Димка посмотрел на изогнувшуюся улыбкой щель, между курчавых волос и тоже растянул, насколько смог, израненные губы.

— Ты Дема, а я Дима!

— Ерунда, не вижу большой разницы, да и не о том я! — Дема внимательно посмотрел на незнакомого Диму, вернее, на непохожего. — Да, укатали тебя крутые горки! — сочувственно протянул он.

— Не горки, а Орки! Помнишь уродов в фильме "Властелин колец"? — Димка сплюнул красным на пол. — Ну, а если ты о горках друг Сизиф, то я как-то и не старался, просто взял, да покатился камешком вниз… — он виновато улыбнулся. — Всё ждал, что трамплин на пути попадётся, и взлечу над кручей… и полечу!.. Но вместо этого шмякнулся… потом снова, потом ещё больнее, и знаешь, полёт становится, даже во сне, какой-то безкайфовый: руками машешь, словно вентилятор, а тело тянет вниз, с крыши на крышу уже перелетаю с трудом, иногда не долетаю до края и качусь по стене… в бездну. Зато совсем не боюсь, что разобьюсь! Раньше страх ошибки присутствовал, теперь нет. Сомнение вот только поселилось, пока ещё в глубинке ливера, но может вылезти. Жду теперь, куда полезет, если из… то обрадуюсь, а если рассосётся внутри… не знаю!

— Что за сомнение!

— Ну, блин, стремился стать Татхагатой, "просто прохожим" идти по миру, даже мешать не хотел земным пешеходам, надеясь быть в дальнейшем "просто пролетающим", чтобы в выси не наступать им на ноги, и моя обувь, чтобы не пачкалась. Понимаешь, не Буддой, я не амбициозен с некоторых пор, зачем мне проблемы связанные со Славой, я хотел так мало — летать!

— Так мало? — удивился Демиург. — И всё? Да… ты слишком скромен!

Уловив иронию, Димка усмехнулся и покачал головой…

— Прости, ты прав! Что-то я совсем мозги растерял! Возможно, абстрагироваться нужно было от другого, от чего угодно, но не от разума! Да и не в этой стране!

— В любой стране, планете, галактике, измерении, твой путь утопичен! — Дема грустно кивнул. — Ты везде избирателен в свою пользу, и пытаешься извратить смысл любой конфессии.

— Я попросту несколько синкретичен в конфессиях, вот и всё, и считаю это довольно разумным, оттого избирая — вновь смешиваю близкое и нужное мне! А твой бог и учитель не избирал? не отделял зёрна разумного от плевел невежества? — Дима сузился глазами.

— Но он не собирался становиться Богом сам, и скромно подставил меня, простого каменщика, создавать новый мир, управлять им! — тихий смех разнёсся по камере, мягким ветерком. — Только что, вдруг, пришло в голову тождество моего создателя с вашим божком — Лениным, он ведь тоже создал новый мир и отдал руководство кухаркам, причём не гипотетически, а натурально!

— Ну ты сравнил! — Димка несогласно скривил губы.

— А что? Нет, ну я согласен, конечно, Платон — философ, его миру две с половиной тысячи лет, а не каких-то… девяносто! Но он не мог стать кровожадным властолюбцем уже потому, что мечтал о другой власти — над смыслом, пусть это звучит пафосно, пусть утопично, но мечтал и, рассуждая, сознавал: что есть власть над людьми? и как опасен этот путь для души! Потому и считал, что управлять государством способны, достойны, лишь мудрецы! Но Ульянов… — борода Демиурга поднялась подбородком и встала дыбом на сгибе упрямства…

Тело Димки, его лицо, болели… ныли… тупо, назойливо… но вызванное этим раздражение не помешало удивиться высшему умению упрощаться, чтобы быть понятным. Он принял разумом и сердцем, рассуждающую, вставшую дыбом, напротив, бороду, единственно смутившись, опять же, эмоциональным проявлениям, казалось бы, безэмоциональной сверхсубстанции.

— Транцендентные, трансатлантические, трансальпийские, транслитерационные атланты! — его раздражение всё же прорвалось. — Вы просто длинные и здоровенные, не высокие и не борцы, вы проиграли… виктимные дылды, внеся в мир высокоразвитых, но смертных, вирус сострадания, совести… — с досадой крикнул он и запнулся… вдруг подумав: стоит ли перечислять вирусы? и о чём, бишь, его крик? и отказался, уже потому, что понял: устал бы! и вообще… болен! Он посмотрел на энергично кивающего всесторонними волосами, что-то доказывающего собеседника и подумал: — Зря!.. Зря не выслушал посланца до конца, побежав за своими, бьющимися в лихорадке, мыслями! Какого ни есть, а посланца, и пропустил, наверное, много интересного! Но бесполезного!" — стрельнула в голову спасительная провокация, и захотелось ей поверить. Верить — хотелось, верить — спасало, думать — мешало! Дима устал думать, раньше улыбаться, усталость, как таковая, липла к всеобщему осязанию бытия, и с этим нужно было бороться! Бороться… опять борьба, беспокойная суета…

— Ненавижу! — закричал он, и только потом испугался собственного звука, когда увидел лицо оторопевшего Демиурга. — На хрена я тебя придумал? — он сказал это тише, но с чувством, почти со слезой и… слюнями. Их много накопилось, липких, наверное, жёлтых, таких засушливых, как ветры пустыни. Он представил свой рот планетой и разместил в нём: самум дыхания, барханы нёба, оскалы зубов, Кордильеры дёсен… Его рука снова потянулась к бутылке… Странно, в рот не упало ни капли из перевёрнутого пластика…

— Не понял?! — Дима осуждающе взглянул в сторону гостя…

— Что? Ой… извини!

Вода хлынула неожиданно, и Дима чуть не захлебнулся.

— Вечно ты не вовремя!.. — психанул он и размазал пролитую влагу по лицу.

— То, что ты неблагодарный и глупый я уже понял давно! — попытался обидеться Демиург, но как-то неубедительно, что видимо было невозможно в его программе.

— Какого тогда лазишь? — Дима потянулся за бутылью и снова отпил чужой помощи.

— Ботхисаттва… положил почему-то на тебя глаз! — Дема виновато сжался ключицами.

— Витя, что ли? — Димка рассмеялся. — Алкаш? — он спрятал улыбку. — Ты, кажется, меня разыгрываешь? Почему ты вообще видишь в нём Ботхисаттву? Он неплохой товарищ, но стал им именно тогда, когда я снизился до него! Почему?

— Поднялся! Кстати! Не думаешь, что поднялся? — Демиург грустно изогнулся усами. — Какой к Тартару полёт, о чём ты мечтаешь, не освободив внутренность кости, но главное кишечник головы! Где ты видел, как летает мешок с дерьмом? Где?

— В Караганде! — психанул Дима. — Слушай, ты — необходимость, возвращайся к тому, зачем пришёл и отвянь… раритет философии! Сколько можно об одном и том же? — он кричал… это завело ещё больше, и добавило громкости…

— Ты видишь, мне больно! — он потрогал уголки раззявленного вопросом рта и увидел на кончиках пальцев кровь. — Посмотри… тело моё страдает, губы кровоточат, меня пытали, а ты!..

— Ты ещё не знаешь что такое — пытка! — отдалившийся голос, еле-еле прозвучал в голове и Дима повернулся на недослышанное…

— Пардон?!

— Тебя ещё не пытали, тебя чуть-чуть побили, и всё!

— Но за что? Кстати, ответь, ты ведь всё-таки сверх субстанция, хоть и прост! — Димка вспомнил шараду, которую отгадать был не в силах. Он, конечно, догадывался, что ему вобьют в голову отгадку рано или поздно, но ведь вобьют! Такая тупость пугала, раньше его за это не били, даже розог не помнил. Отец обходился увещеваниями, мать, иногда, гоняла ремнём вокруг стола, но…

Демиург сочувственно кивнул, но отвечать на риторический вопрос, видимо поленился и продолжил затронутую ранее тему:

— Ульянов, возможно, ведь тоже не был кровожадным сразу, — проговорил он, как бы сомневаясь в сказанном… — Надеялся, придя к власти, усовершенствовать государственное устройство, не зная своего народа и не ведая, через что придётся пройти! Но, взяв имя — Ленин, поставил себя в строй, во главу строя мстителей; "кровь за кровь" прозвучало в его вавилонской башне и дало шанс взойти ростку латентной амбициозности. Уже априори он становился террористом! Далее, желание всё разрушить, а затем…

— Почему априори? Александр — уже апостеори! Желябов и Перовская — апостеори, Иван Грозный! — Дима понял, что если не сопротивляться давлению чужой, не чуждой, а чужой мысли, то эта борода раздавит его шёлковым волосяным грузом и мягкостью ладоней — фактов.