Большие заслуги в уточнении и укреплении этого метода на большом сравнительном материале индоевропейских языков принадлежат Августу–Фридриху Потту (1802–1887), давшему сравнительно–этимологические таблицы индоевропейских языков и подтвердившему важность анализа звуковых соответствий.
В это время отдельные ученые по–новому описывают факты отдельных родственных языковых групп и подгрупп.
Таковы работы Иоганна–Каспара Цейса (1806–1855) по кельтским языкам, Фридриха Дица (1794–1876) по романским языкам, Георга Курциуса (1820–1885) по греческому языку, Якоба Гримма (1785–1868) по германским языкам, и в частности по немецкому языку, Теодора Бенфея (1818–1881) по санскриту, Франтишка Миклошича (1818–1891) по славянским языкам, Августа Шлейхера (1821–1868) по балтийским языкам и по немецкому языку, Ф.И. Буслаева (1818–1897) по русскому языку и других.
Особое значение для проверки и утверждения сравнительно–исторического метода имели работы романистической школы Ф. Дица. Хотя применение метода сравнения и реконструкции архетипов стало обычным для сравнительных языковедов, но скептики законно недоумевали, не видя фактической проверки нового метода. Романистика принесла своими исследованиями эту проверку. Романо–латинские архетипы, восстановленные школой Ф. Дица, были подтверждены письменно зафиксированными фактами в публикациях вульгарной (народной) латыни – языка–родоначальника романских языков.
Таким образом, реконструкция данных, полученных сравнительно–историческим методом, была доказана фактически.
Чтобы закончить очерк развития сравнительно–исторического языковедения, следует захватить и вторую половину XIX в.
Если в первой трети XIX в. ученые, развивавшие сравнительный метод, как правило, исходили из идеалистических романтических предпосылок (братья Фридрих и Август–Вильгельм Шлегели, Якоб Гримм, Вильгельм Гумбольдт), то к середине века ведущим направлением становится естественнонаучный материализм.
Под пером крупнейшего лингвиста 50–60–х гг. XIX в., натуралиста и дарвиниста Августа Шлейхера (1821–1868) аллегорические и метафорические выражения романтиков: «организм языка», «юность, зрелость и упадок языка», «семья родственных языков» – приобретают прямое значение.
По мнению Шлейхера, языки – это такие же естественные организмы, как растения и животные, они рождаются, растут и умирают, они имеют такую же родословную и генеалогию, как и все живые существа. По Шлейхеру, языки не развиваются, а именно растут, подчиняясь законам природы.
Если Бопп имел очень неясное представление о законах применительно к языку и говорил, что «не следует искать в языках законов, которые могли бы оказать более стойкое сопротивление, чем берега рек и морей», то Шлейхер был уверен, что «жизнь языковых организмов вообще совершается по известным законам с правильными и постепенными изменениями»[ 587 ], и он верил в действие «одних и тех же законов на берегах Сены и По и на берегах Инда и Ганга».
Исходя из мысли, что «жизнь языка ничем существенным не отличается от жизни всех прочих живых организмов – растений и животных», Шлейхер создает свою теорию «родословного древа», где и общий ствол, и каждая ветвь делятся всегда пополам, и возводит языки к своему первоистоку – праязыку, «первичному организму», в котором должна господствовать симметрия, регулярность, и весь он должен быть простым; поэтому вокализм Шлейхер реконструирует по образцу санскритского, а консонантизм – по образцу греческого, унифицируя склонения и спряжения по одному образцу, так как многообразие звуков и форм, по Шлейхеру, – результат дальнейшего роста языков. В результате своих реконструкций Шлейхер написал даже басню на индоевропейском праязыке.
Итог своих сравнительно–исторических исследований Шлейхер опубликовал в 1861–1862 г. в книге под названием «Компендиум[ 588 ] сравнительной грамматики индогерманских языков».
Позднейшие исследования учеников Шлейхера показали всю несостоятельность его подхода к сравнению языков и к реконструкции.
Во–первых, выяснилось, что «простота» звукового состава и форм индоевропейских языков – результат позднейших эпох, когда сократился бывший богатый вокализм в санскрите и прежний богатый консонантизм в греческом языке. Оказалось, наоборот, данные богатого греческого вокализма и богатого санскритского консонантизма – более верные пути к реконструкции индоевропейского праязыка (исследования Коллитца и И. Шмидта, Асколи и Фикка, Остгоффа, Бругманна, Лескина, а позднее – Ф. де Соссюра, Ф.Ф. Фортунатова, И.А. Бодуэна де Куртенэ и др.).
Во–вторых, первоначальное «единообразие форм» индоевропейского праязыка также оказалось поколебленным исследованиями в области балтийских, иранских и других индоевропейских языков, так как более древние языки могли быть и более многообразны и «многоформенны», чем их исторические потомки.
«Младограмматики», как себя называли ученики Шлейхера, противопоставили себя «старограмматикам», представителям поколения Шлейхера, и прежде всего отреклись от натуралистической догмы («язык – естественный организм»), которую исповедовали их учителя.
Младограмматики (Пауль, Остгофф, Бругманн, Лескин и другие) не были ни романтиками, ни натуралистами, но опирались в своем «безверии в философию» на позитивизм Огюста Конта и на ассоциативную психологию Гербарта. «Трезвая» философская, вернее, подчеркнуто антифилософская позиция младограмматиков не заслуживает должного уважения. Но практические результаты языковедческих исследований этой многочисленной плеяды ученых разных стран оказались очень актуальными.
В этой школе был провозглашен лозунг, что фонетические законы (см. гл. VII, § 85) действуют не везде и всегда одинаково (как думал Шлейхер), а в пределах данного языка (или диалекта) и в определенную эпоху.
Работы К. Вернера (1846–1896) показали, что отклонения и исключения фонетических законов сами обязаны действию иных фонетических законов. Поэтому, как говорил К. Вернер, «должно существовать, так сказать, правило для неправильности, нужно только его открыть».
Кроме того (в работах Бодуэна де Куртенэ, Остгоффа и особенно в трудах Г. Пауля), было показано, что аналогия[ 589 ] – такая же закономерность в развитии языков, как и фонетические законы.
Исключительно тонкие работы по реконструкции архетипов Ф. Ф. Фортунатова и Ф. де Соссюра еще раз показали научную силу сравнительно–исторического метода.
Все эти работы опирались на сопоставления различных морфем и форм индоевропейских языков. Особенное внимание уделено было строению индоевропейских корней, которые в эпоху Шлейхера в соответствии с индийской теорией «подъемов» рассматривали в трех видах: нормальном, например vid, в первой ступени подъема – (guna) ved и во второй ступени подъема (vrddhi) vayd, как систему усложнения простого первичного корня. В свете новых открытий в области вокализма и консонантизма индоевропейских языков, имеющихся соответствий и расхождений в звуковом оформлении тех же корней в разных группах индоевропейских языков и в отдельных языках, а также с учетом условий ударения и могущих быть звуковых изменений вопрос об индоевропейских корнях был поставлен иначе: первичным брали наиболее полный вид корня, состоявший из согласных и дифтонгического сочетания (слоговая гласная плюс i,и, n, т, r, l); благодаря редукции (что связано с акцентологией) могли возникать и ослабленные варианты корня на 1–й ступени: i, и, n, т, r, l без гласной, и далее, на 2–й ступени: ноль вместо i, и или и, т, r, l неслоговые. Однако это до конца не разъясняло некоторых явлений, связанных с так называемым «шва индогерманикум», т.е. с неопределенным слабым звуком, который изображали как Ə.