Так было... Но потом Малыш заметно изменился. Казалось, что его совсем перестала интересовать не только Ленкина поденная работа, но и она сама.

По утрам Ленка видела одну и ту же картину: Малыш в одних джинсах на голом теле стоит в проеме окна и курит в форточку. Ленка, делая вид, что спит, наблюдала за ним через частую решетку своих неплотно прикрытых ресниц. И порой ей мерещилось, что это не она, а он находится в клетке. А Ленка, точно надзиратель, стоит по другую сторону и следит за тем, как его черная спина шевелит от нетерпения лопатками и никак не может выпростать из-под них свои смятые бессильные крылья, чтобы снести ими ненавистную решетку и вырваться наконец на свободу.

За окном поднимался мартовский багровый рассвет. Календарная зима давно кончилась, но утренние не по-весеннему трескучие морозы оставляли на окнах прежние коклюшечные узоры, которые к полудню таяли от горячих солнечных лучей, а к утру выплетались вновь.

И все равно, когда Ленка изредка днем выходила на улицу, там уже все дышало весной. Из-под серых нагромождений сугробов бежали тонкие прозрачные ручейки, небо очистилось от туч и заблестело, собачьи свадьбы водили хороводы у метро, где приезжие издалека тетки торговали вениками.

Ленка всегда равнодушно пробегала мимо торговок, пока одна из них однажды ее не окликнула:

– Купите букетик, не пожалеете.

– Разве это букетик? – удивилась Ленка.

– Это багульник – цветы такие, – ответила тетка, – поставите в воду, и через неделю он расцветет. Красиво так...

Ленка не поверила торговке, но цветы все-таки купила и, вернувшись домой, поставила их в вазу. Малыш не проявил к ним никакого интереса, и вскоре они оба о багульнике забыли.

Мрачные утренние бдения Малыша переросли в дневную раздраженную усталость, и в такие часы Ленка, стараясь не попадаться ему на глаза, пряталась в других комнатах. Они могли весь день совершенно автономно бродить по квартире, ни разу друг с другом не встретившись.

К счастью, в доме была прекрасная библиотека, и Ленка полдня могла провести за чтением. Еще полдня уходило на приготовление еды, уборку и мелкую постирушку. Всю домашнюю работу она старалась делать только в отсутствие Малыша, и когда он возвращался из своего одиночного плаванья, на столе уже была раскинута скатерть-самобранка.

Малыш машинально поглощал все предложенное, гасил в кухне свет и снова долго стоял в проеме окна, вглядываясь в мерцающую темноту города.

Ленка надеялась, что вскоре это пройдет, Малыш очнется от своей посталкогольной летаргии и жизнь вновь заискрится всеми цветами радуги. Однако проходили сначала дни, а потом и недели, но Малыш не становился прежним, а напротив, все больше мрачнел и все чаще отгораживался от Ленки решеткой ее собственных утренних ресниц.

Но спали они все еще вместе, сползаясь под вечер к своему логову, как голодные волчата, и, произведя ненужный, но ставший таким привычным ритуал, засыпали в позе ложек – Малыш отворачивался лицом к окну, а Ленка прикрывала его собой с тыла.

Порой она пыталась растормошить Малыша, разговорить его, заставить улыбнуться, но, как ни старалась, каждый раз упиралась лбом в глухую и непроходимую стену.

Лучше в он пил, думала Ленка и тут же ужасалась своим мыслям, зная, что этот путь грозит им обоим неминуемой гибелью. Медленная алкогольная жизнь стояла на одном мосту со смертью, и было слишком очевидно, кто в этом противостоянии одержит победу. Белый баран стащит с себя пушистую кучерявую шкурку и предстанет пред светлы очи черного во всей своей неприкрытой красе. Саван такой белый-белый, а коса такая острая-острая...

Белая, абсолютно трезвая Ленкина горячка показалась ей еще страшней алкогольной, и она решила впредь не будить в Малыше зверя и до поры-до времени оставить его в покое.

Однажды утром он сам ее растолкал и предложил прокатиться за город. Ленка, удивленная и растерянная, стала суетливо собирать в кастрюльки оставшуюся с вечера еду, они наскоро выпили кофе и поехали.

Их вылазка на природу случилась за два дня до Пасхи. Все истинно верующие граждане, чтобы не пропустить пасхальную службу, остались в городе, а все неверующие, обвешанные до зубов котомками с куличами и яйцами, рванули на захват электричек.

Ленка и Малыш протряслись всю дорогу в тамбуре, но когда вышли из поезда на дальней незнакомой станции под названием «черт-те какой километр», Ленка об этих мелких неудобствах уже не вспоминала, переключившись на обдумывание крупных.

После отхода поезда наступила полная и какая-то неестественная тишина, посеявшая в Ленке необъяснимую тревогу. Еще полчаса назад ей и в голову не могло прийти, что в двух часах езды от Москвы существует такая непроходимая глушь.

Малыш сказал, что до деревни надо идти километров пять через поле и лес, и вид расквашенной тракторами дороги тоже не прибавил Ленке особого энтузиазма.

Но именно трактор спас их от нежелательного путешествия, и еще добрых полчаса они подскакивали в кабине местного механизатора, который уже с утра был явно навеселе. Ленка вцепилась в Малыша и до конца пути его не отпускала. А он, чтобы не вывалиться случайно из кабины, держался за какую-то непонятную металлическую штуковину и всю дорогу загадочно улыбался. Казалось, все это доставляет ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Он бы так ехал и ехал, и шел, и полз, и греб... Сначала по бескрайним простором родины, потом по непроходимым джунглям Амазонки, дальше – по африканской саванне, истокам Нила, аравийской пустыне, предгорьям Тибета, берегам Ганга, австралийскому побережью, льдам Антарктиды... Магеллан хренов.

Бывает такая редкая порода мальчиков, чья задница устроена столь оригинальным способом, что сама притягивает к себе приключения. Не сидится этим сорванцам дома в тепле и уюте, вид из окна, видите ли, раздражает. Одно и то же, одно и то же, одно и то же каждый день.

А там, за домами, за городом – горизонт! А за горизонтом – лето! А летом рождаются дожди, и ветра с утра до ночи качают их синие люльки. Дожди плачут, плачут, плачут и плачут. А еще пищат и писаются. Но в конце концов все-таки вырастают и в обнимку со своими растрепанными няньками идут гулять по белу свету. И если очень захотеть, то очень даже можно сесть им на хвост и прокатиться на халяву вокруг всего земного шара.

И вот в один прекрасный день мальчики забрасывают в заплечный мешок горбушку черного хлеба, соль, удочку, карту звездного неба и бегут, бегут, бегут, задыхаясь, от своих скучных безнадежных домов в поисках веселых гарантированных приключений. Они едут на попутках, трясутся в товарных поездах, прячутся в грузовых отсеках самолетов, вертолетов, кораблей, а на худой конец, даже в кабинах пьяных в сосиску механизаторов и чувствуют себя при этом совершенно счастливыми.

Чего не скажешь об остальных.

Трактор наконец остановился, и Ленка, опершись на плечи Малыша, с трудом спустилась на землю. Руки и ноги дрожали, но мысль о том, что неминучая гибель в тракторной катастрофе отодвигается в необозримое будущее, – радовала. В тот момент Ленка еще не знала, что аттракцион погружения в природу еще не закончился, и впереди ее ждут новые незабываемые впечатления.

Обыкновенный деревенский, покосившийся, как Пизанская башня, пятистенок смотрел на Ленку тремя тревожными окнами. В него не то чтобы войти, с ним рядом находиться было небезопасно. Но Ленка, решив, что терять ей уже нечего, сделала глубокий вдох и бесстрашно шагнула внутрь.

Дом устоял, только недовольно поскрипел дверями, поворчал половицами, но ясно было, что все это не всерьез, а просто так, по старой привычке. Да и внутри он смотрелся как-то крепче, надежней и даже веселей.

Малыш чувствовал себя великолепно. Казалось, он даже не замечал Ленкиного подавленного настроения или только делал вид, что не замечает. Войдя в дом, он тут же занялся печью, но принесенные с улицы дрова нещадно дымили и не собирались разгораться. На растопку пошла березовая кора, какие-то старые газеты и даже жир от привезенной из города курицы.