– Арсений, не выступай, – оборвал бригадир оратора. – Рекомендую, – проговорил дружески и качнув головой в сторону курчавого, – один из лучших наших механизаторов. Теперь же чуть было без дела не остался. Комбайн у него скопытился.
Комбайнер смачно выругался и потянулся к пачке за другой сигаретой.
Третьего дня Арсений через час работы остановился. Сгорел редуктор топливного насоса. Колхозные спецы обзвонили все районные службы – безрезультатно. Нет на складах такой детали, дефицитная она. Уже собрали нарочного в Таганрог, на комбайновый завод. В последний момент агентурная разведка донесла: делу готов помочь мош Михай. Его внучатый племяш Андриаш недавно демобилизовался из армии, служил в Германии. И там как раз началось разоружение советских войск и передислокация частей. Чтобы зря не пропадать народному добру, комбат под личную ответственность разрешил солдатам взять с собой сувениры-дембеля, на сумму не более чем на сотню рублей. Андриаш под завязку набил вещмешок железками, уверенный, что все потом в колхозе сгодится. Между прочим, в той торбе оказался и остродефицитный редуктор.
– Спасибо конверсии, – ввернул только что вошедшее в оборот непонятное словцо комбайнер. – А то хоть в подсобники иди.
Сидевший на чурбаке сторож назидательно сказал:
– В колхозе не пропадешь!
И тезка мой, похоже, полемизируя с кем-то, обронил:
– Нам некоторые мозги пудрят: «Кончайте свой колхоз. Разбирай имущество. Прибирайте земельку к рукам. Хватит спины на начальство гнуть».
– Провокации.
– Во-во.
– Ты гляди, кто эту гадскую агитацию распушает? Которые лошадь в каруцу (телегу) запречь не умеет.
– Да подголоски у них те, которые с того берега Прута на нашу сторону переправились, – уточнил, зло глядя в пространство, парень в тельняшке и рваных джинсах.
Разговор как неожиданно возник, так и угас. Вечерело. Пора уж по домам. Кто оседлал свои мотоциклы. Большинство же разместилось на полуторке Николая. Мне была оказана честь: место в кабине, рядом с бригадиром. Покатили с ветерком.
По возможности я старался не докучать хозяевам своим присутствием. После завтрака, прихватив холщовую торбочку с подорожником, уходил бродяжить без определенного плана. По случаю уборочной жизнь в селе перестроилась на боевой лад. Конторы опустели. Иные службы были на замке. Все трудоспособные так или иначе приспособились к хлебоуборке. Большая часть копошилась на токах: то перелопачивая, то перетаскивая с места на место доставляемое из-под комбайнов сыроватое зерно.
Руководил процессом, конечно, председатель колхоза, но издалека, аж из Москвы. Дело в том, что Михаил Георгиевич Думбровану был депутатом Верховного Совета СССР. А как раз шла сессия. Рассматривались исторические вопросы: как жить дальше? Куда идти? Крестьянская душа Думбровану разрывалась на части. Дважды в сутки (в обеденный перерыв и поздно вечером) звонил в Лядовены, требуя подробного отчета о проделанной работе и тут же внося необходимые коррективы. На следующее утро, все от мала до велика, были в курсе указаний Думбровану. Осколки их долетали и до моих ушей. Программы были совершенно конкретные, зримые. «Возле Гадючей балки пшеницу не трогать, руки оторву». «Семена суданки отсортировать сегодня же, до обеда». «Хлеб на заготпункт не отправлять до моего распоряжения». Были также пожелания чисто личного характера, вроде отеческого пожелания: «Советую Корлетяну со свадьбой не торопиться». Оно, конечно, из Москвы видней: что, как, куда и с кем?
Обратной информации, что нового в Кремле и вокруг него, никакой не было. Только однажды сказал: «Завтра, после обеда глядите телевизор». И что вы думаете? На утреннем заседании в Кремлевском Дворце съездов выступал сам Михаил Георгиевич. Все в Лядовянах на разные лады пересказывали друг другу речь председателя. И заканчивали одинаково: «Наш Михей всем им там дал прикурить!»
Очень хотелось мне с Думброваном познакомиться. Посидеть рядом, поговорить о делах, о жизни. Не удалось. Наши пути резко разошлись. Когда я возвратился в Москву, Михаил Георгиевич накануне укатил в свои Лядовены. А вскоре Молдова на весь мир заявила о своем суверенитете, откололась от Союза. Так мы с председателем и не свиделись.
Лядовены – село большое, старинное, в некотором роде историческое. Есть свидетельства, здесь была ставка Потемкина. Останавливались Суворов и Кутузов. Кстати сказать, в борьбе за освобождение Молдовы от турецкого ига местные ополченцы выступали единодушно на стороне русской армии.
То давно прошедшее время казалось почему-то очень близким. Спластавшись, годы образовали сплошной монолит, в нем блестками сверкали радостные моменты бытия. В основной же массе – чернота на блекло-сером фоне. Лишь в последние полвека жизнь на этой земле мало-мальски наладилась. Народ обустроился, приноровился к новым порядкам и требованиям, казалось, только живи. Но откуда-то явились умники и принялись хаять на все лады то, что молдаване с превеликим трудом, надрываясь, смогли сделать с помощью России.
Так рассуждали в Лядовенах люди здравомыслящие под впечатлением странных событий и не менее странных слухов. Недоумевали, терялись в догадках: кому это взбрело в голову ломать и коверкать устои. Да и во имя чего? От добра, сказано, добра не ищут. Лишний раз только небеса тревожить и гневить.
Надо сказать, колхоз имени Кирова крепко на ногах стоял. В восемьдесят девятом, как потом его нарекли «переломном» году, хозяйство реализовало собственной продукции на восемь с лишним миллионов рублей. По тогдашнему курсу семь миллионов долларов. Теперь таких деньжищ не зарабатывает весь Рышканский сектор (район). Вот от чего ушли. А к чему пришли? Об этом позже.
На взгляд жителя средней полосы России, молдавское село производит выгодное впечатление. Тут не так резко чувствовалась пресловутая грань, разделяющая город и село, которую советская власть пыталась стереть или хотя бы зашпаклевать.
Многое узрел я своими глазами. И с каждым днем проникался все большим и большим уважением к хозяевам этого малого клочка нашей планеты, который они, не разгибая спины, возделывали своими руками и в конце концов неплохо оборудовали и приспособили для совместного проживания.
Поймал себя на мысли, что на глаз трудно определить статус Лядовен: то ли село городского типа, то ли городок сельской глубинки. Улицы ухоженные, длинные и прямые. Дома от проезжей части отделяли выстроившиеся шпалерами в ряд деревья исключительно фруктовые. Красиво и практично.
Этим принципом здешние хозяева руководствуются и в большом и малом. В жизни ведь все взаимосвязано, одно из другого вытекает. Чистота, порядок в личном дворе поддерживается на улицах и имеет продолжение – в полях, в садах, на грядах, фермах, мастерских и т. д.
В конторе случайно я застал колхозного экономиста Наташу Думбровану. Не знаю ее происхождения и биографии, но обликом своим эта молодая женщина напоминала вятскую красавицу. И речь ее была соответствующая: слышался волжско-вятский акцент. Вместе с тем она превосходно владела молдавским.
С первых же фраз обнаружилось, что я имею дело с классным специалистом, наделенным к тому же большими полномочиями от коллектива. Еще узнал, что сельчане Наташу уважительно называют домоводкой, как буквально и переводится с греческого слово «экономист».
– Хозяйство наше как добрый конь на все четыре ноги подковано, – спокойно, без бравады и в то же время с достоинством сказала Думбровану. И в моем воображении сразу же возник образ не лихого скакуна, а гривастого коняги-тяжеловеса, запряженного в тяжелую крестьянскую каруцу.
Своими глазами видел я оснастку трудового коллектива. Наташа же выдала мне, так сказать, статистическую объективку. Живая цифирь из колхозного гросс-буха перекочевала в мой блокнот.
Теперь, за письменным столом, я ту информацию переосмыслил, и она мне кажется романтической. Судите сами. Среднее по размерам хозяйство (5860 гектаров пашни) имело по нынешним меркам неправдоподобно великий моторный парк. Тракторов было 78 разных модификаций, причем все на ходу. Комбайнов (зерновых и силосоуборочных) насчитывалось более пятидесяти. Автогараж имел свыше шестидесяти грузовиков. Славилось Лядовены и стационарами. Сортировочный пункт был оборудован мощностями для переработки 300 тонн зерна за смену. Мощная мельница выдавала муку двенадцати сортов. Была также крупорушка, маслозавод. Был ремонтный цех по восстановлению сельхозтехники. Гордость колхоза – консервный комбинат, он выдавал двадцать видов баночной продукции, не считая солений. Хозяйство имело право выхода на всесоюзный продовольственный рынок. Лядовенские консервы особенно полюбились северянам.