— А я не одна, — сказала Нина, — Знакомьтесь.

Муза быстро оглянулась на Денисова и погрозила пальчиком подруге.

— Ой, Нинок! Это твой друг? Ой, я не верю!

— Почему же? — улыбаясь, спросил Денисов. — Разве у вас нет друга?

— Нет, это я от неожиданности, — рассмеялась Муза. — Чтобы эта скромница... и вдруг... Имейте в виду, вам очень повезло.

— Тогда давайте это отметим, — предложил Валя. — Дело в том, что я имею некоторое отношение к Москонцерту, Нина знает. — Для убедительности он достал из кармана какую-то книжечку и помахал ею. — Так вот, сейчас в Москве начинает гастроли мировой славы негритянский ансамбль. Знаете, надеюсь?

— Еще бы! — азартно воскликнула Муза. — Это неслыханное событие. За билетами сутками стоят.

— Все правильно, — подтвердил Валя. — Так вот, завтра у них первый концерт.

— Ой, завтра мы уже уезжаем, — горестно сообщила Муза.

— Нет, я вас хочу пригласить сегодня, — сказал Валя. — В четыре часа у них генеральная репетиция. Хотите?

— Валечка, — Муза взволнованно погрозила ему пальчиком. — А вы не шутите? С ума сойти!

— Так вы не возражаете?

— Ну еще бы! А мы пойдем...

— Вчетвером. Если у вас есть друг, конечно. Есть, надеюсь?

— Допустим, — лукаво улыбнулась Муза.

— Тогда поторопимся. У нас всего час пятнадцать. Погодите! Вон такси. Момент!

Валя сорвался с места. Девушки, улыбаясь, следили за ним.

Спустя минуту они уже садились в машину.

— Куда ехать? — оглянулся Валя.

— К Белорусскому. На Лесную, — ответила Муза. — Там я покажу.

— Поехали, — распорядился Валя и добавил, обращаясь к водителю: — Только не спешите, ради бога. Время у нас есть.

Машина медленно свернула на улицу Горького. Развернувшись возле Центрального телеграфа, она двинулась в сторону Белорусского вокзала. Денисов изредка поглядывал на заднее стекло, перебрасываясь шутками с девушками. Впрочем, Нина больше помалкивала, с напряженной улыбкой следя за болтовней подруги.

Когда машина, следуя указаниям Музы, наконец остановилась в одном из тихих переулков недалеко от Лесной улицы, Валя, помогая девушкам выйти, сказал Музе:

— Мы с Ниной заходить не будем. Подождем вас здесь. Чтобы шеф не нервничал. Хорошо?

— Вы подождете, а Ниночка пойдет со мной, — распорядилась Муза и, сияя, добавила: — Вы просто волшебник. Мне же никто не поверит!

— Следующий раз только через пятьдесят лет, — засмеялся Валя. — Спешите, почтеннейшая публика!

Девушки исчезли в дверях подъезда...

Валя не спеша прогуливался по тротуару. Он заставлял себя не ускорять шаг и чувствовал, как легкий озноб холодит спину. Хуже всего ждать. Валя небрежно посмотрел на часы. Пора бы уже...

И в тот же миг, словно следуя его указанию, хлопнула дверь подъезда и оттуда вышли Нина, Муза и высокий рыжеватый парень в светлой дубленке и пушистой ушанке. Валя сразу его узнал. Он самый, Чума!

Улыбнувшись, Валя быстро направился к ним. Парень небрежно протянул ему руку:

— Ну будем знакомы. Нико...

Он не успел закончить. Нелепо поскользнувшись, он вдруг перелетел через пригнувшегося Денисова и со всего размаха грохнулся на тротуар. В ту же секунду Валя очутился на нем и заломил его правую руку за спину с такой силой, что Чума лишь глухо вскрикнул и уткнулся лицом в снег.

От двух стоявших невдалеке машин уже бежали к ним люди...

...О том, что взят Чума, я еще не знал, когда около семи часов вечера звоню, вернее — с силой кручу старомодный звонок в высокой, обитой кожей двери на третьем зтаже теперь уже хорошо знакомого мне дома.

Дверь открывает седоватый, невзрачный с виду человек средней упитанности и совершенно незапоминающейся внешности. Таков Виктор Арсентьевич Купрейчик. На нем коричневая пижама, изящно сшитые брюки и теплые, отороченные мехом домашние туфли.

— Прошу, — говорит мне Виктор Арсентьевич, делая приглашающий жест рукой, и указывает на вешалку. — Раздевайтесь.

Из передней мы проходим в узкий коридор и оттуда попадаем в другую комнату. Это, очевидно, кабинет покойного академика, ставший теперь кабинетом Виктора Арсентьевича. Однако прежняя обстановка здесь, как мы говорим, «не нарушена». Громадные стеллажи, набитые книгами, занимают две стены, от пола до потолка, возле них на двух овальных, необычайно массивных столах с мощными резными ножками в беспорядке навалены книги и журналы, одни раскрыты, в других топорщатся бесчисленные закладки.

Виктор Арсентьевич подводит меня к дивану, придвигает небольшой столик и, попросив секундочку подождать, неслышно исчезает. Я даже не успеваю как следует осмотреться. Кажется, и в самом деле через секунду он возникает вновь, уже с подносом в руках, на котором стоят кофейник, чашки, лимон, сахар, вазочка с печеньем и кувшинчик с молоком.

— Ну, знаете, — улыбаюсь я, — если вы каждого работника милиции будете угощать кофе... Он теперь, между прочим, дорогой.

— Каждого я угощать не собираюсь, — спокойно, даже деловито возражает Виктор Арсентьевич. — Но первое знакомство надо как-то отметить. — Он аккуратно и не спеша разливает по чашечкам кофе.

— У вас есть какие-нибудь подозрения относительно этой кражи? — спрашиваю я. — Ведь воры не случайно набрели на вашу квартиру.

— Согласен. Но подозрения...

Он задумчиво отхлебывает дымящийся кофе и качает головой.

— У нас, между прочим, есть подозрения, что кражу совершили приезжие, — продолжаю я, тоже берясь за чашечку с кофе. — Пока, правда, это только подозрение. У вас в доме бывают приезжие?

— Бывают. Изредка, — сдержанно отвечает Виктор Арсентьевич.

— Вам знаком, например, Гвимар Иванович Семанский?

Я чувствую, как настораживается мой собеседник, хотя выражение лица у него по-прежнему устало-спокойное и рука, держащая чашечку с кофе, ничуть не дрожит. Вот только еле заметно сходятся вдруг тонкие брови и прищуриваются глаза. Всего лишь на миг.

— Да, знаком.

— Кто он, откуда?

— Вы, простите, в связи с чем им интересуетесь, если не секрет? — впервые сам задает вопрос Виктор Арсентьевич.

— В связи с его смертью, — говорю я.

— Что-о?! Как так... смертью? От чего, разрешите узнать? — нетвердым голосом спрашивает испуганный Виктор Арсентьевич.

— Убит, — коротко отвечаю я.

— Не... не может быть... — лепечет Виктор Арсентьевич, не сводя с меня перепуганных глаз и окончательно забыв о кофе. — За что? Боже мой!

— Меня интересует Гвимар Иванович, все, что вы о нем знаете.

— Я же вам сказал.

— Думаю, не все еще, — улыбаюсь я. — Сразу разве все вспомнишь.

— А вы мне подскажите, что именно вас интересует, — говорит Виктор Арсентьевич, закуривая сигарету. — Легче будет вспоминать.

— За подсказку наказывают, — отвечаю я. — Вы уж сами.

— Ну тогда надо подумать... Дайте мне ваш телефон.

Он записывает мой телефон, имя, фамилию.

ДОПРОС Музы Кузьмич провел сразу после задержания Чумы. Сам провел, лично, ведь он был полностью в курсе дела.

— Садитесь, Муза Владимировна, побеседуем, — негромко сказал Кузьмич, указывая на стул возле своего стола. Муза послушно опустилась на самый краешек стула. Она с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться, и машинально продолжала мять в руке мокрый от слез платочек.

— Мне кажется, вы не совсем поняли, что случилось? — спокойно и даже участливо спросил Кузьмич.

Муза молча кивнула, боясь расплакаться.

— Что же, я вам объясню, — едва усмехнувшись, продолжал Кузьмич. — У вас на глазах был задержан опасный преступник, трижды до этого судимый и отбывший разные сроки наказания, некий Совко Николай Иванович, по кличке Чума. Задержан он по подозрению в убийстве и краже. Вот с кем вы подружились, Муза Владимировна.

— Неправда, — вдруг с силой произнесла Муза и впервые взглянула в глаза Кузьмичу. — Он секретный сотрудник, он майор.