Елена Прекрасная вообще встревожилась, подумала, что с Эриком происходит что-то ужасное. Она верила в такие случайные рифмы судьбы.

Но через сутки на один звонок он все-таки ответил тихим и странным голосом, что находится сейчас на родине и позвонит потом.

Профессор Елена по такому звуку его голоса сразу поняла, что мама Эрика либо умирает, либо уже умерла.

Эрик появился только спустя неделю, уже без звонка и по собственной воле (а Елене, делать нечего, пришлось вызвать нового мастера из университета).

Приехав, Эрик сел пить чай с вареньем и рассказал, что маму похоронили. На отпевании присутствовал и Гусиная Ножка, тот сосед. Он сидел рядом с семьей Большой Листвени в их протестанской церкви. И вот туда под звуки органа (играли на синтезаторе) влетела черная бабочка. А это еще не время было для бабочек, еще стоял июнь. Все прихожане как завороженные следили за ее полетом. Все уже знали предсказание Листвени. Бабочка долго болталась в воздухе и наконец, выбрав место, села на плечо Магнуса Гусиная Ножка. Магнус даже засмеялся от неожиданности. А все за ними следили. Все остальное время Магнус сидел как одеревенелый, не смея шелохнуться. И люди вокруг тоже боялись дышать. Некоторые еле удерживались, чтобы не вскочить с места, слегка привставали, чтобы лучше рассмотреть черную бабочку. Она здесь! Большая Листвень здесь!

Но черная бабочка недолго просидела на плече у Гусиной Ножки. Ее звали более важные дела, эту бабочку, маленькую черную душу. Она раскрыла свои тонкие крылья и взлетела, и сразу же пропала.

Так рассказал эту историю Эрик, а потом он еще добавил, что прежде чем им позвонили с родины, такая же черная бабочка влетела в их квартиру в Зеленограде, пометалась и потом села на зеркало в ванной. И дочь Эрика Кира (Кирстен) ее увидела, позвала отца и показала на нее.

Эрик тогда сказал, что это не бабочка, а это бабушка Катрин умерла и теперь сидит в виде бабочке на зеркале.

Кирстен пожала плечами и даже хмыкнула, наверно, подумала, что он с ума сошел. Но тут же затрезвонил телефон с дурными вестями.

Они оба вышли из ванной, а когда разговор был закончен, дочка заглянула туда еще раз. Бабочка не улетела.

И все время, пока Эрик и девочка собирались в дорогу, ездили за билетами, возвращались, бабочка сидела на зеркале и смотрела на свое отражение. Она была как бы двойная на вид, удвоенная, отраженная, крупная.

Бабочка сидела там целые сутки, пока Эрик и дочка не уехали.

Тогда и бабочка пропала, по словам жены. (Жена вылетела позже.)

И вот теперь, мигом вспомнив про эту историю, женщина Ника заметалась по квартире (обе собаки бегали за ней и лаяли) и наконец нашла свою черную бабочку. Да. Она сидела на зеркале в ванной.

Ника тогда хлопнулась тут же на колени и стала молиться, в слезах глядя на удвоенную бабочку. При этом она держала телефон в руке. Там раздавались мерные гудки, Ким не брал трубку. Собаки отошли и обе сели в коридоре.

Тогда она позвонила матери. Мать, слава богу, откликнулась сразу, но отвечала рассеянно и быстро закончила разговор (смотрела телевизор).

Ника опять начала названивать сыну, и опять безрезультатно. Что-то стряслось. Обычно он или отзывался, или вообще отключал мобильник.

Ника смотрела на бабочку как на единственное, что еще осталось от ее сына, временами страшно стонала, а то читала молитву и кланялась, стоя на коленях.

Потом она вскочила, выбежала на лестницу, втолкнула своих обратно в квартиру (они собрались гулять) и отправилась в милицию, запинаясь по дороге не хуже инсультницы. Ноги не шли.

Дежурный выслушал ее сурово, как ангел истребления на Страшном суде. Потом он спросил:

— Номер какой.

— Номер какой? — переспросила, дрожа, Ника.

— Какой номер, номер какой у него?

— Не отвечает, не отвечает у него номер! Телефон звонит, но он трубку не берет! — плакала Ника, но потом, встретив раздосадованный взгляд мента, она заново ткнула в кнопку набора.

Звонок. Звонок.

Дежурный толстыми пальцами взял у нее телефон и вдруг сказал:

— Алло? Алло? Дежурный Прбрдров у телефона. Передаю трубку! — и сунул мобильник Нике.

— Алло! — завизжала Ника.

— Ма! Ну ты че! — откликнулся сын.

— Алло! Ты где? Где ты? — рыдала она.

— Опять начинается, МАА!

— Я в милиции, я тебя разыскиваю! А ты, ты… Почему ты не отвечаешь?

— Да мы заглянули в клуб, там шумно, я вырубил звук. А сейчас вышли, я смотрю, девятнадцать неотвеченных твоих звонков! Вообще башня у тебя свернулась? Зачем милиция мне? Ты заяву им написала?.. МАА!

Вернувшись домой, Ника вымыла полы за обиженными, за Доном Корлеоне и Лялей, погасила во всей квартире свет, открыла настежь окна и стала ждать в ванной, когда улетит бабочка.

Ляля и Дон Корлеоне топтались у ее ног, прижались, видимо, были тоже под впечатлением.

Ника нашла фонарик и светила из коридора, надеясь, что бабочка вылетит. Но она, скорее всего, уснула на своем зеркале.

Тогда Ника очень осторожно, положив светящийся фонарик на пол в ванной, подгребла бабочку салфеткой, прикрыла ладонью и, выйдя на балкон, отпустила эту заблудшую душу на волю.

И не зажигала свет очень долго, пока сын не пришел. Все делала, чтобы бабочка не вернулась.

Сидели в темноте на тахте втроем, как всегда, и ждали своего семнадцатилетнего мальчика.

Кто-то умер вдали и заблудился, полетев не на тот свет.

Порыв

Гордый, гордый, измученный борец за свою любовь, чего она только не вытворяла! (На все имея, как она думала, свои права.)

И через что только эта любящая ни прошла, в том числе родной муж на прощанье погнул ей передний зуб ударом кулака (зуб удалось отогнуть обратно).

Дети! Дети от нее чуть ли не сбегали, дочь не хотела ее видеть, не отвечала по телефону, заслышав плачущий голос матери.

Сын-то что, сын остался с матерью, она его отвезла на дачу, где теперь прозябала, зимняя полусгнившая дачка с печкой, школа в деревне и магазин сельпо, где чипсы, мороженое, пицца, шоколадки, постное масло, хлеб и мыло, а сыр бывает не всегда.

Вот там она с этим сыночком и проводила все то время, когда не охотилась за своим любимым, за светом всей своей жизни — а это был обычнейший человек, каких тысячи, не очень молодой, среднего вида, умеренно щедрый, но ведь зацепит, понесет — и не знаешь что с этим делать.

Огонь в крови, что называется, цепь химических реакций, буквально в преддверии атомного взрыва!

Еще и побрилась налысо.

Но ей всё было к лицу — и эта истощенность, и эти огромные сверкающие бриллианты в виде глаз, и большой спекшийся рот, всё.

Тут бедняга объект не знал что поделать, у него уже имелась порядочная иностранка жена и сын студент, хорошая квартира, все налажено, европейский быт, иногда легкие романы без обязательств, дача (бывший хутор) в Литве, случайный секс в командировках (это и было, кстати, началом данной истории, секс в чужом городе, в гостинице, поскольку и он, и та, о которой идет речь, были теперь жителями разных стран).

Затем дело повернулось так, что он специально приехал на длительную побывку в Москву, все умно устроил, и ему его фирма даже сняла квартиру.

И эта Даша, о которой идет речь, бывала у него неоднократно наездами с дачи — дело происходило уже летом, сын пасся на воле, у него были закадычные дружки в поселке, а еда — насчет еды он был спокоен, покупал себе в магазинчике мороженое, чипсы, кока-колу и заледеневшую пиццу, и они с друзьями пировали, даже жгли костер в заброшенном мангале, который еще давно, о прошлом годе, приобрел ныне отставленный отец.

Даше это было на руку, сын самостоятельный человечек, мангал — здорово придумал, молодец, вон еще картошка есть, пеките!

При этом она могла уезжать в город, где ее любимый свил для нее гнездышко и где их ожидала постель.

К ночи Дарья, взвившись как цунами из койки в полный голый рост, выметалась к сыну, иногда с последней электричкой, что делать!