— Почему ты отрицаешь то, что говорю я. Ничего отрицать нельзя.

— Я не отрицаю, просто хочу четкости.

— Тебе обязательна четкость во всем? Кому нужна эта четкость? Это же уму нужна четкость.

— К чему нам эти блуждания?

— Есть как четкость, так и нечеткость.

— Я не понимаю, я не понимаю, о чём ты говоришь? Как это ум предал? Кого и что он предал? Он что, Душу предал или еще что-то? Если ум предал душу, так и говори так.

— Я увидела в себе, что просто ужасная, стервозная. У меня страх и ужас. Идет перед ним страх и ужас. Стыдно, что всегда поддакивала ему, хотя ничего и не понимала. Я обвиняла себя за это. А сейчас четко понимаю, что и не выросла из пяти- или шестилетней девочки.

— Нет открытости, но и в тебе нет открытости, поэтому идет осуждение за нашу открытость, за свою открытость.

— Получается вот что. Мы с тобой говорим, но нас никто не слушает. Все как-то по группам разделились, и нет общего разговора. Нас никто не слушает.

— Тебе это важно?

— Да, очень важно. Если мы одна группа, и собрались здесь, то для чего-то это нужно. Получается, что каждый сам по себе в своем.

— Кто и кого хочет слышать, он и слышит.

— Я не могу кого-то слышать, потому что застряла в своем.

— Я думаю, что каждый должен слышать другого человека.

— Кто же это сказал, что каждый должен слышать другого? У тебя идет программа. Если кто-то не слушает, его надо осуждать за это? Или это не так? Но не слушает другая твоя же часть. Получается, что у тебя есть представление о том, что если кто-то что-то говорит, то все должны его слушать, и, если это не так, его надо осуждать за это и принудить слушать. Есть другая часть тебя же, которая не хочет слушать, ей этого и не надо. Каждый здесь находится в своем. Кто захочет, тот и услышит.

— Мы сейчас о чём говорим?

— Так болтаем ни о чём.

— Мы замкнулись на ситуации с Олей. Можно было бы сказать, глядя со стороны, что каждый семинар усиливает ее гордыню: «Вот я хожу на каждый семинар». Есть такое ощущение: «Что, если семинар без меня, то какой это семинар вообще. Что эти куры могут без меня?»

— Так ведь в каждом же есть эта гордыня, что же мы отрицаем это?

— Я и не отрицаю, а проговариваю то, что думаю.

— Оля, ты сама проговори себя.

— У меня сейчас шоковое состояние. Я не понимаю, что надо проговаривать. Я слушаю себя со стороны.

— Мне же, наоборот, нравится твоя мощь, твоя энергия, целеустремленность, только ты не знаешь, куда ее направить.

— Целеустремленность в неопределенном направлении.

— Я чувствую в тебе огромную мощь, это мне очень близко.

— Есть потенциал.

— Эту бы энергию, да в мирных целях. Ты ее явно не туда направляешь.

— Она ее никуда не направляет.

— Мощь огромная, с этим я согласна.

— Оля, ты обязательно добьешься, я в этом уверенна.

— Чего она добьется?

— Того, чего она добивается. Это мы и пытаемся выяснить. Она бегает по кругу как цирковая лошадь.

— Ты говоришь, что она чего-то добьется. Чего?

— Хорошо. Не добьемся, значит, будем бегать по кругу, пока не подохнем.

— Ты говоришь, чтобы мы желали чего-то. А зачем, если никто и ничего здесь не добьется?

— Должны же мы верить, что чего-то добьемся.

— С другой стороны лучше не верить, что не добьемся, и расслабиться.

— Кризис жанра.

— У моего персонажа гордыня в том, что он пытается делать что-то, что в его интересах, но не сам, а за чужой счет, чужими руками. Сознательно, если меня о чём-то просят, я откликаюсь. Меня расстраивает то, что другие не делают того, о чём я их прошу. Отказывают мне, ссылаясь на занятость. Почему-то включается механизм сделать что-то другими руками, потому что он более накатанный. Сознательно я и сам не позволяю что-то сделать для другого, если действительно занят.

— Хорошо. Сейчас разыгрывается определенный спектакль. Что это за спектакль?

— Показывается всем то непонимание, в котором они находятся, нежелание увидеть это непонимание и разбираться с ним.

— Это тупик персонажа. Особенность самоисследования заключается в том, что мы проигрываем нечто, проживаем, а затем осознаем прожитое. Сейчас мы что-то разыграли. Я предлагаю это коллективно осознать.

— Невозможность дальнейшего движения в персонаже. Идут попытки делать что-то, находясь в персонаже. Показывается, что это невозможно без видения персонажа как персонажа.

— Верно. Наша группа — это самоисследующий организм. Способна ли группа осознавать то, что в ней происходит? Если она не способна к Осознанию происходящего в ней, то она не является самоосознающей. Мы здесь собрались под лозунгом самосознания. И если нам недостаточно для Осознания того, что уже происходит в группе, значит необходимо еще усилить что-то. Мы не можем выйти из тупика, пока не осознаем происходящее. Мы все в одной лодке.

— Да. Вижу четкое отделение. Я всегда рассматриваю себя, как и каждый персонаж, отдельно от других. Рассматривать как группу — этот вариант очень важный, рассматривать и групповые процессы тоже.

— Это и есть самое важное. Эго всегда концентрируется только на себе. В произошедшем акте наглядно показано то, что каждый сосредоточен только на себе и не способен видеть групповой процесс целиком. Вы показываете, что наша группа сейчас — это просто набор разрозненных и неудовлетворенных эго. Если вы не можете осознавать самих себя в зеркалах группы, значит, вы не можете заниматься самоисследованием. Вокруг ваши зеркала, и что вы в них видите. Можете ли вы осознать, что происходит с вами, видя себя, отраженным во множестве зеркал или нет? Какое зеркало сейчас перед вашими глазами и что вы в нем видите?

— Растерянность, осуждение и страх.

— У меня одно слово: «Нет Осознания». Я говорю это о себе.

— Ты говоришь это о нас.

— Очень сильный страх открыться, есть недоверие. Получается, что мы разделяем всех, выделяя себя. У Оли я увидела, что идет непринятие своей гордыни. Открыться тяжело.

— Тяжело открыться самому себе?

— Да. Я увидела в тебе свое осуждение за слабость. Я увидела, что слабость и сила — это две стороны одной медали, пошла благодарность. Был сильный страх того, что ты копнешь что-то, за что будет очень стыдно. Что-то такое, что не хочется видеть, и это действительно тяжело и страшно.

— Тяжело открываться, но перед кем? Перед чужими людьми, сидящими здесь, часть из которых ты видишь первый раз, да и остальных, возможно больше никогда не увидишь. Или тебе тяжело открываться перед собой?

— Именно страх открыться перед собой.

— Что же тогда за жизнь у тебя, если ты сама себе не можешь открыться? Кто ты тогда вообще? Что ты называешь самой собой?

— Идет сильная внутренняя борьба. Интуитивно чувствую, что доверие есть, но ментально не доверяю. Эго не доверяет, а внутренне доверяю. Идет борьба в дуальности «доверие — недоверие».

— Кому ты не доверяешь? Кому?

— Идет борьба внутри самой себя. Хочется сказать, что давайте сотрудничать.

— Посмотри, все, кто здесь присутствует, это всё ты. Так кому же ты не доверяешь?

— К самой себе нет доверия.

— Тогда продолжай спать.

— Пока я только увидела: есть доверие, и есть недоверие. Я призналась себе, что это есть, а дальше надо постараться как-то изменить это.

— Кому здесь ты не доверяешь и в чём?

— Я то доверяю, то не доверяю, и это одновременно. Единственно, что осуждаю себя за недоверие.

— Пожалуйста, конкретно, кому из присутствующих здесь ты не доверяешь и в чём?