На второй фазе спуска, при переходе с аджны на вишудху (десятый дом) объект теряет свою универсальность и его прилагают к среде, выделяя одни его качества и возможности и упуская (навеки) все остальное — но это тоже в некотором смысле лишь моральная потеря.
На третьей фазе (переход от вишудхи к анахате, одиннадцатый дом) происходит нормальная (то есть в предусмотренных Создателем условиях) эксплуатация объекта, в ходе чего он теряет свою форму и становится невозможным его дальнейшее использование в предшествующей роли — зато его среда поднимается в это время с анахаты на вишудху (шестой дом), то есть оформляется сама. Впрочем, потерю формы не следует отождествлять с потерей структуры (девятый дом); типичный объект, завершивший переход с вишудхи на анахату — старые башмаки (которые так выразительно писал Ван Гог), еще сохранившие необходимые атрибуты (подошву, дырочки, шнурки и т. д.), но находящиеся уже явно не в том виде, чтобы служить своему хозяину дальше.
Потеря формы не всегда очевидна и в большой степени определяется средой и функцией объекта в процессе его эксплуатации. Платье модной женщины может, c ее точки зрения, потерять форму, будучи надетым два-три раза, хотя с точки зрения ее подруги оно ещё совершенно новое — однако первоначальный блеск и особую притягательность для общественного подсознания социальной группы модницы оно уже утратило, и теперь в ее реальности находится на уровне анахаты — его можно иногда надеть дома или подарить вырастающей дочери подруги.
Корректно и культурно проведенная эксплуатация (одиннадцатый дом) переводит объект на уровень анахаты — но это, конечно, совсем не та анахата, которая характеризует объект, пришедший с манипуры (пятый дом), где Божественная любовь ощущается как непринужденная игра природы, свежесть и яркость красок. Объект, прошедший службу одиннадцатого дома, выглядит помятым, потрепанным, его краски потускнели, лак потрескался, дерево рассохлось, а железо местами покрылось ржавчиной — но все это лишь придает ему обаяния; каждый дефект хранит в себе воспоминания о былых трудах и подвигах, он как бы концентрирует в себе любовь, освещавшую всю его долгую жизнь и тогда, в годы трудов и усилий, остававшуюся почти незамеченной; зато теперь, когда былые срывы и неприятности во многом забылись, свет прежней жизни струится через него беспрепятственно и Божественная любовь ощущается совершенно явственно, хотя пользы в прежнем утилитарном смысле от него уже практически нет — разве что отнести в музей.
В традиционной астрологии с одиннадцатым домом связывается групповая работа человека, его самовыражение в коллективе, в противоположность личному самовыражению пятого дома. Это вполне согласуется с точкой зрения каббалистической диалектики, поскольку работа в коллективе как раз и означает исполнение человеком (как вишудховским элементом) некоторой своей функции в рамках общегруппового действа, применение своей квалификации, трату умений, сил и энергии, большая часть которых не восстанавливается (например, потраченное время). В конце, исполнив свои функции и обретя любовь коллектива (а через нее и Божественную), человек благополучно отправляется на пенсию.
И здесь мы подходим к важному атрибуту, или, точнее, оттенку одиннадцатого дома, может быть, не очень приятному, но неизбежному — это эффект или субъективное ощущение старения, постепенной, но безвозвратной утери формы и, как следствие этого, возможностей исполнения функции. Принятый в настоящее время взгляд на человеческую жизнь в переводе на язык этой книги выглядит приблизительно так. Детство это бытие на сахасраре, юность — на аджне, конец профессионального обучения и начало работы знаменуют переход на вишудху, а ранняя старость, не обремененная тяжелыми болезнями, есть бытие на анахате. При всей схематичности такого взгляда он показывает важную вещь: под одиннадцатым домом идет вся зрелая жизнь человека, которая тем самым содержит (хотя и не постоянно осознаваемым) фоном элемент старения, то есть невосстанавливаемого разрушения формы и утраты функций; как сказал поэт:
Что же мы обретаем взамен? Этот вопрос в еще более остром виде встает при обсуждении проблем восьмого дома, в частности, умирания. С точки зрения восточной философии этот вопрос лучше не задавать, а насколько возможно точно следовать своей и Божественной природе, регулируемым Мировым Разумом, подчиняясь тем диалектическим процессам, которые фактически идут, и не пытаясь выдать их за другие. Тогда, оставаясь в их рамках, можно наиболее гармонично прожить свою жизнь и добросовестно исполнить миссию, не навязав миру множество новых и тяжело распутываемых кармических узлов. А вообще проработка любого дома ведет к тому, что человек переживает и его включение, и завершение как безусловно радостные события. В частности, переходя в конце одиннадцатого дома на анахату, человек испытывает радость от нового чувства Божественной любви к себе: другое дело, насколько он выполнил задачу этого дома и в какой мере ему нужна эта любовь.
Трудности и препятствия. Начало, то есть включение одиннадцатого дома, обычно не вызывает у человека протеста: объект приспособлен к эксплуатации и вроде как пританцовывает от избытка сил, готовый потратить их на благо среды. Здесь характерно не опоздание по причине подсознательного нежелания включаться в активную деятельность, а скорее ее начало, когда объект еще не готов к исполнению свойственных ему функций, а одиннадцатый дом еще не включился. Важным признаком включения этого дома является включение двойственного, то есть пятого дома у среды, которая начинает переход от анахаты к вишудхе, то есть претворение в формы заключенной в ней Божественной любви.
В качестве примера рассмотрим тюбик с краской, купленный художником. В момент покупки у него (тюбика) включился десятый дом: он выбрал себе хозяина и нашел свое место в ящике, рядом с другими тюбиками. Когда художник начинает свою работу, он организует для тюбика среду, располагая рядом с ним: палитру, холст, кисти, и главное содержание процесса, происходящего в этой среде, есть переход из шестого дома: замысел художника, его любовь находит воплощение в красках и формах, возникающих на картине. Наш тюбик имеет к этому процессу самое прямое отношение: он содержит в себе одну из необходимых художнику красок, и его функция заключается в том, что при нажатии на его бока эта краска выползает наружу. Преждевременное включение функции в данном случае приведет к тому, что краска начнет выходить из тюбика не тогда, когда художник возьмет его в руки с целью выдавить ее на палитру, а раньше — и перемажет все вокруг.
Значительно более болезненно, чем начало, может переживаться окончание ситуации одиннадцатого дома, когда функция объекта исчерпывается, он невозвратимо теряет поддерживавшую ее форму и становится ненужным среде, которая к тому времени благополучно переходит на вишудху. Тюбик свернут с хвоста в трубочку, выжат до последней капли краски, а картина дописана — и кому он теперь нужен?
Однако если судьба использованного тюбика волнует обычного человека мало, то необходимость выхода на пенсию становится зачастую колоссальной проблемой. Как признаться самому себе в том, что энергия, служившая основой твоего бытия в мире и бывшая много лет необходимой твоей фирме, иссякает и ты больше не нужен? Мысль о том, что фирма за это время твоими, в частности, заслугами созрела и оформилась, греет человека зачастую в очень малой степени, и он начинает неуклюже притворяться перед сотрудниками, а в первую очередь перед самим собой, что есть еще у него порох в пороховницах, а знания и опыт не раз пригодятся… и все это выглядит очень жалко, если его одиннадцатый дом уже пришел к завершению и дает человеку четкую команду: На отдых! Впрочем, завершению одиннадцатого дома чаще сопутствует не увольнение, а понижение в должности, перевод на полуответственную работу и т. п.