— А Павел Алексеевич? — спрашиваю я.

— Кто? — удивленно смотрит на меня Шпринц, обрывая свои причитания.

— Павел Алексеевич, — повторяю я.

— Извините, извините. Но такого не знаю, — категорически объявляет Георгий Иванович и, в свою очередь, спрашивает, причем голос у него начинает снова дрожать: — Кто же его, так сказать, убил, вы выяснили?

— Да, — киваю я. — Представьте, из вашего города. И после этого они еще обокрали квартиру Виктора Арсентьевича.

— Не может быть!

— Увы, да.

— Ой, что творится, господи боже мой! — снова начинает причитать Георгий Иванович, хватаясь за голову. — Отказываюсь верить! Отказываюсь, и все! Ну с Гвимаром я хоть как-нибудь, но понимаю. Лев на что хотите пойдет... если, допустим, можно крупно заработать. Но поднять руку на Виктора Арсентьевича, на золотую курочку, так сказать... Не понимаю! Не понимаю!

Шпринц ошарашен этой кражей, поэтому у него вырываются слова, которые он, конечно же, никогда бы не произнес при других обстоятельствах. Ох, как мне нужен сейчас мой друг Эдик Албанян из нашего московского БХСС.

— Лев Игнатьевич действовал не сам, — говорю я.

— А я вам говорю! — азартно возражает Георгий Иванович и машет на меня руками, словно прогоняя из кабинета. — Гелий тут ни сном, ни духом, это абсолютный сам по себе факт, слышите?! Идиотом же надо быть, господи боже мой! Чтобы на Виктора Арсентьевича... А Гелий не идиот, уж будьте уверены. Ха, ха!

Наконец мы прощаемся со Шпринцем.

Магазин по-прежнему пуст, и по-прежнему дремлет за прилавком продавщица в черном халате. Когда я ухожу, она поднимает голову, и я ей киваю на прощание.

На улице и в самом деле уже темно, хотя высоко над головой, на длинных изогнутых мачтах горят яркие лампы, и вокруг них серебрится некий воздушный нимб.

Я иду в сторону набережной, не замечая прохожих, и чувствую, как у меня медленно разбаливается голова. Слишком уж много впечатлений за один день, слишком много важных сведений надо удержать в памяти. И сейчас мне предстоит еще одна встреча, очень важная, встреча с Хромым. Не забыть бы, ведь у него тоже какие-то счеты с Чумой.

— ...Опаздываешь, — говорит при встрече Хромой. — А точность — это вежливость королей, между прочим.

Поговорив о разных делах, в том числе о повстречавшихся мне хулиганах, я интересуюсь, есть ли какие новости.

— Кое-что есть. Человек у меня утром был. Сказал так. Этих двоих — Чуму и Леху — точно, наняли. Их в Москву недавно послали. Для охраны вроде.

— А квартира, ведь там нашли перчатку Чумы?

— Не их работа.

— А перчатка?

— Это сам разбирайся. На то ты и мастер. А вот про их мокрое дело в Москве здесь уже знают.

— Не все.

Я вспоминаю испуг Шпринца.

— Кому надо, тот знает.

— А от кого знает?

— Вот ты мне тогда имя одно назвал... — досадливо щелкает пальцами Сергей. — Как его?.. Ну-ка, напомни.

— Виктор Арсентьевич? Лев Игна...

— Во, во! Лев Игнатьевич!

— Тебе, случайно, о нем ничего не сказали?

— Вроде он живет в Москве, а работает на здешних.

— А что за человек у тебя был?

Сергей качает русой головой.

— Неохота его подставлять, Виталий. Слово дал. Привык держать.

— Ну что ж. Тоже верно. Оставим это тогда, — киваю я. — Итак, выходит, Лев Игнатьевич работает на кого-то, кто Чуму и Леху нанял: так, что ли?

— Вроде так.

— Кто же это может быть и чем занимается, интересно знать.

— У них бизнес какой-то, — поясняет Сергей. — Дикую деньгу, говорят, зашибают. А кто — не знаю. Но тут они сидят, у нас. Один, говорят, на синей «Волге» катает. Регулировщики будто бы честь отдают.

— Интересное кино, — усмехаюсь я. — Взглянуть бы самому.

Сергей снисходительно машет рукой.

— Ну, может, и брешут насчет «Волги», кто их знает.

— А за что Гвимара Ивановича прикончили — тоже не знаешь?

— Вроде бы этот самый Лев и приказал. Чем-то ему тот помешал.

— М-да... Что-то не складывается картина, — задумчиво говорю я, стряхивая пепел с сигареты. — Что-то мешает...

— Шевели мозгами давай. Тебе за что платят? — смеется Хромой.

— Сергей, — неожиданно спрашиваю я, — а у тебя отец с матерью кем были?

— А что? — сразу настораживается он.

— Да так, — улыбаюсь я. — Язык у тебя такой, не типичный.

— Отец у меня завгаром был, а мать учительницей русского языка и литературы, конечно. Много у нас книжек дома было.

— Ну а потом?

— Потом помер отец. Несчастный случай в гараже. Мать одна осталась. Я тогда уже второй срок тянул. Ну, болела, болела и за отцом ушла. Все без меня... Эх!..

Он умолкает и пристально смотрит куда-то в пространство перед собой, словно что-то видит там и не может оторвать глаз.

— Но почему же так получилось, Сергей? — снова спрашиваю я. — Как же ты судимости схватил, одну, вторую?

Сергей хмурится.

— Тебе это для дела надо или так? — нехотя спрашивает он.

— Для размышлений. Ты уж мне поверь.

— Верю, — кивает Сергей. — Первая судимость — драка. Вторая — опять драка. Схлопотал три года строгого. Первый раз — за друга вступился. Второй раз... за женщину, словом. Тут мы с Чумой первый раз и сошлись.

— Можно ему это напомнить при случае?

— Напомни, напомни. Веру напомни. Он на стенку полезет. Как тогда от меня лез, шкуру спасал... — Он стискивает зубы и умолкает.

— Как же дело было?

— Ох, Виталий, — вздыхает Сергей, по-прежнему глядя куда-то в сторону. — Я вижу, ты и до моей души решил докопаться?

— Если тяжело, не говори.

— Нет. Скажу. Пусть, гад, вспомнит. Это моя девушка была. — Сергей злобно ударяет кулаком по столу. — Он ее искалечил. Не доказали только. Тогда я сам с ним посчитался. Надо было кончить, да рука дрогнула. Уполз.

«Как у Лехи», — с неожиданной тоской думаю я.

— Где же Вера сейчас?

— Не знаю, — глухо отвечает Сергей, опустив голову. — После тюрьмы я к ней явиться не смел. А потом и хромым стал.

— Чума?

— Не-а. Дружков подослал. Сам встретиться со мной и сейчас боится. Хоть и одна нога у меня осталась. Знает, пока руки есть, я ему горло рвать буду. Потому других подсылает.

— Теперь ему конец, Сергей, — говорю я. — Всему этому конец.

Некоторое время мы сидим молча. Я докуриваю сигарету и встаю. За мной поднимается и Сергей.

— Пойду, — вздохнув, говорю я. — Завтра жди... нас.

Сергей кивает в ответ.

— Буду ждать.

Мы снова проходим через мастерскую, на пороге я жму ему руку, крепко жму «и смотрю в глаза. Сергей через силу улыбается.

Утром я иду в управление вместе с Давудом. Он зашел ко мне в гостиницу, и мы вместе позавтракали в буфете. Давуду не терпится узнать всякие новости, И я ему подробно рассказываю о своих вчерашних встречах. При этом я ощущаю очевидные неясности, недоработки и даже всякие тупики в нашем деле.

В конце концов мы с Давудом кое-что придумываем. Потом я смотрю на часы. Ого, двенадцатый час! Мне уже пора.

Я иду в центр города, отыскиваю хорошо запомнившуюся мне красивую улицу, где среди бесчисленных торговых точек расположился и нужный мне образцово-показательный магазин с симпатичными продавщицами и выдающимся молодым директором.

В магазине я неторопливо разглядываю один костюм за другим, со знанием дела обсуждаю с молоденькой продавщицей их фасон, покрой. Затем мы переходим к мужским сорочкам. Неожиданно девушка сообщает:

— А вот наш директор.

Я с нескрываемым любопытством оглядываюсь.

Гелию Станиславовичу на вид лет сорок, невысокий, стройный, с длинным, холеным лицом, на тонком с горбинкой носу изящные очки в светлой оправе, темные, густые волосы модно подстрижены, как у эстрадного артиста, и аккуратно прикрывают уши. Большие эти, вялые уши — единственный, кажется, признак далекого родства с рыночным верзилой Ермаковым, у того уши точно такие же. На Гелии Станиславовиче, кстати, очень красивый костюм, темно-серый, спортивного покроя пиджак « светло-серые брюки из грубой ткани «в елочку». И еще я обращаю внимание на глаза Гелия Станиславовича, умные, зоркие, спокойные, чуть ироничные. Очень неглуп, очень. Сейчас он почему-то приветливо улыбается мне.