— Правда, — согласился Даник, — почему?
Максим развел руками.
— Пиши, — Катька ткнула пальчиком в знаменитую тетрадь. — В печку залезть и все исследовать.
— В две печки.
— Кирпичи рушить будем? Тихо не получится.
— Может, они не заложены.
— Заложены-заложены, — разбил надежды Симрик. — В целях противопожарной безопасности.
— И чему ты радуешься?
— Трудностям, — отрезал Максим. — Они делают жизнь веселей и разнообразней.
2.
— Как вы относитесь к покойникам?
— А что, уже есть? — оживилась Катька.
Максим с сожалением развел руками. Они сидели в кустиках за эстрадой, дожидаясь очередного лагерного мероприятия. Катька дожевывала похищенный в столовой батон.
— Просто я возвращаюсь к пункту третьему.
— А может, ну его, этот концерт, — Кахновский смахнул с колена наглеющего муравья. — Лучше влезем и печку разберем… пока все заняты.
— Так об том и речь, — Максим стал ходить туда и назад, заложив руки за спину, пока у Катьки не закружилась голова. — Если вы покойника боитесь…
— Какого покойника?! — сказано было так, что могла постигнуть кондрашка. И Симрик не стал тянуть.
— Пункт третий. Физрук.
Только после его сообщения они осознали весь ужас оговорки начальника на торжественной линейке. Ведь, согласно совершенно достоверным данным, физрук умер лет двадцать назад прямо здесь, в лагере, в этом самом заброшенном корпусе. То есть, тогда еще не заброшенном. Но все равно умер — дети довели. Однако дух его не давал знать о себе в течение долгого времени, и вот — был разбужен роковыми словами Ростиславыча. Скажи тот: "Поздравляю и физрука Геннадия Андреевича", — ничего бы не было! Но весь лагерь помнил, что Рома имени не назвал, а значения тогда не придали, и нате… Кошмар.
— Кошмар-р… — произнесла Катька, покатала, как соленый камешек во рту. Не то что ей было страшно, просто версия с кладом нравилась больше. Это надо было немедленно выяснить.
— Послушай, — "ш-шай", — зашуршало в акациях. — А не могло так быть, чтобы сразу и он тут и умер, и клад? Или увидел клад — и умер…
— Ага, жаба задавила.
Максим настороженно оглянулся.
— Никакая жаба его не давила. Ой, то есть, я не то хотел сказать. Мне кажется, кто-то за нами следит.
Тут же Даник пригнулся и нырнул в кусты. Затрещало, а потом стало тихо.
— Ушел, — возвращаясь, кинул Даник возмущенно. — И мы хороши: сидим себе у кустиков — подползай кто хочешь, подслушивай сколько влезет. Ты… — накинулся он на Максима. — Ты же читал про шпионов!
Фоном к его возмущению заголосил на эстраде юный тенор, повторяя раз двадцать: "Нас не догонят!"
— Догоню, — сказала Катька угрюмо, — догоню и морду расцарапаю.
— По крайней мере, один вывод мы можем сделать, — потягиваясь, сообщил Максим. — Кому-то очень интересно то, чем мы занимаемся.
— И мы с легкостью можем его вычислить, — подсказала Катька ласковым тоном. — Посмотреть, кого нет на концерте. Каких-то шестьдесят-семьдесят подозреваемых… Или вы полагаете, это посторонний?
— Лучше бы посторонний, — перешнуровывая кроссовки, пробурчал Даник. — А то половина лагеря будет охотиться за физруком-привидением, а вторая — разбирать печки в поисках несуществующего клада.
— Существующего! — топнула ногой Катька. — Лучше мой клад, чем ваш физрук!
— Кто спорит с женщиной, тот укорачивает себе жизнь, — под нос пробормотал Максим.
— Короче, твоя вторая версия отпадает. Он умер слишком поздно, чтобы стать стражем сокровища. Разве что встретил предыдущего стража — и опаньки. А тот ему: давай, сторожи.
— Дети! — Максим умоляюще воздел руки. — Для начала осмотрим место, где таился неизвестный.
— Улики под кустом оставил? — Катька ломанулась в акации. Даник удержал ее за хвост:
— Потопчешь все!
Под кустами они проползали вдумчиво и на четвереньках. Немного повторялась история с поисками Виолкиной земляники, но в этот раз повезло меньше: несколько сломанных веточек, примерно на уровне глаз, если сидеть на корточках, и хорошо утоптанная трава. С удобствами устроился! Даже там, где он убегал от Даника, на ветках не осталось ни клочков одежды, ни ниток… Если бы не надломленные ветки и примятая трава, можно было решить — испарился.
— Вот гад, — вздохнула Катька. — Хоть бы кроссовки надел!
— Зачем?!
— В них чаще грязь застревает и сыпется.
— Может, его еще в креозот загнать?
— И тогда ты выстрелишь в него из двухствольного тигренка.
След преступника протянулся до выложенной плитами дорожки к столовой и там исчез окончательно. Исполнитель с эстрады все еще выл, что его не догонят, и туда возвращаться никак не хотелось.
— В печку! — сказала Катька. — А то он там уже роется.
Вот что она действительно умела, так вдохновлять нужным словом в нужную минуту. Видение чужого злоумышленника, копающегося в их печке и извлекающего клад, пока они тут бегают, заставило покрыть расстояние в рекордный срок. Вокруг заброшенного барака было подозрительно тихо. И пусто — что тоже подозрительно. Даник кинулся осматривать доски на окнах и дверные замки. И те, и другие не трогали уже бог весть сколько времени.
— Он внутри затаился, — сказала Катька. — А как мы уйдем…
— А в трубу она улететь не могла, так как не было печного отопления.
Катька цитаты не восприняла:
— Как же? Вон труба. Даже две. А еще мог через чердак.
Даник попытался повторить подвиг неизвестного и полез на чердак. Поскольку возле мазанки не было близстоящих деревьев, ему пришлось проявить чудеса ловкости и отваги. Макс, отсапываясь, рухнул на разрушающееся кирпичное крылечко. Поковырялся под дверью: в щель забилась земля и даже проросли травинки.
— Я вот что не понимаю, — приплясывая, говорила Катька. — Если твой труп…
— Что-о?!
— Ну, не твой. И не злись. Но если он тут умер, то чего у сосенок шастает?
— Привидения не привязаны жестко к месту смерти носителя, — выдал Симрик. — Если вспомнить Кентервильское привидение или даму с метелкой…
Даника пробило на «хи-хи», и он едва не сковырнулся с наличника, на котором стоял, пробуя дотянуться до карниза под чердачной дверью.
— Ты полагаешь, метелку уперла дама? — прокричал он сверху. — Тут такой гвоздяра! Восьмидюймовик и загнутый.
Катька задрала голову:
— Подергай! Как следует! Он для видимости может быть!
— Я уже дергал, — сообщил Даник недовольно. — А не веришь — сама сюда лезь.
— С чего ты взял? — немного запоздало удивился Максим и повернулся к Катьке: — Ты чего разуваешься?
— Босиком лезть удобнее, — просветила его она. — Кстати, я читала, дамы никакой не было. То есть, и она была, и офицер, который в нее переоделся…
Максим вдруг замер с открытым ртом. Катька тоже замерла: а если он наконец оценил ее несравненную красоту.
Вот зря девчонка прибавила это: «Читала». Мысль ушла от Максима, счастливо вильнув пушистым хвостиком. И он продолжал тупо пялиться на Катьку до тех пор, пока не прогнусавил, призывая к обеду, горн, а для тех, кто не услышал, старшая воспитательница повторила в микрофон лагерного радиоузла: "На обед приглашаются…" Вообще-то питались и второй, и третий отряд во вторую смену. То есть, полчаса у них было, а если учитывать недостачу стаканов, то и все полтора. Но так уж несчастливо складывались для Симрика обстоятельства, что он давно ничего не ел и не читал. А потому серые клеточки мозга отказывались работать. Или не серые… он дома покупал мозги для кота, и ничего они не были серыми. Впрочем, мозги Эркюля Пуаро по цвету могли и отличаться от куриных… Максим понял, что если немедленно что-либо не съест (или хотя бы не прочитает!), то окончательно деградирует. А мама книжек не привезла. А в «Чайке» библиотеки не было. А что было в отряде, он прочел. Попросить у девчонок их дамские романы? Ни за что! И тут взгляд его сам собой наткнулся на знакомые заросли малины, в которых лежал такой близкий сердцу, отобранный у него на днях коллегами-сыщиками педагогический дневник.