У Коула засосало под ложечкой, сильнее забилось сердце. Она казалась ему сейчас та кой соблазнительной, такой чувственной… Он пришпорил лошадь.

Коул скакал галопом. Кристин обернулась, удивленная. Вода текла по блузке, и мокрая ткань обрисовывала ее грудь. При виде его глаза Кристин расширились – сначала от замешательства, как он думал, затем от радости узнавания. Он подъехал, спрыгнул с лошади. Ее лицо было влажным, губы приоткрыты. Она была сейчас изумительно хороша.

– Коул… – пролепетала она.

Он с силой притянул ее к себе. Отыскав ее губы, жадно поцеловал, и поцелуй этот оказался слаще, чем он мог себе представить. Она была так женственна… Он расстегнул блузку и дотронулся до ее груди, нащупав твердый, как камешек, сосок. Она обмякла в его объятиях. Она задыхалась и дрожала от его прикосновений. Губы раскрылись шире, впустив его язык в жаркую влажность ее рта.

И вдруг Кристин стала вырываться. Он, изумленный, ослабил объятия. Она попятилась назад, вытирая рукой рот, словно выпила яда. Ее широко открытые глаза горели ненавистью.

– Негодяй! – выдохнула она. Оглядев его с головы до ног, добавила: – В форме конфедератов! Разве ты не знаешь, что весь наш край кишит янки?!

– Я сейчас сниму форму, – пожал Коул плечами.

Она упрямо качнула головой. Ее все еще била дрожь, и он это видел. Ее пальцы теребили ткань юбки, то собирая, то отпуская ее. Влажная блузка все еще четко обрисовывала груди и маленькие бугорки сосков. Коул сделал шаг вперед.

– Ради Бога, Кристин, что с тобой? Ты моя жена, ты помнишь это?..

– Не притрагивайся ко мне!

– Почему, черт возьми?

– Ты бушхокер! – выпалила она. – Ты такой же, как Зик!

Коул застыл на месте, размышляя, как она узнала об этом. Легкий туман застлал его глаза, холодный туман отчужденности. Но это же в действительности не имеет значения. У него на то были свои причины. Он презирал Куонтрилла. Хотя, попадись ему в те времена, когда он был в его банде, те люди, которым он хотел отомстить, Коул вряд ли уступил бы кому-либо из молодчиков Куонтрилла в жестокости.

– Твой приятель заезжал к нам осенью, вскоре после твоего отъезда, – сказала Кристин. – Билл Андерсон. Ты помнишь его? Он тебя хорошо помнит.

– Я давно расстался с Куонтриллом.

– О, я это вижу. У тебя настоящая форма конфедерата. Красивая форма, Коул. И ты красиво ее носишь. Но она не скрывает твоего истинного лица! С кого ты ее стянул? С какого-нибудь убитого бедняги?

Он занес руку, но вовремя остановился.

– Эта форма – моя, – ответил он сквозь зубы. – Это правда, как, правда и то, что ты моя жена.

Кристин побледнела. И вздрогнула, когда он взял ее за плечи.

– Кристин… – начал, было, он, но мужской голос оборвал его на полуслове:

– Оставь ее в покое!

Коул развернулся, выхватив кольт.

– Нет! – услышал он крик Кристин. – Нет, Мэтью, не надо! Коул, нет! – Она метнулась к руке Коула, и он не успел выстрелить, а затем она заслонила его собой от высокого юноши в синей форме Армии Союза, который уже вскинул винтовку.

Прозвучал выстрел. Все произошло слишком быстро. Коул почувствовал, как пуля задела его голову. Теплая кровь обожгла висок. Глаза его затуманились. И все это из-за Кристин, подумал Коул. Если бы не стычка с ней, он не утратил бы бдительности и услышал приближающуюся опасность. Сквозь туман до него донеслись слова человека, который выстрелил в него:

– Ты сошла с ума, пусти! Я хочу избавить тебя от этого шакала.

– Мэтью, этот шакал – мой муж!

Коул постепенно приходил в сознание. Он был ранен и потерял много крови. Прошло уже немало времени, понял он, потому что за окном уже стемнело. Рядом с ним на столике стояла масляная лампа, ее мягкий свет озарял комнату.

Он находился в спальне, их спальне. Он несколько раз моргнул, чтобы сфокусировать взгляд. Он мог видеть окно и тонкую струйку лунного света. Дотронулся до головы – она была перевязана. Кто-то снял с него мундир, смыл дорожную грязь, положил на прохладные чистые простыни.

Кто-то. Его жена. Нет, не его жена. Кристин. Да, она его жена. Он женился на ней. Теперь она его жена.

Кристин остановила его, не дала убить человека. Но она остановила и этого человека, не дала убить его, Коула.

Внезапно он почувствовал острую боль в виске. Но понял и то, что пуля лишь слегка задела его.

По ступенькам лестницы застучали быстрые шаги, остановились возле двери в спальню. Коул быстро закрыл глаза. Кто-то вошел в комнату. Это оказалась Далила. Она говорила шепотом:

– По-прежнему без сознания. – Она потрогала его горло, потом грудь. – Живой, да и лихорадки нет, Бог миловал.

– Слава Богу! – услышал он еще один голос – Кристин. Коул почувствовал слабый запах ее легких духов, ощутил прикосновение ее пальцев, прохладных и нежных, к своему лицу. Затем зазвучал мужской голос. Мэтью… Она назвала его Мэтью. Конечно, это ее брат. Тот самый, кому он просил ее написать обо всем. Если б она написала, ничего бы не произошло.

– Он же мятежник, Кристин… После всего, что произошло…

– Да, черт возьми, после всего, что произошло, – прошептала молодая женщина. – И не пытайся меня осуждать! Ты уехал, присоединился к армии! Шеннон и я не имели такой возможности. К нам снова наведывался Зик…

– Моро вернулся? – ужаснулся Мэтью.

– Не так громко, – попросила Кристин. По ее голосу чувствовалось, что она очень утомлена. Коулу захотелось открыть глаза, обнять ее, отогнать все ужасы, которые принесла ей война. Но он не мог, что-то внутри не позволяло ему сделать это.

А может быть, она и не хотела этого. Может быть, она никогда не простит ему то, что он воевал в отряде Куонтрилла. Да он и не нуждается, чтобы ему это прощали, будь он проклят, если станет ей объяснять. И все же…

– Кристин, – севшим голосом попросил Мэтью, – расскажи, что у вас здесь случилось?

– Ничего не случилось. Но могло. Зик со своими головорезами хотел тут поразвлечься со мной, а потом, скорее всего, пристрелить. Еще он собирался продать Самсона и Далилу. Но ему не удалось, и все благодаря вот этому человеку. Он, к счастью, проезжал мимо, и Зику не повезло.

– Зик убит?

– Нет. Ему пришлось убраться. – Она помолчала. – Понимаешь, Мэтью, он не убивает людей просто так, хладнокровно. Я хотела, чтобы Коул убил его, но он не сделал этого. А потом… Ну, в общем, это долгая история. Но с тех пор как он на мне женился, здесь стало спокойнее. Они все… боятся его.

– Черт подери, Кристин… – Он осекся. Коул слышал, что Кристин тихо плакала, а Мэтью утешал ее. Коул сжал зубы: ее слезы были ему больнее, чем боль раны. Коул чуть приоткрыл глаза и искоса взглянул на Мэтью Маккайи. Это был высокий молодой мужчина с рыжеватыми волосами и голубыми, как у его сестер, глазами.

Коул пошевелился и широко открыл глаза. Брат и сестра отпрянули друг от друга. Кристин склонилась над Коулом и потрогала лоб. Ее мягкие волосы упали ему на грудь.

– Коул?

Он ничего не ответил, только кивнул. И увидел беспокойство в ее глазах. Это обрадовало его. Она ненавидит его за прошлое, но, по крайней мере, смерти его не желает.

– Познакомься, это Мэтью, мой брат. Я писала ему, но письма моего он не получил. Он не знал, что… что мы поженились.

Коул снова кивнул и перевел глаза на юношу. Тот все еще был в форме. От Коула не ускользнуло, что форма Мэтью Маккайи была куда лучше сшита, чем его собственная, и куда в лучшем состоянии, чем у большинства солдат-южан. Кольцо блокады сжималось. На Юге всего не хватало – лекарств, одежды, амуниции, продуктов. Всего. Он горестно улыбнулся. Юг гордился своим великолепием, своим блеском. Ли был великолепен, Джексон был великолепен, Стюарт был тоже великолепен. Но когда южанин погибал в бою, его некем было заменить. На войне люди самое ценное, а Конфедерации явно не хватало людей.

Юнионисты же, напротив, казалось, имели неистощимый запас солдат, добровольцев, наемников. И внезапная мысль, как вспышка молнии, мелькнула в голове Коула: южанам никогда не выиграть эту войну.