Еще в 1538 г. появилась работа Гвилельма Постеллуса (1510– 1581) «De affmitatae linguarum» («О родстве языков»).

Первая попытка установления групп родственных языков принадлежала Иосифу–Юстусу Скалигеру (1540–1609), сыну известного филолога Возрождения Юлия–Цезаря Скалигера (1484– 1558). В 1610 г. во Франции вышел труд Скалигера «Diatriba de europeorum linguis» («Рассуждение о европейских языках», написано в 1599 г.), где в пределах известных автору европейских языков устанавливаются 11 «языков–матерей»: четыре «больших» – греческая, латинская (с романскими), тевтонская (германская) и славянская, и семь «малых» – эпиротская (албанская), ирландская, кимрская (бриттская) с бретонским, татарская, финская с лопарским, венгерская и баскская. Несмотря на то, что сравнение шло на сопоставлении слова бог в разных языках и что даже латинское и греческое наименование бога (deus, theos) не навело Скалигера на мысль о родстве греческого с латинским языком и он объявил все 11 «матерей» «не связанными между собой никакими узами родства», в пределах романских и особенно германских языков автор сумел провести тонкие различия в степени родства, указав, что одни германские языки – это Water–языки (сам язык–мать и нижненемецкое наречие), другие же – Wasser–языки (верхненемецкое наречие)[ 582 ], т. е. наметил возможность разделения германских языков и немецких диалектов по признаку передвижения согласных, что потом было развито в работах Тен–Кате, Расмуса Раска и Якоба Гримма.

В начале XVII в. Э. Гишар в работе «L'Harmonie etymologique des langues» (1606), несмотря на фантастические сопоставления языков и письменностей, сумел показать семью семитских языков, что далее развивали другие гебраисты, как, например, Иов Лудольф (1624–1704).

Более широкую классификацию, хотя во многом неточную, но с явным признанием понятия семьи языков дал знаменитый математик и философ Готфрид–Вильгельм Лейбниц (1646–1716), распределив известные ему языки на два большие семейства с подразделением одного из них еще на две группы:

I. Арамейские (т.е. семитские).

II. Яфетические:

1. Скифские (финские, тюркские, монгольские и славянские).

2. Кельтские (прочие европейские).

Если в этой классификации переместить славянские языки в «кельтскую» группу, а «скифские» переименовать хотя бы в «урало–алтайские», то мы получим то, к чему языковеды пришли в XIX в.

В XVII в. выходец из Хорватии Юрий Крижанич (1617–1693), проживавший долгие годы на Руси (главным образом в ссылке), дал первый образец сравнения славянских языков; эта попытка поражает своей точностью.

В XVIII в. Ламберт Тен–Кате (1674–1731) в книге «Aenleiding tot de Kenisse van het verhevende Deel der niederduitsche Sprocke» («Введение в изучение благородной части нижненемецкого языка», 1723) произвел тщательное сравнение германских языков и установил важнейшие звуковые соответствия этих родственных языков.

Большое значение среди предшественников сравнительно–исторического метода имеют труды М.В. Ломоносова (1711–1765) «Российская грамматика» (1755), Предисловие «О пользе книг церьковных в российском языке» (1757) и неоконченный труд «О сродных языках российскому и о нынешних диалектах», где дана совершенно точная классификация трех групп славянских языков с указанием на большую близость восточных к южным, показаны на ряде слов правильные этимологические соответствия однокорневых славянских и греческих слов, разъяснен вопрос о степени близости русских диалектов и разобщенности немецких, о месте старославянского языка и намечены родственные отношения между языками европейской части индоевропейских языков.

Во исполнение заветов Лейбница Петр I послал плененного под Полтавой шведа Филиппа–Иоганна Страленберга (1676–1750) в Сибирь для изучения народов и языков, что Страленберг и

выполнил. Вернувшись на родину, он издал в 1730 г. сравнительные таблицы языков Северной Европы, Сибири и Северного Кавказа, чем заложил основу генеалогической классификации для многих неиндоевропейских языков, в частности тюркских.

В XVIII в. в России, претворяя в жизнь предначертания Петра I, первые «российские академики» (Гмелин, Лепехин, Паллас и др.) занимались широким и, как это сейчас принято называть, комплексным изучением земель и окраин Российской империи. Они изучали географическое и геологическое строение территорий, климат, недра, народонаселение и в том числе и языки разноплеменного государства.

Это последнее было подытожено в большом переводно–сопоставительном словаре, выпущенном первым изданием в 1786– 1787 гг. Это был первый словарь такого типа, вышедший под названием «Сравнительные словари всех языков и наречий», где путем перевода русских слов на все доступные языки был собран «Каталог языков» на 200 языков Европы и Азии. В 1791 г. было выпущено второе издание этого словаря с присоединением некоторых языков Африки и Америки (всего 272 языка)[ 583 ].

Материалы для переводов в этих словарях собирались как академиками, так и прочими работниками Российской академии, редакторами были академик Паллас и Янкович–де–Мариево, при личном участии Екатерины II. Таким образом, этому словарю придавалось государственное значение.

Второй аналогичный словарь был осуществлен испанским миссионером по имени Лоренсо Эрвас–и–Пандуро, который первым (итальянским) изданием вышел в 1784 г. под названием «Саtalogo delle lingue conosciute notizia della loro affunita e diversita» и вторым (испанским) – в 1800–1805 гг. под названием «Catalogo de las lenguas de las naciones concidas», где в шести томах собрано было свыше 400 языков с некоторыми справками и сведениями о тех или иных языках.

Последним подобным изданием был труд прибалтийских немцев И. X. Аделунга и И.С. Фатера «Mithridates, oder allgemeine Sprachkunde» («Митридат, или Общее языкознание»), выходивший в 1806–1817 гг., где правильная мысль показать различия языков на связном тексте осуществлена на переводе молитвы «Отче наш» на 500 языков; для большинства языков мира – это фантастический искусственный перевод. В этом издании большой интерес представляют комментарии к переводу и грамматические и иные сведения, в частности заметка В. Гумбольдта о баскском языке.

Все эти попытки «каталогизации языков», как бы они ни были наивны, все же принесли большую пользу: они ознакомили с реальными фактами многообразия языков и возможностей сходства и различия языков в пределах тех же слов, что содействовало интересу к сравнительному сопоставлению языков и обогащало фактическую осведомленность в языках.

Однако одни только лексические сопоставления, да еще без наличия какой–либо подлинной исторической теории, не могли привести к нужным научным результатам. Но почва для возникновения сравнительного языковедения была готова.

Нужен был лишь какой–то толчок, который бы подсказал правильные пути сравнения языков и поставил бы нужные цели подобных исследований.