Зеркало хлынуло вниз тяжелым искристым водопадом. Но прежде чем крыса рассыпалась на тысячи осколков, она выпустила из-под своих тяжелых с острыми птичьими когтями лап отчаянно бьющуюся жертву.

Раздался звон падающего стекла. Половцев, подняв руки и защищая ими голову, решительно шагнул вперед — сквозь раму старинного зеркала. И когда он переступил ее, в глаза ему хлынул свет.

— Все, все уже. Теперь — все, успокойтесь! — антиквар ласково гладил задыхающегося Половцева по спине и осторожно беря у него из руки бронзовую чернильницу в виде кошачьей головы. — Теперь вы все знаете. Все будет хорошо, голубчик! Теперь они вас не одолеют!

— Я… я, — пытался заговорить литератор, дрожащими руками нервно ощупывая лицо и грудь. — Там… кровь! Крыса, на меня смотрела крыса! — Половцев с ужасом уставился на пытавшегося обнять его антиквара. Он не знал, где он и что с ним.

Когда после продолжительной словесной невнятицы литератор наконец успокоился и с тайным страхом попросил зеркальце (а вдруг там крыса?), антиквар успокоил его и сказал:

— Нет у вас никакой крови. Просто вы, голубчик, очень впечатлительны. Вот я вам сейчас кое-что подарю, — не глядя на прозаика, он поднялся с места и подошел к бюро с многочисленными ящичками. Открыв один из ящичков, старик извлек какой-то блестящий предмет овальной формы и подошел к Половцеву. — Дайте-ка сюда вашу руку. Вот вам на память!

— Что это? — скорей по инерции спросил Половцев, увидев на своей ладони часы-луковицу.

— Часы, голубчик. Носите их на здоровье!

— Сколько я вам должен, э-э, Серафим? — неловко замямлил литератор, не зная, как ему реагировать на этот широкий жест антиквара.

— Ну зачем вы так? К чему эта игра? Ведь это ваши часы.

— Мои???

— Да, ваши. Просто они у меня вас дожидались. Теперь пойдемте, я вас провожу к вокзалу. Вы ведь на ночном поезде отбываете?

— Верно. А откуда вы знаете? — мысли путались в голове у прозаика. Сначала эта комната с крысой, теперь часы и эта осведомленность антиквара…

— Ну пойдемте же, вам надо спешить. Ваши уже все собрались и вас ищут. «Опять этот Половцев куда-то подевался!» — старик засмеялся, ласково сощурив глаза.

Они быстро шли по улице, освещенной желтым светом фонарей. Старик вел его какой-то новой, неизвестной ему дорогой. К вокзалу они вышли неожиданно.

На перроне действительно стояла шумная и горячая толпа столичных литераторов.

— Вот он, вот он, пропащий! — радостно закричали инженеры человеческих душ.

— Идите, — шепнул Половцеву антиквар. — Больше вы сюда никогда не приезжайте и, пожалуйста, будьте выше игры. А часы всегда при себе держите: пусть они вам тикают. Смотрите только, чтоб они всегда шли, ладно? Если встанут — беда! И ничего не страшитесь, ничего. Ведь вы уже победили, голубчик…

— Ну куда ты там пропал, Половец? — крикнул ему неугомонный публицист с портфелем, в котором теперь лежало несколько непочатых бутылок «горючего». Бутылки публицист прихватил с банкетного стола под благосклонное молчание третьего секретаря, пару раз за этот вечер нырнувшего лицом в салат.

— Иду, — сказал Половцев и повернулся, чтобы попрощаться со старичком, но того уже не было.

— Слушай, — спросил Половцев публициста, — ты не видел, куда исчез старик, с которым я пришел?

— Какой еще старик? — благостно улыбаясь, заворковал публицист. — Ты, Половец, явно не допил и не доплясал. Ушел, понимаешь, и оставил нас без «половецких плясок»! Ну что смотришь? Никакого старика тут не было.

— Да как же не было, когда он сам привел меня сюда! — возмутился Половцев, подозревая в публицисте алкоголика минимум второй степени.

— Да пошел ты! Псих! Выпил стакан, а туда же: под алканавта канает! — махнул рукой публицист. — Вот, забирай свои манатки, — он протянул Половцеву его сумку и пошел искать себе стоящего собутыльника.

Половцев еще раз огляделся по сторонам: старик или провалился сквозь землю, или стал невидимкой — одно из двух!

Над кроватью тяжелораненого опера Хромова стоял Вадим Анатольевич в белом халате поверх костюма.

Это была палата для умирающих. Раненый был действительно очень плох. Он так до сих пор и не пришел в сознание, а у полковника было столько архиважных вопросов к нему. Интуиция подсказывала Вадиму Анатольевичу, что покушение на убийство Хромова связано не столько с его ветхим имуществом, сколько с теми действиями, которые он предпринял вчера в Комарове. Полковник был уверен: Валерий Николаевич узнал нечто такое, что открывало прямую дорожку к тому самому «взломщику»…

«Выходит, Валера был прав, — думал полковник, с надеждой вглядываясь в лицо своего подчиненного, на которое смерть уже наложила свою восковую маску. — И именно поэтому его пытались убить. Надо бы тщательно продумать его компьютерную версию…»

Жена Валерия Николаевича еще вчера вечером отбыла в южном направлении. Поэтому никаких слез, никакой суеты вокруг постели умирающего оперативника не было. Да и работники Управления не знали, что Хромов еще жив. Так было нужно полковнику…

Когда вчера вечером позвонили из милиции, он был в своем кабинете: анализировал информацию, считал варианты, в общем, думал, как прикрыть задницу себе и своим людям.

Узнав, что произошло с Хромовым и что он пока еще жив, полковник после некоторых раздумий (а вдруг это сделал кто-то из своих?) попросил милицию скрыть тот факт, что Хромов еще дышит, мол де у него, начальника потерпевшего, есть на то причины и некоторые соображения. Милиция пошла навстречу полковнику. С подачи медиков они считали, что опер все равно не протянет больше двадцати четырех часов. Поэтому утром все Управление узнало, что Хромов погиб…

— Что вам тут надо? — возмутился врач, вошедший в реанимационную палату.

— Он должен мне сказать, кто это сделал! — полковник вопросительно смотрел на энергичного молодого человека.

— Даже если потерпевший и придет в себя, он все равно вам ничего не скажет. Может, он вообще больше говорить не будет. По-человечески. Я же вам сказал: ваш подчиненный уже побывал на том свете и в любую секунду может уйти снова, навсегда уйти! Прошу вас, покиньте палату, сегодня все равно ничего не выйдет.

Врач посмотрел на показания приборов и нахмурился.

— У вас есть один шанс из тысячи, что он скажет вам хоть слово, — врач задумался и, глядя на Хромова, добавил: — Там, где он сейчас пребывает, нет ничего: ни работы, ни служебного долга. Ничего, кроме неба и… Прошу вас, полковник, уйдите, не мешайте работать! Идите, идите. Будем держать вас в курсе.

Накинув на себя защитного цвета куртку, Половцев вышел на лесную тропу, предварительно оставив на столе записку сыну, что, если они разминутся, парню следует приготовить снасти и накопать червей.

Идти и ни о чем не думать было легче, чем ждать. Кроме того, в любую секунду Андрей мог показаться из-за поворота, и тогда тяжесть нервного напряжения разом схлынула бы с покатых и довольно узких плеч Половцева.

И все же он волновался. Может быть, впервые в жизни так волновался. Какое-то черное облако примерно час назад накрыло литератора с головой и помрачило ум, впустив в него предчувствие ужаса…

Вадим Анатольевич стоял на остановке троллейбуса, подняв ворот пиджака.

Ему казалось, что он до сих пор еще пахнет больницей. Бледное лицо Хромова с землистыми губами не выходило из памяти. Да, опер был прав. Кто-то из своих, из сотрудников Управления вел двойную игру. Человек этот был весьма образован и, так сказать, башковит. Иначе ему было бы просто не реализовать эту идею с компьютерной сетью.