В партийных кругах фигурировало выражение «нескромен в быту». Ежели эта фраза попадала в деловую характеристику, на служебной карьере товарища обычно ставили крест.
Называть вещи, дела (тем более делишки) своими именами не только в приличном, аив корпоративном кружке не принято. Для того есть птичий язык. В последнее время бытовая, служебная лексика сильно трансформировалась и пополнилась за счет иноземных словечек. На каждом шагу слышно: драйв, тренд, брэнд, трэш, флеш. С перестройкой в обиход, между прочим, вошло чуждое русскому уху слово «коррупция». Без конца звучит по радио, мелькает в прессе, порхает в кулуарах и залах заседаний Госдумы, им жонглируют прокуроры, судьи, срывается с языка домохозяек, пенсионеров, сантехников. Удобное, емкое словцо. За «жулика», за «ворюгу» можно и по роже схлопотать, а ежели господина обозвали коррупционером, господин и глазом не моргнет.
На определенном этапе социалистического строительства моральные качества ценились иной раз превыше деловых. Во всяком случае ни высокое положение члена партии, ни прошлые его заслуги не служили оправданию алчности. Наоборот, как правило, планка повышалась. Несмотря ни на что, шкурников, взяточников, казнокрадов, с любой должности гнали «в три шеи». Борьба с пресловутой коррупцией велась не на словах, а на деле, по неписаным еще законам революционной этики. По-другому и нельзя было: иначе все пошло бы прахом. Значит, и жертвы были бы напрасны.
После скоропостижной кончины Феликса Дзержинского в его сейфе обнаружили 130 рублей (половина месячного оклада), револьвер с початой обоймой и семь золотых червонцев царской чеканки. (Публикация «АиФ», 1992 год.) Мой приятель коллега Н. И., сжав зубы, зло процедил:
– Хапуга! Наверняка, казненного золотишко заначил.
– С чего ты взял? Это могли быть и взятка, и вещдок, не оформленные еще протоколом.
– Не защищай палача.
Одно время трудился я на Всесоюзном радио (на Пятницкой). К удивлению, среди сотрудников оказалось немало близких родственников прошлых знаменитостей. Идем как-то с Н. И. длинным кривоколенным коридором. Он дергает меня за рукав и шепчет:
– Вон прошмыгнула жена Дзержинского.
Очень точно подметил: не прошла, а как мышка беззвучно прошмыгнула невзрачная на вид женщина, во всем сером. Много раз после видел я ее в буфете на третьем этаже, в кинозале, на партсобраниях.
Как-то оказались с глазу на глаз за одним столиком в столовой. Моя визави заплатила только за чашечку кофе. Еда же была домашняя: какой-то салатик, бутерброд с плавленым сыром да небольшое яблоко.
Каждый молча ел свой обед. Под конец все же разговорились: сперва о погоде, потом и о редакционных буднях. Елена (не помню отчества) была сотрудницей какой-то редакции иновещания. Разговаривала тихо, но очень внятно, причем немного грассируя. Судя по внешнему виду, боевой подруге «железного Феликса» жилось не ахти. Обвислая и заношенная юбка старомодного покроя, неопределенного колера (серо-буро-малиновая) кофтенка, явно самоделка, да скособоченные туфли свидетельствовали о скудном бытии. В то же время ослеплял белизной узорчатый ворот блузки в сочетании с перламутровыми пуговками. И никаких украшений, никакого изыска. А ведь в ту пору в радиокомитете многие женщины, в том числе и почтенного возраста, знали толк в высокой моде. Являлись на работу как в гости или на праздник. Но не все могли себе такое позволить.
Вдруг подумалось о судьбе Светланы Иосифовны Джугашвили. Кто-кто, а уж дочь генералиссимуса могла жить как царица, купаться в роскоши. Ан нет! Знаменитый на весь мир папенька не оставил деткам ни палат каменных, ни достойных сбережений в Швейцарском банке. После кончины имущественный реестр «хозяина» первого на планете социалистического государства уместился на одной стороне листа на ученической тетради в клеточку. Под № 1 стояла поношенная шинель. Далее: генеральского покроя френч, хромовые офицерские сапоги, курительная трубка, початая пачка табака «Золотое руно», «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, орден «Победы». В конце того реестра значится собрание сочинений вождя в 13-ти томах, вышедшее на тридцати семи языках народов мира многомиллионным тиражом. Автор, как известно, наотрез отказался от гонорара, который исчислялся суммой, превышающей сотню миллионов долларов. Всю причитающуюся ему кучу денег Иосиф Виссарионович Сталин передал в фонд обороны. А после войны деньги от печатных трудов пошли на строительство Волго-Донского канала, по праву получивший его имя.
В свете фактов новейшей истории нынешняя действительность предстает в омерзительном виде. В недавнем прошлом великая держава влачит жалкое существование: истекает кровью, теряет последние силы. Где же кормчий, куда он смотрит? Чем заняты его подручные? О, боже! На краю бездны команда делит банкноты. На фоне зловещего рева бури слышится шелест баксов, позвякивание злата. Вот он, апофеоз перестройки.
Возникло это не спонтанно, не паче чаяния, такова логика развития. Так было задумано.
Ну-ка еще разок оглянемся назад.
Два призыва начертаны были на красном знамени. Первое: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Второе: «За нашу советскую Родину!» Ныне на государственных скрижалях начертан девиз сатанинский: «Оседлаем финансовые потоки!» Золотой телец исковеркал наши души. Первейшая задача и цель общества – добывание денег любым способом.
Все врут напропалую. Все воруют.
Отчетливо вижу, как в преисподней ликует Сатана, от удовольствия потирая ладони.
КУДА ВЫВЕЛА НИТЬ АРИАДЫ
Первомай 1999 года встретил я в колонне демонстрантов. Больше всего запомнилось вот что.
За Каменным мостом, у дома Пашкова увидел особняком стоящего старца с лицом пророка. Он держал в руке транспорантик, кусок картона на палочке. Печатными буквами фломастером было начертано: «Перестройка – гиль!»
Словосочетание показалось странным, но было прилипчиво, искомое. Слово «гиль» многозначное, имеет несколько языковых оттенков. Например, чушь, чепуха, вздор, бессмыслица. И вместе с этим – значение в обыденной речи неупотребительное. В смысле: смута, мятеж. Тут-то и плеснуло мне в башку: происшествие в августе девяносто первого – никакая это не закономерность общественного развития и тем более не роковая заданность высших сил мироздания. Случившееся – не более как вздор, бессмыслица и т. д. Невольно пришли на память слова гоголевского городничего в последней сцене. После того, как стало совершенно ясно, кто такой на самом деле Хлестаков: «Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вот подлинно, если бог хочет наказать, так прежде всего отнимает разум. Точно туман какой-то ошеломил, черт попутал», – заметил попечитель богоугодных заведений Земляника.
Да ведь это все про нас, грешных. С одной только разницей. Символом странного происшествия в уездном городе Н. были сосульки, тряпка. Теперь в судьбе целого Отечества роковую роль сыграла колбаса.
В который раз снова отвлекся. Нить сюжета надо отматывать назад. Время возвращаться в охотничий приют, в компанию подгулявших Мысливцев.
После третьей подачи, помню, возникла затяжная пауза. Смаковали ушные хрящики. Не до политики было. Но вот проглочен последний кусочек, мысли силой налились. Вдруг озарил меня чисто репортерский вопрос. Кому это нужно было тащить «за бугор» продукт первой необходимости, чтобы сбросить его на свалку? Первая догадка: это было не примитивное воровство и тем более не коммерция. Догадка вторая: если дело пахнет большой политикой – ищи закамуфлированную подлянку на государственном уровне, с участием спецслужб.
Догадки свои я не утаил, а, как нынче молвится, озвучил. Чем едва не испортил всю вечерю. В зальце воцарилась тишина, друзья пали духом.
– Дело прошлое. Не стоит ворошить засохшее говно, – слово в слово повторил Блохин оброненное часом раньше.
Наконец до меня дошло, что ляпнул лишнее. Я-то душу отвел и умотал в свою Московию, а хохлам моим тут жить и работать. Власть же любая болтливых не любит.