К Ираклию Шалвовичу Тетрадзе – высокому чину из республиканской прокуратуры, среди прочих обязанностей надзирающему за соблюдением законности в местах лишения свободы – обратился очень уважаемый им человек из городской администрации. В доверительном разговоре, протекавшем в маленьком уютном ресторанчике, где особо уважаемые гости сидели вдали от посторонних глаз, в отдельном кабинете, за роскошным столом, между несколькими бокалами с прекрасным французским коньяком, важный чиновник между делом пожаловался на то, что в вверенном Ираклию Шалвовичу СИЗО творится полный беспредел, и что виновником этого беспредела является никто иной, как тюремный опер Манткулов, который организовал у себя в изоляторе самую настоящую пресс-хату, где здоровенные бугаи издеваются над бедными заключенными, которым и так несладко. А совсем недавно там произошел совсем вопиющий случай: в камеру к этим отморозкам кинули вполне нормального пацана, который является сыном его хорошего знакомого. Пацан этот и не бандит даже, а так себе, мелкий бизнесмен, который не смог вовремя вернуть банку кредит. Этот парень добровольно сотрудничает со следствием, ни в чем не отпирается, и причин оказывать на него подобное давление не было никаких. И вот, когда Манткуловские прихвостни попытались ни за что ни про что реально опустить этого пацана, тот, не будучи дураком и слабаком, первый раз за все время дал им достойный отпор, в результате чего все трое нападавших попали в тюремную больничку, а этот избитый до полусмерти парень уже неделю парится в карцере. Теперь его дальнейшая судьба повисла на волоске, потому как им, как знающим людям, прекрасно известно, сколько подлянок может подстроить бесправному зеку ушлый тюремный опер.

– Что ты говоришь, дорогой!? – возмущенно покачал головой Ираклий Шалвович, прекрасно, впрочем, осведомленный о том, какими путями иногда выбиваются показания из подследственных. – Это же просто возмутительно! Чтобы такое происходило не где-нибудь, а в исправительном государственном учреждении – это позор! А этот твой пацан, вообще то, молодец. Так отмудохать троих амбалов, что они оказались в больничке, это еще надо суметь!

– Так и я же о том, Ираклий, этот пацанчик когда-то каратэ занимался, вот и пригодилось, – важно кивнул гость и с намеком немного прижмурил левый глаз. – Ты уж разберись, пожалуйста, в этом деле по справедливости. Пацан-то и в самом деле неплохой. Не босяк какой-нибудь, а спортсмен-каратист, и вообще, он попал в тюрьму по недоразумению, а тут его еще и беспочвенно травить начали. Совсем грустно получается. У нас с тобой ведь тоже сыновья растут, глядишь, и им в трудной ситуации кто-нибудь неравнодушный поможет.

– Ну, многого я тебе обещать не смогу, следствие, сам знаешь, не в моей компетенции, – огорченно развел руками Тетрадзе.

– А я и не прошу, Ираклий, чтобы ты его из СИЗО выпустил, или надавил на его следователя. Ты просто прижми хвост этому Манткулову немного, так чтобы он больше собак на этого пацана не спускал, и этого будет более чем достаточно.

– Это сделаю, не вопрос.

– Тут у меня к тебе еще маленькое дельце… – немного понизил голос чиновник.

– Слушаю, дорогой!

– Есть у тебя в СИЗО еще один человек. Антон – знаешь такого?

– Это рэкетир Чельдиев, что ли, которого недавно взяли за вымогательство? – показал свою осведомленность Тетрадзе.

– Ну, во-первых, он не рэкетир вовсе, а уважаемый бизнесмен и меценат, которого несправедливо оклеветали, – живо возразил чиновник, – сам-то заявитель, который побежал жаловаться в шестой отдел, тоже ведь не ангел. За ним столько тянется, что по нему самому давно тюрьма плачет. Может, он просто счеты с Антоном таким образом сводит. Нехорошо это, на самом деле. Надо бы помочь хорошему человеку. Сам понимаешь, я в долгу не останусь…

Ираклий Шалвович даже крякнул от полноты чувств. Про Антона он слышал многое такого, за что того можно было бы смело законопатить в места не столь отдаленные лет эдак на пятнадцать-двадцать. Но, с другой стороны, может это все только слухи, распускаемые недоброжелателями, да и к тому же неплохо бы заручиться поддержкой горадминистрации в вопросе о строительстве бензоколонок, которыми занимается его старший сын…

– Ну, раз так, тогда я посмотрю, что тут можно будет сделать, – осторожно ответил он.

На следующий день Ираклий Шалвович без стука вошел в кабинет к Манткулову.

– Здорово, Руслан, – протянул он руку хозяину кабинета, лениво листавшему довольно потрепанный журнал с обнаженными красотками, недавно конфискованный им на утреннем обходе.

– Здравствуйте, Ираклий Шалвович, – кинув журнал в ящик стола, пулей подскочил со своего стула Манткулов и угодливо поинтересовался: – Как ваше драгоценное здоровье? Как жена, как дети?

– Нормально все, – не принял легкого тона Тетрадзе. – Лучше расскажи-ка ты мне, друг мой ситный, за что ты тут прессуешь подследственного Андреева. По какой причине он тут у тебя уже неделю сидит в карцере?

– Так этот Андреев тут такую кашу заварил, что я до сих пор не знаю, как ее расхлебывать, – развел руками Манткулов. – Он в камере устроил форменное побоище, избил и ранил заточкой трех заключенных.

– Руслан, ты мне тут не заливай, – поднял руку Ираклий Шалвович и, тяжело отдуваясь, сел на стул. – Садись, чего стоишь. Раз уж ты сам про это начал, давай договаривай до конца. Думаешь, я не знаю, кого он тут у тебя отмудохал по полной? Прекрасно знаю! А вот зачем ты этого зеленого пацана засунул в свою абсолютно незаконную пресс-хату, я не знаю, и хочу, чтобы ты мне это объяснил. Я лично тебя об этом не просил, следователь, который ведет его дело – тоже, я специально поинтересовался. Да и с какой стати, парень ни в чем не отпирается, а в его деле и так все ясно. А вот какой твой интерес в этом человеке – я не знаю.

– Какую еще пресс-хату? Какой такой интерес? – прикинулся непонимающим Манткулов.

– Слушай, Руслан, ну неужели ты думаешь, что мне твои фокусы с Урыгой и его бандой неизвестны? Когда ты выполняешь чьи-то официальные поручения и колешь упертых зеков, чтобы помочь следствию, это понятно. Когда ты обделываешь свои мелкие делишки, тоже понятно, и заметь, я ведь к тебе отношусь хорошо, как к сыну, можно сказать, отношусь, и на многое закрываю глаза. Но вот когда ты лезешь туда, куда не просят, да еще при этом делаешь это так топорно, это мне непонятно и не нравится.

«Бля, ну какая же сука ему про все стуканула», лихорадочно думал Манткулов, внешне сохраняя радушное выражение на лице. «Что он может знать? Про золото – вряд ли. Скорее всего, он каким-то образом услышал про побоище в пресс-хате, его-то ведь утаить не удалось. Утаишь тут. Урыга и еще один баран из его команды лежат на больничке, а третий в таком виде, что мать родная не узнает. Вся тюрьма до сих пор гудит о том, что случилось в козлятнике. Ладно, фигня все это, выкрутимся».

– Ираклий Шалвович, тут, скорее всего, вышла какая-то случайная накладка, – попытался оправдаться приободрившийся опер. – У этого Андреева в той камере, в которой он находился до этого, возник конфликт с несколькими заключенными, что, кстати, зафиксировано показаниями моего агента, и я, чтобы предотвратить эскалацию насилия, распорядился перевести Андреева в другую камеру, а наши дуболомы контролеры, сами понимаете кого на работу приходится брать, видать не разобрались, и по ошибке засунули его совсем не в ту хату.

– Я уже сорок лет Ираклий Шалвович! – в сердцах стукнул кулаком по столу Тетрадзе. – Предотвратил он, понимаешь, конфликт. Только хуже сделал. Не умеешь, не берись. Тоньше надо работать, тоньше!

Манткулов, потупив глаза, виновато развел руками. Всем своим видом он демонстрировал раскаяние и признание собственных ошибок.

– Ну хорошо, ну вышла у тебя с этим Андреевым ошибка, – уже остывая, поинтересовался Тетрадзе, – а зачем же ты его потом в карцер засунул?

– А что мне его, медалью награждать?!! – совершенно искренне удивился Манткулов – Он ведь, гад эдакий, тут такого наворотил…