— А чо ты засуетился? Опять угодить всем решил? Понр-р-р-а-виться хочешь. Ну-ну, пиши, пиши скорей свои оправдания, может еще не все потеряно. Может кто еще скажет: "Буба хороший".

— Ехидничать вот только не надо, Фим. Ты же знаешь, что я не для себя стараюсь, и лично мне ничего от них не нужно… — начал оправдываться я, хотя чувствовал, что он все же прав, где-то меня зацепило. Да и подобные стандартные оправдания — явный признак эгоистических мотивов, нужно только повнимательней посмотреть.

— Почему, казалось бы, очевидные вещи, так тяжело доходят до других? — Попытался я вновь вернуть разговор в прежнее русло, уходя от щекотливой и скользкой темы.

— Ну надо же, умник какой выискался, — продолжал ехидничать Фимка, — и никто-то его понять не может. Сам-то давно ли таким же был? Да и сейчас знаешь много, а толку мало…

Он был прав. Мне нечего было возразить и я покорно выслушивал его ворчанье.

— Ладно, ты скажи, что теперь делать-то…

— Самому совершенствоваться, лодырь. А то работаешь испорченным телефоном, я ведь тебе лично объясняю, учитывая твои индивидуальные особенности, и то постоянно на непробиваемую тупость нарываюсь. А ты, герой, сразу всех учить взялся. Сам ведь знаешь, что все люди разные. Одному нужно так преподносить информацию, а другому иначе.

— Фим, может тогда ты сам им писать будешь?

— Ага, щаззз, вот этими лапами, — он выгнулся, словно потягиваясь, вытянув вперед правую лапу. Затем, увидав на ней что-то, стал тщательно вылизывать подушечки.

— Мне и тебя хватает, — продолжал он ворчать, не отрываясь от дела. — Сам заварил, сам и расхлебывай.

Я понял, что сегодня искать у него поддержку бесполезно.

— Фим, но ведь Юра явно одного со мной типа, наверняка он тоже «Восточный», почему он тогда не понял.

— Типы, типы… А подтипов сколько… Соционика вон только основных типов дает шестнадцать. И сколько времени ты идешь уже по этой дорожке. А Юра может быть только становится на нее. Сам ведь знаешь, как активен Летун особенно на начальном этапе. Он знает, что если упустит этот момент, то затем намного тяжелей удерживать власть над человеком. Вот и нашептывает всякую муру и уводит сознание в сторону от истины, мозги пудрит красивыми словами и фразами. Вспомни, каким моралистом ты сам раньше был, как сложно было отделить мораль от нравственности, понять, что от чего исходит. Вспомни, как тебе Летун даже феноменальные способности пооткрывал, хотел поймать тебя на чувстве собственной важности, лишь бы ты не копался в себе глубже. Сколько времени тебе самому понадобилось, а теперь хочешь, чтобы другие вот так снаскоку сразу во всем разобрались. Вспомни, как самому было тяжело отказаться от таких красивых понятий как честь, стыд, совесть, мораль… С Юрой все нормально, ты не переживай, ты сам нарабатывай безупречность. Чего к конечному результату привязываешься? Взялся писать — пиши, пиши, не думая и не загадывая, что получится, вкладывай всего себя без единой мысли о себе. Сделай это техникой. Техникой безупречного творчества. Глубже отслеживай себя в отношении к членам группы. Успехов!

Вот же гад, он явно спародировал мою обычную концовку: "Успехов!". Но я ему все равно благодарен, как никто другой, он умело обнажает мое дерьмецо, а как можно обижаться на правду, даже если она несколько утрирована. Это все равно, что обижаться на то, что я мужчина или что я русский. Глупо конечно. Да и обижаться только эго может. Нет, баловать свое эго индульгированием я не собираюсь. Молодец Фимка, давай еще круче меня пародируй и вытаскивай мое дерьмо наружу… Но сказать это я ему не успел, он куда-то уже свалил, и так незаметно, что я опять засомневался, а говорил ли я с ним, или все мне просто показалось.

Я сидел у горного ручья, протекавшего за железнодорожной станцией и тщетно пытался успокоиться.

— И зачем я доверил своей племяннице нести Фимку! Ведь предупреждал же ее, что он чует возвращение домой и может сбежать, — сокрушался я. — Вот сколько еще его можно искать!

Прошло уже более трех часов, как я отправил всех на последней электричке, а сам остался разыскивать сбежавшего Фимку. Я безрезультатно облазил все кушури в том направлении, куда он чесанул, лишь учуяв на мгновение ослабевшее внимание. Я уже потерял всякую надежду найти его, и тем более добраться сегодня домой. Даже если я каким-то чудом сяду на проходящий поезд, в город я попаду уже поздно, когда к нам уже никакой транспорт не ходит. Придется мне здесь до завтра куковать. А так хорошо было, поход удался, и ночевка на вершине горы, и дольмены посетили, и в горной речке накупались, и очанки насобирали, и ажины наелись, а какой компот из кизила с дичкой да на местных травах получился… Нет, стоило сюда ехать, жаль только, что на машине сюда добираться очень сложно, приходится крюк давать в лишнюю сотню километров да по щебенке с достаточно сложными перевалами, потому и выбрана была электричка. Хотя, кто его знает, было бы легко сюда добраться, так уже давно бы люди все изгадили.

Приняв как факт, что придется мне задержаться еще на сутки, я успокоился и стал обдумывать план предстоящей ночевки.

Отсутствие палатки и спальника меня не смущали, мой рюкзак уехал вместе со всеми на электричке. Я пытался перебрать в памяти все, что поможет мне спастись от ночных комаров. Размышления о предстоящей ночевке меня успокоили, и пока окончательно не стемнело, решил поискать подходящее место.

Пройдя немного вдоль ручья, я увидел пожилого человека, пытавшегося что-то разглядеть между корнями здоровенных чинар, подмытых в паводки ручьем. Его собака лаяла и прыгала возле своего хозяина, явно заинтригованная той же находкой.

— Да зверюшка какая-то под коряги забилась, — отреагировал на мое присутствие мужчина. — Полкан ее унюхал и уходить не хочет.

Я заглянул под корягу. В ущелье уже было довольно темно, и толком рассмотреть что-либо под корягой было проблематично. Все, что увидел я

— это два светящихся глаза. Они смотрели на меня с таким невозмутимым спокойствием, что я без всякой тени сомнения засунул туда руку и выволок Фимку.

— Ах ты, зараза…

Пока нес его к станции, я высказал ему все, что о нем думаю, и о том, как осложнил его поступок мою жизнь. Он лишь в самом начале моего монолога недовольно фыркнул, словно огрызнулся, а затем вновь успокоился, невозмутимо выслушивая мои наезды. Буквально через считанные минуты мы уже плавно покачивались в вагоне пассажирского поезда, тормознувшего на одну минуту на крохотной станции.

— Твое счастье, что мы попали в поезд, — ворчал я, — а то, не знаю, что бы с тобой сделал.

— Твое счастье, что ты хоть и ругал меня, а все же сам был полностью устремлен на станцию, — вдруг парировал он. — А иначе мы бы точно не ехали сейчас.

— Ну да, конечно, умник выискался, — продолжал ворчать я. — И пьяному ежу ясно, что если бы я тебя нашел минутой позже, то поезд бы сделал нам тю-тю, спасибо Полкану.

— Полкан здесь ни при чем, — невозмутимо ответил Фимка. — Это ты смирился, а потому и меня нашел. Если бы до сих пор психовал, то сейчас ютился бы где-нибудь у речки под чинарами.

Я мысленно восстановил события. Действительно, мне удалось успокоиться, вспомнив о прелестях завершенного похода, и полностью переключиться, решая проблему ночевки, именно тогда Фимка вдруг сам нашелся.

— Так ты что, засранец, мне специально очередной урок преподносил? Типа, решу я его, так дома ночевать буду, а не решу — так комаров кормить. Так что ли?

— Вот еще, делать мне больше нечего, я же тебе раньше рассказывал, что учить может только та Сила, которая управляет всем и всеми, да и урок еще не кончился, мы еще не дома.

— Не хитри Фимка, ты что, свой побег хочешь свалить на проявление Духа? Он что, тебе на ухо нашептал как, когда и куда бежать? — Съерничал я, а сам слегка испугался, — мы действительно еще не дома.

— Никто мне не шептал, я сбежал, потому, что хотел сбежать, мне нравится быть в горах, вот и все.