LVI

Близ самой опушки Петровского парка уже стоял экипаж, в котором приехал Далецкий со своими секундантами. Жорж и барон фон Рауб, подняв воротники пальто и ежась от холода, сидели внутри. Далецкий же, размахивая руками, ходил взад-вперед по опушке, нетерпеливо поджидая карету Рогожина. Он разминался, словно гимнаст перед выступлением, и вообще в отличие от понурого Рогожина выглядел хватом.

Дело в том, что Далецкий, получив, к своему восторгу, право первого выстрела, был вполне уверен, что не промахнется на расстоянии десяти шагов и убьет Рогожина. Поэтому он был необычайно спокоен и даже весел. Артист боялся лишь одного, что Рогожин струсит и постарается каким-нибудь образом избегнуть дуэли.

Увидав вдали, в полупрозрачной мгле раннего утра приближавшуюся карету, Далецкий просиял, но вместе с тем неожиданное чувство закралось в его сердце, и оно тоскливо сжалось и заныло.

«А вдруг я промахнусь? Тогда что?» — промелькнуло в его голове.

Далецкий тряхнул головой, чтобы прогнать беспокойную мысль, но от этого она только ярче и еще сильнее захватила его.

«Малейшее, незначительное содрогание руки — и промах!» — уже со страхом подумал он и, напрягши мускулы, вытянул вперед правую руку. Рука немного задрожала; от плеча и до самых кончиков пальцев пробежала какая-то судорога.

Между тем щегольская карета Рогожина подъехала и остановилась рядом с неуклюжим извозчичьим экипажем, в котором сидели озябшие Жорж и барон фон Рауб. С обеих сторон одновременно распахнулись дверцы и, нагибая головы, друг за другом вылезли майор, студент, врач и затем сам Рогожин.

Далецкий, желая быть вполне корректным, приподнял шляпу. Майор и студент галантно раскланялись, врач машинально последовал их примеру, а Рогожин угрюмо, не дрогнув ни одним мускулом лица, на военный манер приложил несколько пальцев к краю полей цилиндра и тотчас же отвернулся в сторону.

Жорж и барон Рауб вышли из экипажа и, поздоровавшись с секундантами Рогожина, повели их показывать выбранное для дуэли место. Им оказалась ровная полянка, довольно широкая и скрытая со стороны дороги густыми кустами и тесным рядом молодых дубов. Снег на ней плотно осел, кое-где наполовину уже стаял, и ноги совершенно не вязли. Было только немного скользко.

— Превосходно!.. Лучшего нельзя и желать! — с восторгом произнес майор.

— А коли так, то не будем терять времени и приступим к делу! — предложил студент и ровными, крупными шагами начал измерять площадку. — Раз… два… три! — громко считал он и, пройдя всю полянку с одного конца до другого, торжественно объявил: — Сорок шесть — больше, чем требуется!

Отмерили двадцать шагов и с обоих концов воткнули по сорванной корявой ветке. Затем от каждой ветки отмерили по пять шагов, и Жорж с важным видом, молча и сосредоточенно провел тростью резкие черты по снегу.

— Вот вам и барьер! — сказал он и с довольной улыбкой посмотрел на других секундантов.

Те промолчали. Только один майор одобрительно промычал что-то.

— Значит, все готово! — воскликнул Жорж и, подпрыгивая по скользкому снегу, побежал пригласить Рогожина и Далецкого, ожидавших на опушке парка: — Все готово, господа, можно начинать!

Когда оба противника встали на указанные им места, все четверо секундантов осмотрели сообща пистолеты и зарядили их. Затем майор предложил секундантам ощупать обоих стрелков, чтобы быть уверенным в отсутствии под их одеждами тайных панцирей.

Когда это было сделано, все формальности оказались исчерпаны.

— Когда я скажу «раз», то вы должны сходиться и целиться! — крикнул, выпятив грудь, майор обоим стрелкам. — Первый выстрел принадлежит господину Далецкому, — продолжал он. — Стрелять должно, когда я скажу «три».

— Виноват! — вмешался барон Рауб. — Может, противники пожелают окончить дело миром? Может быть, господин Далецкий согласится принести господину Рогожину извинение за свой поступок?

Далецкий на секунду заколебался. Совсем не таким жутко обыденно страшным представлялся ему поединок. Происходящее слишком напоминало деловитое приготовление к казни. В этом решительно не было никакой романтики, никакой красоты. Просто шли методичные приготовления к убийству. И все-таки, несмотря на весь свой ужас, Далецкий смог заставить себя гордо отвергнуть последний шанс избежать страшного дела.

— Ни на какое примирение я не согласен! — сухим, сдавленным голосом отчетливо произнес он.

Наступило неловкое и тягостное молчание.

Рогожин и Далецкий сняли пальто и бросили их на снег. Затем сняли пиджаки и жилеты и, оставшись в одних рубашках, вопросительно посмотрели на секундантов.

Студент поспешно подал пистолет Рогожину, а Жорж — Далецкому.

— Р-раз!.. — громко крикнул майор. Дуэлянты подняли правые руки и, наводя друг на друга чистенькие и блестящие стволы пистолетов, пошли вперед размеренными шагами. Дойдя до барьера, они остановились и смущенно взглянули друг другу в глаза.

На одно мгновение у Рогожина мелькнула мысль: «Неужели на самом деле нужно и неизбежно то, что сейчас должно произойти?». Он видел, как вороненый ствол точно смотрит ему в лицо, и теперь уже не сомневался, что противник не даст промаха.

Было холодно и сыро, и в одних тонких полотняных рубашках эта промозглость чувствовалась почти до боли и действовала раздражающим образом.

— Два… Три! — крикнул майор и махнул рукой.

Далецкий тщательно прицелился, и те несколько секунд, пока это происходило, показались Рогожину необычайно длинными и томительными.

Грянул выстрел — и маленькое облачко белого дыма рассеялось в брезжащих сумерках утра.

Одновременно с тем, как Рогожин услыхал звук выстрела, что-то сильно, но почти без боли, ударило его в левый бок, близ самой ключицы. Павел Ильич схватился свободной рукой за этот бок и почувствовал не то шум, не то какой-то странный звон в ушах.

И прежде чем сообразить и понять, что же случилось, он упал на живот. Земля просто качнулась у него под ногами — и в следующую секунду он уже лежал в снегу.

Когда, собрав силы, Рогожин приподнял голову, то увидел, что снег возле него из прозрачного и голубого стал ярко-красным.

Майор и студент бросились было к Рогожину на помощь, но он остановил их жестом руки.

— Я… буду… стрелять!.. — медленно, хрипло, но отчетливо произнес он и, опершись в осевший и плотный снег локтем левой руки, поднял правую руку и, почти не целясь, выстрелил в Далецкого.

И тотчас же в глазах его все помутилось и поплыло. Выронив пистолет, Рогожин повалился набок всей тяжестью туловища и заскрипел зубами, сквозь которые сочилась кровавая пена. Но, падая, он успел увидеть, что по направлению к тому месту, где стоял Далецкий, поспешно бросились Жорж и барон фон Рауб с испуганными и растерянными лицами.

Больше Рогожин ничего не видел, так как силы разом его покинули и от изнеможения он должен был закрыть глаза.

Когда его подняли и понесли куда-то, он застонал от острой и мучительной боли в левом боку и потерял сознание.

Далецкий был убит наповал. Смерть певца оказалась мгновенной. Пуля попала ему в левый глаз, так что несчастный даже не успел осмыслить произошедшей с ним трагедии.