ещё парк там знаменитый. Ох, и повезло же вам.

— Да, и Потсдам, и парк Сан-Суси, действительно, красивые. Но мы не только в Потсдаме бываем, но и в Берлин часто ездим, — не мог утерпеть, чтобы не похвастаться Морозевич.

— Что, экскурсии туда так часто организовывают? А у нас, к сожалению, экскурсий в Берлин не было. Мы были в Лейпциге, Дрездене, а вот в Берлине не были.

— Мы тоже были в Дрездене и Лейпциге. Но в Берлин мы не с экскурсией ездим, а самостоятельно.

— Как так!? — в один голос изумлённо воскликнули Виленские. — И вас туда пускают?

— А кто нас дожжен пускать?

— Я имел в виду, — поправился Николай, — вам разрешают туда ездить?

— Официально нам никто такого разрешения не даёт. Но его никто и не спрашивает, потому что точно бы не дали. Но ездят в Берлин из нашего городка почти все. Начальство, вероятно, до поры до времени закрывает на это глаза.

— Да, чудеса, — удивлённо произнесла уже и Лидия. — Вот уж, действительно, как говорил Коля, повезло вам.

— Слушай, а как это ты попал в этот госпиталь, если ехал от нас в другое место? — опять вклинился Николай. — Что и там не было места начальника теплохозяйства?

— Там оно как раз было, и проработал я в Борстеле, так тот городок называется, более двух лет. За год до того приехала жена, устроилась в санчасти работать, но не по специальности. И через время её пригласили работать именно по специальности в госпитале. Это долгая история, но не столь уж важная. Ладно, я вам много чего рассказал. Теперь ваша очередь — как вам то там жилось?

— Да ты знаешь, мы не жалуемся — и работалось, и жилось неплохо. Всякое бывало в работе, но, в основном всё проходило нормально.

— А как там ваши летуны? У них тоже было всё в порядке. Рёва самолётного не уменьшилось? — пошутил Андрей.

— У них тоже, вроде бы, всё было в порядке. Деталей их службы, как ты понимаешь, я и сам не знаю. Рёва, как ты говоришь, конечно, не уменьшилось, но мы к нему, как и все, привыкли. Было, правда, у лётчиков два года назад ЧП.

— И что же случилось?

— Самолёт разбился.

— Да ты что! И как же это произошло?

Николай поведал Морозевичу эту болезненную для всего гарнизона историю. В 1977-м году на взлёте с аэродрома произошла катастрофа МиГ-23 М.

Николай не знал всех подробностей катастрофы, но слышал, что лётчик ночью не рассчитал длину взлёта. А когда пилоту стало ясно, что полоса заканчивается и прекращать взлет уже поздно, он стал убирать шасси. Он также выпустил парашют, но тот сразу же сгорел. Сам же самолёт просел, ударился о насыпь шоссейной дороги, чудом не зацепив при этом проезжавший автобус, и разваливался на части. На аэродроме Цербста взлёт в основном был в направлении города, под небольшим углом к дороге. Редко, когда начинался сильный восточный ветер, старт самолёта переносили к противоположному краю полосы. Когда самолёт разбился, кресло с пилотом ударом о насыпь выбросило из самолета, и его даже не сразу нашли. Вот такая трагическая история.

— Да, есть ещё один нюанс, — уже улыбаясь, заметил Николай, видимо, что-то вспомнив. — Ты помнишь, я тебе рассказывал о Цербсте, не о гарнизоне, а о самом городе?

— Естественно, помню.

— Я говорил, что сам город известен только потому, что является родиной Екатерины Великой. Так вот, есть небольшое, но существенное уточнение. Оказывается, что Цербст вроде бы и не является родным городом Екатерины.

— Как это? — удивился Андрей.

— А вот так. Говорят о том, что место подлинного рождения императрицы Екатерины Великой — город Штеттин. В этом городе служил отец её величества, пребывая командиром полка и имея казенную квартиру из трёх комнат. В пятнадцать же лет будущая императрица была увезена в Петербург и в Цербсте была только один раз в возрасте одиннадцати лет — причём всего несколько суток.

— Не понятно. Ведь в городе, насколько мне известно, имеется музей, ей посвященный? Я слышал, не знаю насколько это верно, что в витринах некоторых магазинов даже выставлены её портреты? Что же это тогда — миф какой-то?

— Не знаю, миф или не миф. Скорее всего, это просто коммерция. Вероятно, жителям Цербста было интересно изобрести родину Екатерины Великой в Цербсте. Это привлекало сюда туристов, и было, наверное, не последней статьёй дохода в муниципальном бюджете. А потом все к этому привыкли и уже все считают, что так и было всё на самом деле.

— Да, интересно, и немного странно, — покачал головой Андрей, думая в то же время о том, что вот Виленские, работая вблизи довольно невзрачного городишка, активно интересовались его историей, понимая, что такие познания разширяют их кругозор и пвышают интеллектуальный уровень. Он вспомнил, каким в этом плане противоположным человеком был тот же Кирзонян, которого абсолютно не интересовала история города, в котором он работал, так же, впрочем, как и практически не интересовали его ни лругие немецкие города, ни нравы их обитателей. Какие же разные люди! А Виленский таки молодец — и работал в ГСВГ хорошо, и жил нормальной интересной жизнью.

Темы разговоров начинали исчерпываться. Правда, Виленские никуда не спешили — у отъезжающих ещё было время до подачи поезда — и они были рады общению со знакомым им человеком. Возможно, при других обстоятельствах и Морозевич беседовал бы дольше, ему эта встреча тоже приносила удовлетворение. Но, взглянув на часы, Андрей заторопился — до назначенного ему времени получения партбилета оставалось не так уж и много. Он попрощался с Виленскими, сообщил свой им свой адрес постоянного жительства в Полтаве и поспешил закончить свои дела в Вюнсдорфе. Но, прощаясь, он не забыл с улыбкой сказать Николаю: