Ярослава Пулинович

Наташина мечта

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Наташа, 16 лет. Одета в спортивный костюм. Руки сжаты в кулаки. Часто озирается по сторонам. Одного переднего зуба не хватает.

НАТАША

Ну, короче, это гониво все, что тут говорили… Не было этого ни фига… Че? Рассказать как было? А еще чего? Поебаться не завернуть? Я не матерюсь, нормальное слово… (Молчит, смотрит перед собой, вдруг говорит тихо.) Ладно. Это случилось… Че? Я не мямлю, нормально рассказываю… (Говорит чуть громче.) Это случилось в прошлом году, в сентябре. Мы вернулись с лагеря. Я уже даже немножечко радовалась, что мы вернулись. Потому что в лагере были одни комары, а в палату мне подселили Таньку Косоглазину, поэтому по ночам я видела комаров и ее жопу, а мне хотелось другого. Из прикольного там было только то, что Витя с Лехи стащил трусы, мы так смеялись, но мне немножечко было жалко Леху — ему прикольно что ли? Вот. Нам сказали — собирайте вещи, поедем домой, и когда мы их собирали, я стащила у Таньки заколочку с бусинками, зачем жиртресту заколочка? Потом мы сели в автобус и я немножко расстроилась, потому что поняла, что заколочку мне не поносить — Танька сразу пропалит. Я решила, что если у меня появится мальчик, то на встречу с ним и буду ходить с заколочкой. А пока мальчика у меня не появилось — пусть лежит. Не, ну как в воду глядела! Конечно, мальчик у меня был — я ж не лохушка какая, но мы с ним так, просто на всех бухаловах были вместе, даже целовались пару раз. У него изо рта воняло картошкой, никогда не думала, что это так противно. Я целовалась с ним на дискаче как-то, целовалась, а потом подумала — а вдруг от меня тоже воняет картошкой, а я этого просто не чувствую? А даже если и не воняло, то теперь обязательно завоняет. Тогда я побежала в умывалку и долго мыла рот с мылом. А потом наши девки потащили меня в туалет — курякать, я пошла с ними. Светка, бухая, открыла окно и говорит: «А слабо прыгнуть?» Я говорю ей: «Дура тупая, че совсем мозги прокисли? Куда прыгать-то? Третий этаж!» А Светка, упертая, говорит: «Я знаю, ты не прыгнешь». Я ей: «Че это я не прыгну?» Она: «Не прыгнешь!» Я говорю: «Да с какой это стати я не прыгну?» Она такая: «Ну прыгни, прыгни!» Я отвечаю: «Ты чего, незабудка сисястая, попутала чего?» И такая раз — окно пошире распахнула. Нет, конечно, в тот момент я немножечко струсила, но отступать было некуда — не лошиться же при Светке! Я такая на нее смотрю, типа, ты, корова — и вниз… Я не помню, что там дальше было. Но когда летела, я очень испугалась, что мне все, конец. И загадала такое желание — хочу любви. Чтоб с фатой и шоколадными конфетами. И чтоб все девки наши за нами шли и нам завидовали. Только это не самое главное. Главное, чтобы он меня любил, чтоб он подошел ко мне и сказал: «Наташа — ты самая реально клевая девчонка на земле, выходи за меня замуж». Я бы тогда сразу пошла.

Вот никогда не думала, что прыжок с третьего этажа выполняет желания. Реально, исполняет, кто не верит, попробуйте. Только проговаривать его надо быстро, потому что лететь всего ничего. Очнулась я в больнице. И мне сразу сказали, что ко мне приходил какой-то интеллигентного вида парень, я еще такая думаю — Санек, что ли? Санек, конечно, ботаник, но какой из него парень? А больше никаких таких интелли… интеллигентных друзей у меня нет.

А потом пришел он — я сразу поняла, что это он, потому что кто еще может вот так взять и прийти ко мне в больницу? Правда, ничего про замуж он не говорил. Сказал, что он журналист газеты «Шишкинская искра», что это одна из старых газет города и что он очень хочет написать про меня в газету. Мне просто нужно рассказать ему про свою жизнь, ничего такого — так, фигня. Обижают нас воспитки или нет, хорошо ли нас кормят, сколько нам дают денег и все такое. И почему я из окна выпрыгнула, просто так или довели меня там уже? Я даже немножко обиделась, потому что у Ирины Горбуненко в прошлом году тоже брали интервью — она победила на конкурсе резьбы по дереву. И ее там спрашивали не про воспиток, а про творческие планы, так и было написано:

— Ирина, какие у вас творческие планы?

— Мои творческие планы вырезать на девятое мая досточки с самолетиками и подарить их всем учителям.

И еще фотография в полстраницы — красивая. Все девки обзавидовались, я тоже немножечко позавидовала, но потом подумала, зато я натуральная блондинка, а Ирка крашеная и сразу успокоилась. А Светка ходила как обосранная, даже потихоньку от всех эту газету в туалет вместо бумаги положила, чтоб все ржали, но никто не ржал — мне как-то больше Иру в тот момент стало жалко.

Этот журналист — Валера — пришел ко мне на следующий день с такой штукой — называется диктофон, туда можно говорить всякие слова, и оно потом все повторяет. Валера меня спрашивал, обижают меня дети из школы или нет. Ага, щас! Я с ноги выбиваю замок на умывалке, че я лохушка какая, обижать меня? И еще про родителей спрашивал — помню я или нет, и че там было? Я такая на него смотрю и говорю: «Валера, моя мама назвала меня абортом, а я возьми и выживи». Ну, такая, хотела жизни повидавшей прикинуться, чтоб понимал, с кем разговаривает. Че я ему, про Вадьку-сутенера что ли буду рассказывать, как он мамку мою замочил? А потом Валера меня спросил: «Наташа, а какая у тебя мечта?» Тут я и поняла, что это он. Потому что до этого меня никто еще не спрашивал, какая у меня мечта. А он вот так вот просто взял и спросил. Я ему говорю: «Валера, мы с вами взрослые люди, какая мечта, работать надо!» А сама такая думаю — ну спроси еще. Я, наверное, протупила, что так ответила, надо было сразу про мечту рассказывать, чтобы он все понял и сказал: «Наташа — ты реально самая клевая девчонка на земле. Выходи за меня замуж». Но я штуки этой его испугалась. Которая записывает… Потому что, ага, это я ему могу про мечту рассказать, а если про это еще кто-то услышит? Засмеют же! Поэтому я ему вот так вот ответила, и он ничего такого не сказал, сказал только, чтоб я выздоравливала и чтоб зашла в редакцию за газетой, когда меня выпишут. Выписали меня через неделю, сказали, чтоб не нервничала и не таскала тяжестей. Зато синяк остался здоровенный на руке, на кошку похожий. Я специально еще тогда рукава короткие носила, чтоб все видели. Вернулась я, и сразу Светку, такая, подтягиваю, пойдем говорю, покурякаем. Зашли мы с ней в умывалку, я ее как за волосы схватила, ты че, говорю, сучка недоношенная, подставы такие устраивать? Попутала чего? Ты хоть понимаешь, на кого напала, нет? Светка визжит, а я ее за волосы по полу таскаю. Потом надоело, пошла в комнату, залезла под одеяло, типа сплю. А сама такая про себя повторяю: «Наташа, а какая у тебя мечта?», «Наташа, а какая у тебя мечта?» Повторяла, повторяла и реально заснула. Мне ж в школу не надо было… Проснулась, а уже день, девки из школы пришли, переодеваются. И воспитка заходит, типа дневники проверить. А сама на меня косится. «Болеешь? — говорит, — Наташа?» Болею, говорю, Раиса Степановна. А драться не болеешь, спрашивает. Я в отказ, какое драться, Раиса Степановна, синяк смотрите какой. А она такая — а почему Косоглазина видела, как ты Свету за волосы таскаешь? Вот падла, думаю, жиртрест вонючий, стуканула и хоть бы хны, про заколочку что ли доперла? Не, говорю, ниче такого не было. Тут Светка голову подымает, она сумку стояла разбирала до этого, и говорит — да, Раиса Степановна, ниче такого не было, мы так, дурачились. И глазки свои синенькие так в пол опускает. Тут я и поняла, что Светка, она хоть и мандавошка прыщавая, а самая лучшая мне подруга. Я ее в столовке на обеде отзываю, Светич, говорю, дело есть. И про Валеру ей все как есть рассказала. Она, молодец, поняла; надо говорит, собираться и в редакцию топать. И такая — тебе одной сейчас нельзя, давай со мной, я типа тоже на него посмотрю и как подруга тебе скажу — он это или не он. Ладно, хрен с тобой, красная шапочка, думаю, пошли, говорю, только не малюйся сильно, не на дискач же идем, надо ему сразу дать понять, что мы не телки заборные, не абы что, что хоть и детдомовские, цену себе знаем. Ну, собрались мы, я заколочку косоглазинскую без палева нацепила и пошли. Приходим, деловые такие, типа, где бы нам Валеру найти, у дядьки какого-то спрашиваем. Он говорит, вон, в тот кабинет. Там табличка еще такая басёвая на нем висит: «Редакция „Шишкинской искры“». Ну, зашли мы, а там народу, человек семь, все за компами сидят, в монитор врылись, и курят все. Я от этого дыма даже сначала не поняла, куда идти, а потом такая смотрю: вот он, родной мой, в углу у окна сидит. Я к нему подхожу, привет, говорю, Валера, как дела. А он мне — привет, Наташа, хорошо дела. Ты за газетой, да? Я такая — ну да, и вообще узнать, как ты? Он такой — да ничего, газету мне протягивает. И тут я понимаю, что если я сейчас главного ему не скажу, так мы и разойдемся, как корабли в море. Валера, говорю ему, а я тебе не все рассказала, поговорить бы нам. Он такой — да? Ну, давай поговорим. Я такая — ну, не здесь, прогуляться может? И тут он говорит — приходи завтра в шесть в парк, возле редакции который, я там тебя ждать буду. У меня аж подмышки от такого счастья вспотели, приду, говорю. А он — ну ладно, все, иди. И я пошла. Иду и не вижу ничего. На Светку даже налетела, она у дверей стоит, прыщами пунцовыми кабинет освещает. Идем мы с ней по улице, а она такая — че, ну че, расскажи, че? А я и сказать ничего не могу. Иду, а в голове все вертится: «Наташа, а какая у тебя мечта?», «Наташа, а какая у тебя мечта?» Как заело прям… Не знаю даже, как тот день прошел. Каждые пять минут на часы в зал смотреть бегала, ну, когда уже завтра, думаю, когда уже завтра. А когда пришли еще, Танька Косоглазина свою заколочку увидала и как давай блажить. Завали хлеборезку, говорю, жиртрест вонючий, а самой даже ругаться не хочется. Такая добрая стала, аж самой удивительно. В другой раз может и с ноги бы, а тут даже ругаться не хочется. Рукой на нее махнула и в комнату пошла. Хорошо, она не со мной живет, а то удавила бы ее давно уже. Залезла в постель, а после отбоя в туалет вышла, из пижамы эту газету, которую мне Валера дал, достала. Я так решила просто, что сама сначала про себя эту газету прочитаю, а потом уже девкам дам посмотреть. Потому что там про меня же написано, я же первая должна прочитать. Светка всю дорогу ныла — ну покажи, ну, покажи, я говорю ей — Светич, базару ноль, читать учись! Достала я газету, читаю, читаю — нет про меня ничего! Должно быть, а нету. Я там учиталась вся, даже кроссворды проверила — нет нигде. А потом на последней странице, на обороте прям, там так мелко-мелко про убийство мента какого-то, про то, как две тачки врезались и про меня. Правда, про меня. Так и написано:(морщит лоб, вспоминает) «Воспитанница детского дома Наталья Банина выпрыгнула из окна третьего этажа. На вопросы журналиста девочка ответила, что прыжок совершила случайно, не имея цели покончить с собой. На сегодняшний день здоровье Наташи не вызывает опасений». Только фотографии нет. Даже обидно стало — имя, фамилия, а фотографии нет. Опять нашу Иру Горбуненко вспомнила, еще подумала — правильно Светка ту газету в туалет положила… Но с другой стороны — я-то теперь с журналистом буду знакома, че он, фотографию мою не напечатает что ли?