Ингевор поднял руку, прикрыл глаза, и резко махнул.

Два раската грома прокатились над войсками осаждающих. Стоном ответили стены. Гавкнули мортиры — больше для шума, чем для пользы.

Одна пушка в Кястутисе все же была — ядро долетело до королевской батареи, но никакого вреда не причинило — укрепляли в расчете на куда больший калибр.

Мерно гремели орудия, пробивая брешь в стене. Работа не быстрая, но по треску и взметнувшимся обломкам, верная. Ингевору принесли походный стул. Гражина опустилась просто в траву. Смолкли пичуги, теперь в промежутки между выстрелами слышен был только ветер.

Распахнулись ворота замка — и около сотни человек высыпало наружу. Двадцать всадников, почти слившись с лошадьми, галопом метнулись к батареям. Следом с диким ором бежали пехотинцы.

Две полукогорты, уперши перед собой пики в землю, быстро и ладно выстроились перед батареями. Сразу же в ряды напротив воротной стрельницы ударило ядро — раскидало мясо, сверкнули доспехи. Ингевор скрипнул зубами. Но латники немедленно сомкнули строй. За когортой споро вытянулась цепочка лучников.

Полдесятка атакующих всадников выбили стрелы — остальные споткнулись на пикинерах. Развернулись и отступили, уходя из-под удара, раздвигая собственную пехоту. И тогда Ингевор, отрезая их от ворот, двинул в бой тяжелую конницу.

Подбежал вестник в грязно-белом сагуме с «тау» на плече:

— Мы их смяли!! Вот-вот войдем в замок!!

— Потери?

С лица мальчишки стерло азарт и улыбку.

— Потери!! — повторил Ингевор.

— Всадники… все целы… Почти.

— Пехота?

Вестник опустил глаза.

— Убитых восемьдесят. Полтораста ранено. Еще около двухсот — легкие ранения, готовы драться дальше.

— Приказ Клаудию — пятую когорту на смену. Первой и четвертой — следовать за конницей. И… Пушкарей взять живыми.

— Вы хотите их переманить к нам? — приподняла брови Гражина.

— Я хочу отдать их пикинерам. Пусть сами решат, что с ними делать.

— Ингевор Справедливый, — бросил Гражина, когда мальчишка-вестовой стремглав сверзился с вала и погнал коня к воротам.

— Может быть, тебе лучше не смотреть? — вспылил Ингевор. — Не порти кровь себе и другим.

Гражина усмехнулась.

С грохотом осыпалась стена. В брешь ударили мортиры, осадные орудия неторопливо расширяли пролом. Иногда ядра пролетали внутрь, разнося спешно возводимую баррикаду.

К вечеру все было закончено.

Резня была страшная, но недолгая — в замке оставались только смертники, не больше двухсот. Нескольких человек взяли живыми — их взорвали вместе со стенами.

Одного из пушкарей захватили в плен.

Что с ним делали, Ингевор предпочел не знать. Он бы предпочел не слышать и его воплей, но кричал пушкарь слишком громко.

Дворец сожгли.

Ночью, при свете пожара похоронные команды занимались погребением павших за законную власть.

А сама власть двинулась дальше, неся Закон и Порядок мятежникам.

Глава 33.

1492 год, июль. Настанг. Монастырь Паэгли

— Ты когда-то очень любил "Искусство стратегии" Монума Ресормского, — обращаясь к Ивару, произнес Рошаль. — Доброта — достоинство полководца, приводящее к бедствиям. Как там точно, — Анри поцарапал пальцем высокий лоб, — "Если выступить против того, на защиту чего он обязательно стремится, такой любящий людей полководец непременно удвоенными переходами поспешит на выручку; а если он поспешит на выручку, он утомится и станет слабым…"

Болард подумал, что Рошаль очень вовремя взялся цитировать — когда они поступили с точностью наоборот и победили. Взяли, считай, Подлунье. А теперь вот Ивар пожинает плоды этой победы.

Законник! Добавил бы еще, что "месть — то блюдо, которое следует подавать холодным".

Князь же, барабаня пальцами по дубовой столешнице, не поднимая глаз, отозвался на древнем ресормском:

— "Тот, кто хорошо обороняется — прячется в глубинах преисподней, тот, кто хорошо нападает — действует с высоты небес". Прости, канцлер. Это мой замок.

"Я сэр Симон. Это мой замок", — пробормотал в унисон банерет. Боларду совсем не хотелось смеяться. Он чувствовал себя так, будто раскрашенная картинка, бегающая по экрану, отстраненная и нестрашная, превращается для его слегка циничного разума в реальность. И Боларду это жутко не нравится, и поделать с этим ничего нельзя.

— Я возьму с собой сто пятьдесят человек. Войско останется охранять Настанг. Ты просто реши, друг мой Рошаль, — цедил князь Кястутис чужим, неприятным голосом, — останешься ты управлять этим войском вместе с Жигимонтом или…

— Что "или"? — не утерпел Болард, жалея, что не успел прикусить язык. Пустые глаза князя повернулись к банерету.

— Или я запру его сейчас в этом покое. И прикажу выпустить не раньше завтрашнего утра. Мне бы очень не хотелось этого делать.

Взгляд Анри метнулся по решеткам на узких оконцах, арочной дверце из дубовых пригнанных плах, поверху окованных полосами железа. И дону Смарде показалось, что раз в жизни канцлер, похожий на мореный дуб человек, чувствует неуверенность.

— Это неправильно… Ивар…

— Я знаю.

Кони неслись, перескакивая через поваленные стволы и буераки, сквозь паутину в еловых недрах, чудом не ломая ноги на буреломе. Ветки секли по лицам всадников. Брызгали росой. Стеклами в калейдоскопе сменялось голубое, зеленое, коричневое, через спутанные кроны искрило солнце. Воздух казался хмельным от запахов травы, грибной прели, конского пота и железа. Иногда не хватало воздуха, лица горели, а губы пересыхали от скорости. Двух охромевших лошадей бросили по дороге. Повезет — выбредут к жилью.

Лес сменялся редкими полянами, поросшими желтушником и душицей, краснела ягодами рябина, врастали в небо сосновые стволы. Над всадниками висела тишина. Ни топота, ни крика, ни конского ржания. Только небо неожиданно разлилось сквозь сосны багрецом, расплавленным золотом, а слева синело: ночь нагоняла отряд. И вместе с ней сосны на песчаных взгорках сменило чернолесье: кривое, посеченное бурями, заплетенное хмелем и повоем, с редкими болотцами в ковре черники, с обморочно-сухим запахом багульника. Лес сникал, врастал в землю — пока не сменился болотом с лозой на кочках и колеблющимися зарослями камышей и тростника. Над болотом густел, завиваясь прядями, молочный туман. Всадники казались призраками, летящими сквозь него. Поверху мерцал синеватый звездный свет. Тянуло сыростью.

Неожиданно кони пересекли дорогу, сбоку на повороте остался побитый ветром и временем т-образный крест. Еще одна рощица, овраг с журчащим ручьем на дне. Здесь они спешились, привязали коней и, изо всех сил стараясь не хрустеть, вслед за Иваром стали продираться сквозь переплетение бересклета, крушины и шиповника. За кустами оказалась калитка в глухой, сложенной из дикого камня стене — неприметный вход в монастырь Паэгли — место, где, по донесениям разведчиков, Ингевор расположил свой штаб.

Женский монастырь, посвященный святой Юдит, построенный прародителями Ивара, славился многими чудесами и в год принимал в своих стенах многих паломников и страждущих из мест ближних и дальних. А кроме того защищал юг княжества Кястутис от степных набегов из Торине и Хороола. На укрепления Паэгли не поскупились. И поскольку возводили его в месте низменном, то прежде всего укрепили подножие. В болотистый грунт почти вплотную друг к другу были вбиты дубовые бревна саженной длины, на которые поставили набитые камнями клети. Затем на клети уложили крупный бутовый камень, завершивший фундамент. Особенно глубок он был у башен — Соляной, Кузнецкой, Юрьевой и Рондоли.

Упряжка из двух коней могла в случае нужды затащить пушки на широкую стену, что увеличивало и без того немалую огневую мощь. Ратников защищали прямоугольные печуры с тремя бойницами: средняя для пушек, боковые для лучников и самострельщиков. Кроме отворов для подошвенного, среднего и верхнего боя стены имели навесные стрельницы для боя «косого» — держать под обстрелом ближние подступы к стене. В единственных воротах был «захаб» — изогнутый проход, защищенный решетками и брамой, осложняющий противнику взятие крепости. Изнутри к стенам пристроили кельи, а среди монастырского сада возвышалась церковь святой Юдит с колокольней, служащей еще сторожевой башней, в отдельных постройках располагались трапезная с дормиторием над ней, скрипторий, библиотека, службы и монастырский пруд.