— Крылатый Кара-Балаш ожидает своего господина.

Каган-беки Урак легко поднялся с трона и зашагал к выходу.

Глава пятая

Похороны орла

Двое тургудов поддержали золотое стремя. Урак птицей взлетел в седло. В свои семьдесят лет он держался легко и свободно, движения его были быстры и не отмечены старческой немощью: нередко воины видели своего владыку впереди лихого отряда ал-арсиев с обнаженным мечом в руке. Видимо, и впрямь Урак собрался просидеть на золотом троне все время, отмеченное жребием.

Черный, как ночь, аргамак с места взял крупной рысью. Блестящая свита из тарханов, эльтеберов и тургудов отстала шагов на десять — каган-беки не любил, чтобы ему закрывали простор.

Воины только что закончили насыпать огромный холм поверх старого, скифских времен, кургана. На самой вершине аккуратным срубом уложены сухие березовые поленья, из березы же был сооружен высокий трон, на котором усадили труп ал-арсия, пронзенного в сердце стрелой. Стрела была та самая, что час назад сразила орла. Мертвая птица с распластанными крыльями покоилась на коленях казненного. Голова царя неба была поднята. Орел, даже мертвый, внушал почтение.

Черный аргамак Кара-Балаш вынес хозяина на вершину кургана. Внизу распростерлись ниц богатуры великого хазарского воинства. На стены крепостей Вышнеграда, Звенигорода, Детинки и Замкова высыпали руссы. Печенеги с любопытством придвинулись ближе, но, сообразив, что предстоит обряд поклонения Тенгри-хану, тоже пали ниц...

На фоне безоблачно-синего неба силуэт одинокого всадника на вершине кургана выглядел величаво. Каган-беки Урак, незаурядный актер своего времени (вспомним его плач по разбитому врагу перед посвящением), прекрасно знал цену этому спектаклю. И спектакль этот был рассчитан не на иудеев, мусульман или христиан, которых в походе участвовало не более трети, а на язычников — кара-хазар, буртасов и печенегов. Именно они подвластны культу грозного бога Неба и Небесного Огня — Тенгри-хана. Поэтому Урак пошел на то, чтобы казнить мусульманина, и не просто мусульманина, а ал-арсия воина гвардии. Чтобы решиться на это, даже кагану-беки надо было обладать немалой долей мужества...

Снизу видели, как всадник сошел с коня и стал на колени перед прахом орла. Тотчас с четырех сторон к вершине кургана полезли на четвереньках четыре жреца: грязные с безумными глазами и всклоченными волосами, с турьими рогами на головах, в мохнатых свалявшихся шубах, обвешанные бубенцами, астрагалами и цветными лентами. Были они нелепы и страшны. Один из жрецов держал чашу с водой, другой — чашу с зерном, третий — зеленую ветку, а у четвертого в руке полыхал факел.

Гулко громыхнули тысячи щитов, хрипло заголосили длинные деревянные трубы — карнаи, заревели печенежские сигнальные рога с изображением бычьих голов.

Жрецы поднялись на вершину. Каждый из них положил дары к подножию смертного трона. Каган-Беки снял с головы шлем с сапфиром и возложил на орла, потом поднялся во весь рост — гул щитов и вопли сигнальных труб и рогов смолкли. Жрецы лежали на животах около трона.

— О-о Бог Неба! — раздался в мертвой тишине зычный голос Урака. — О всемогущий Тенгри-хан! — он простер руки к солнцу. — Мы, черви земли, униженно молим тебя простить нас за случайную гибель сына твоего, дозорного Неба — гордого беркута!

В едином порыве все хазары и печенеги слово в слово повторили призыв кагана-беки к богу Неба. Все! И язычники, и иудеи, и христиане, и мусульмане! Потому что непочтение к Тенгри-хану могло повлечь за собой смертную кару. И за примером далеко не ходить — вон он, на вершине холма, со стрелой в сердце!

— О-о Бог Неба! Человек, дерзнувший поднять руку на святую птицу, идет к тебе для справедливого суда по воле всех нас, твоих смиренных рабов! Прими крылатого сына своего, царя всех птиц! Не гневайся на нас! Ниспошли нам благоденствие на этой земле и божественной волей своей дай нам мужество в битвах и победу над урусами!

Урак принял факел от жреца и положил его к подножию трона. Пламя быстро охватило сухое дерево. Каган-беки и жрецы отступили на семь ритуальных шагов.

От нестерпимого жара руки мертвого ал-арсия поднялись вместе с пылающим орлом. Казалось, что объятая пламенем птица машет крыльями, летя в неведомую даль. Добрый знак — Тенгри-хан принимает жертву! Кочевники радостно зашумели.

Вскоре в разгуле пламени уже нельзя было что-либо различить. Огонь хлестал вверх и в безветрии был похож на гигантский цветок, живой и веселый...

Вдруг толпа ахнула. Устремив персты вверх, люди вопили от восторга — над курганом, в голубой высоте, величественно парил беркут!

Многие истинно верующие в этот миг заколебались: аллах аллахом, а могущество древнего бога кочевников Тенгри-хана вот оно, налицо!

Когда костер прогорел, тысячи воинов без шлемов с опущенными головами чередой в несколько рядов пошли через вершину кургана, и каждый высыпал на прах орла и ал-арсия щит земли.

Каган-беки Урак сидел на тонконогом Кара-Балаше, погруженный в свои мысли.

...Более десяти лет спокойно смотрел он в сторону Урусии. Но страшного лесного медведя все время дразнил и тыкал копьем в бок жадный и свирепый тумен-тархан Харук. Один из его последних набегов на земли урусов был особенно жестоким. Десять тысяч воинов тархана на несколько дней осадили Куяву. Но в тот год никто из них не вернулся к своим очагам — тумен пропал без вести. Сам Харук возвратился только через три года, оплатив свою свободу десятью тысячами золотых динаров.

Тогда Урак не придал этой потере особого значения — Харук тархан всегда был дрянным полководцем.

Пять лет назад Харук решил, наконец, рассчитаться за давний позор поражения и снова вторгся в пределы Урусии. Через неделю незадачливый тархан принес на плечах своего разбитого воинства беду в земли Хазарии — урусы обрушили огонь и меч на хазарские станы. Впереди пяти тысяч закованных в броню богатуров ехал юный сын каганши Ольги — коназ Святосляб!

Крепость Чугир первой испытала на себе яростное возмездие — урусы не оставили от нее камня на камне. На следующий день рыжебородые богатуры осадили крепость Харук-хан. Хазары упорно сопротивлялись, могучая твердыня держалась. Узнав о малочисленном войске урусов, Урак послал на помощь осажденным тумен всадников под началом смелого и умного тумен-тархана Хаврата. Через десять дней кагану-бски донесли, что хазары наголову разбиты, а от Харук-хана остались одни головешки да груды закопченных камней. Что до коназа Святосляба, то он с богатой добычей, ведя в обозе пять тысяч пленных, не спеша возвращается в Куяву.

Каган не поверил гонцу и за черную весть собственноручно отсек ему голову. Но зря он поторопился — к вечеру на взмыленном коне прискакал сам Хаврат-эльтебер и подтвердил слова гонца. Голову тумен-тархана ценили выше, поэтому она осталась на месте.

Собрав двадцатитысячное войско, Урак сам возглавил набег на земли Урусии, с тем, чтобы примерно наказать юного коназа. Но неподалеку отПуресляба коназ Святосляб устроил многоопытному хазарскому военачальнику неожиданную ловушку, переманив на свою сторону сильный печенежский отряд. Хазарское войско было почти полностью истреблено, а сам Урак едва ускакал от беды с сотней тургудов.

Вот когда Непобедимый и Разящий не на шутку испугался. Он призвал жрецов, просил их, чтобы поведали они словами древних хазарских богов, какие беды грозят стране в будущем, что ждет его самого, откуда может нагрянуть беда. Жрецы вызвали из земли кровавый дым, вода окрасилась в багровый цвет: в мрачных клубах пара и дыма метались молнии. Ведуны предсказали скорую кончину власти Урака и страшные бедствия для всей Великой Хазарии.

— Беда грядет от захода солнца! — закончили они.

— Что дальше? — с тихой яростью спросил жрецов каган.

— Дальнейшее сокрыто от глаз наших завесой неведомого, — уклончиво ответили они.

— Я велю снести ваши ослиные головы! Палача сюда!..