Пригласил глава тайного сыска к себе для начала двоих: нового примаса Архикафедрального собора, по совместительству секретаря Синедриона, мессианца Инигатиса Элайю и главу городской стражи Зенона Красного. Расчет Боларда был прост: дешево — сердито. Настанг всегда делился на двадцать четыре околотка, а в каждом имелись своя караульня и свой приход. Их служителей и задумал использовать барон на пользу нации. А не захотят стражники и приходские священники «стучать» лично — так кого потолковее присоветуют, пасомых своих они отлично знают. Дворников, жаль, в столице нет, но за них и привратники сойдут. И, уж точно, нищие. А в каждой церкви (и старых, которые пока не трогали, и новых мессианских) решил Болард установить подле ящика для пожертвований ящик для… анонимок? Доносов? Как ни назови — лишь бы толк был. А поскольку три четверти народу в городе грамоте не были обучены, следовало также обязать пономарей и каноников, если нужно, доносы эти записывать с их слов, следя, чтобы были трезвые и на соседей не клеветали облыжно. Ну, и с амвона должны были священники прихожанам посулить за важную информацию половину имущества злоумышляющего на Бога и власть, а за вранье — тоже что-нибудь пообещать. Только не такое приятное. Восхищаясь собой, Болард решил, если механизм этот будет действовать исправно — распространить его на всю империю. Послав порученца в кабачок, чтобы встречать гостей не за пустым столом, барон вспомнил, что следует позвать в компанию третьего — главу местной зарождающейся прессы. Тех самых табличек, которыми так приятно швыряться в Настасью, если новости не придутся по вкусу. Репортеры любят рыться в грязном белье, так пусть делают это с пользой. Ad majorem dei gloriam, кажется, так.

Не без пользы проведя время, заручившись обещаниями всех троих подобрать для его службы расторопных и неболтливых малых, дон Смарда переоделся, нацепил фальшивую бороду и отправился в речной порт наводить мосты к проституткам, сторожам и грузчикам. Опять же, не обошлось без выпивки. Болард спохватился лишь, когда в церквях отзовнили к вечерне. Понял, что тянул время, точно кота за… хвост, только бы и сегодня с невестой не объясняться. В закоулке, скрежетнув от боли зубами, отодрал бороду. Завалился в ближайшую цирюльню постричься и побриться, учинил скандал хозяину за грязные полотенца и отсутствие дезинфекции. Цирюльник залебезил, что дамы по имени Дезинфекция не знает, но ежли вельможному дону будет угодно, то немедля за ней пошлет. Барон разразился громовым хохотом и даже всучил мастеру чаевые. Дома умылся, переоделся, почистил зубы толченым мелом, заел яблоком, чтобы убить дурной запах изо рта, и послал к Майке лакея: испросить юную графиню Эйле и Рушиц, будет ли ей угодно к нему спуститься.

Майке было угодно, но прошел почти час, пока она показалась на лестнице: в голубом, вышитом мелкими золотыми розами платье, отделанном густым кружевом по вороту, рукавам и подолу. Рыжие волосы были уложены в сложную прическу и прикрыты сеткой из крученых золотых нитей с жемчужинами в скрещениях. В розовых ушках Майки болтались длинные серьги из хороольской бирюзы. Щеки тоже нежно розовели, а глаза сердито щурились. Еще от доны пахло духами — даже сильнее, чем от самого Боларда. Он задумчиво провел ладонью по своей гладкой щеке. И отодвинул стул от круглого стола, покрытого скатертью с бахромой, предлагая невесте садиться. Сам сел напротив. Оценил идеальную расстановку сервиза из серебра, несколько высоких бутылей с пыльными следами на темном стекле, вытащил из прорезной миски большой апельсин. Миска была полна ими до краев. Болард удивленно приподнял идеальные брови.

— Ивар прислал к празднику, — Майка помахала ресницами. — А ты не пришел…

Болард взял в руку столовый нож и стал неторопливо срезать с апельсина оранжевую спираль.

— Ка-акие выкрутасы, — проворчала рыжая, не дождавшись ответа. Схватила второй апельсин, прокусила шкурку зубами и пустила в ход ногти. — Не картошка же.

Барон церемонно протянул девушке салфетку:

— На, платье прикрой.

Майка фыркнула.

— Так я спрашиваю: ты где был?

Серо-желтые глаза Боларда сощурились.

— Любезная дона, — сдерживая клокочущую ярость, произнес он, — у вас есть ровно две минуты, чтобы закатить мне семейный скандал.

Дон Смарда вытащил золотое, усыпанное самоцветами яйцо на цепочке, щелкнул крышкой, открывая циферблат. Саардамская диковина со свиной щетинкой вместо спирали то спешила, то опаздывала, зато показывала время, число, месяц, год и день недели. Он положил часы на стол перед девчонкой.

— Что же вы, начинайте.

Болард задумчиво чистил апельсин. Майка молчала. Рот у нее был приоткрыт точно так же, как у давешнего парня в ее постели. Болард вспомнил его потное лицо, хлипкие усики, и передернулся. Нож, скользнув, глубоко вскрыл кожу на левой руке, хлынула кровь. Майка пискнула, полезла к барону с салфеткой. Он подался назад со стулом, едва не опрокинувшись навзничь. Вырвал салфетку, перетянул царапину, завязал узел, помогая себе зубами.

— Вот что, дона. Я не создан для семейной жизни. Я ненавижу, когда меня спрашивают, где я был, с кем и сколько времени. Я ветрен, я могу завести любовницу, и не одну. Я буду ужасно занят по должности. И вовсе не желаю, чтобы жизнь превратилась в ад: ни ваша, ни моя. Поэтому нам лучше прямо сейчас расстаться. Так будет честно.

Майкины губы задрожали:

— Б-боренька…

— Кто-нибудь!! — теряя остатки терпения, заорал он. В гостиную, трясясь осиновым листом, влетел новый управляющий.

— Отведите дону наверх! Пусть служанки собирают ее вещи. Завтра не позже шести утра она должна уехать в Эйле к отцу. Не бойся, — не глядя на рыжую, кинул барон небрежно, — денег я тебе дам и письмо с объяснениями Виктору напишу. Пусть дуэль.

Майка медленно сползла на пол в глубоком обмороке.

Ранним утром следующего дня, не задержавшись ни на минуту против приказа, большой хорошо вооруженный отряд покинул столичный дворец барона Смарды, направляясь на север, в замок Эйле. С Майкой ехала, кроме того, надежная служанка, и на поводных конях везли сундуки с имуществом. Рыжая точно окостенела: по приказу спала и бодрствовала, спешивалась и скакала верхом, глотала похлебку и кашу из общего котелка, отвечала на вопросы и молчала. Под конец дороги даже стала улыбаться краешками губ, и у служанки, возмущенной жестокостью Боларда, отлегло от сердца.

Дона Виктора графа Эйле и Рушиц дома не было, он усмирял крыжаков-недобитков на северной границе и мог не появиться в замке до начала октября. Поворчав, командир эскорта передал девчонку, деньги и запечатанный пакет управителю. Вежливо попрощался с несостоявшейся баронессой Смарда и на следующее утро пустился в обратный путь. А Майка осталась.

Глава 37.

1492 год, август. Настанг.

Переулок был запружен толпой. Голова длинной очереди терялась в приделе переданной мессианам церкви — над треугольным козырьком портала сиял на солнце золотой восьмиконечный крест, — хвост заворачивался между тесными заборами и выползал на Кожевенный тракт. Очередь постоянно росла: за счет разносчиков, уличных мальчишек, праздношатающихся донов. Недовольные препятствием возчики, переговорив с людьми, тоже привязывали к коновязи своих лошадок и присоединялись к остальным, увеличивая вавилонское столпотворение.

"Несанкционированный митинг, блин", — подумал Болард, разглядывая румяного мужика в расхристанной цветастой рубахе. Мужик выпал из толпы с довольным выражением на лице и сапогами под мышкой и опять устроился в хвост. Вот вам хлеб, а вот вам и зрелища.

— Больше трех пар в одне руки не давать!!! — заголосила какая-то баба.

— Тю, — заорал на нее румяный, — тебе сапоги и вовсе не нужны.

Баба уперла руки в боки:

— Как это не нужны? А муж у меня? А сыночков трое? Отлынь!!!

— А чего тут происходит, господа хорошие?