Что толкнуло меня?.. Страх? Нет, я не боялся, ибо не верил в его силу. Страх перед властями? Нет, легионеры, сопровождавшие его, тоже устали от жары, пыли, нудной заурядности происходящего. Они не торопили его окриками или тупыми концами копий. Просто стояли, опираясь на них, переводя дыхание. Кто-то снимал кожаные фляги и жадно пил тепловатую воду.

Нет, это был не страх. Это была брезгливость, раздражение и какое-то низменное торжество, меленькое превосходство. Брезгливость оттого, что грязный, дурно пахнущий убогий человек опустился отдыхать рядом с моей лавкой. На моей земле, и тем, как бы осквернил ее, все равно, что испачкал. Торжество и превосходство в том, что преступник закончит свою жизнь на позорном кресте, как раб, а я весь благочинный, чистый, свободный стою рядом с ним. Тебе знакомо это чувство? Примерно то же самое ты испытал, садясь рядом со мной, прикасаясь к нечистому. Ничто не меняется в мире. Страдание, унижение, боль и смерть сопровождают человечество на всем его пути. Но оно, спешащее по своим делам, проходит мимо, опуская глаза и стараясь не замечать, в лучшем случае. В худшем, остервенело, с рабской неистовостью выпихивает чужие боль и горе из своей жизни, увеличивая расстояние между своим благополучием и чужой бедой. Надеясь на одно, что минет чаша сия… Меня эта чаша не миновала. Потому что я оберегал и опасался за свой маленький, убогий мирок, такой спокойный и удобный. Плюнул в него и сказал измученному человеку: "Вставай и убирайся. Воронье в ожидание падали клекочет на Лысой горе. Иди и не заставляй их страдать от голода. Говорят, ты накормил толпу семью хлебами. Ступай и накорми страждущих стервятников своей плотью!".

Он замолчал, откинувшись на спинку скамейки. Глаза были закрыты. Губы странно, мелко подрагивали. Вдруг из уголка глаза скатилась большая слеза. Пробежала по складкам щеки, оставляя влажную дорожку. Повисла не седом усе, сорвалась и исчезла в земле. Что это? Бред сумасшедшего, выжившего из ума старика? Тогда все происходящее со мной, затянувшийся, ночной кошмар. Когда же я проснусь?!!

– Он ничего не сказал мне в ответ. – Нарушил тишину Агасфер.

– Просто посмотрел на меня, и я увидел в его глазах жалость. Он жалел меня. Все знал и понимал про меня. Ему было жалко ничтожного, глупого самодовольного раба мнимого благополучия. Все это позже.… Не обладал и не приобрел никаких сверхчеловеческих возможностей. Не могу предсказывать будущее, читать чужие мысли, двигать предметы и воспламенять взглядом. Прожив две тысячи лет, накопил опыт и приобрел знания, что дает возможность делать некоторые выводы. Тогда не было у меня этого груза. Иисус собрал все силы и отвел взгляд. Словно я перестал существовать для него. Медленно, с усилием поднялся и продолжил свой путь.

У меня осталось какое-то мерзкое чувство стыда. Словно, сделал пакость близкому человеку, который совсем не ожидал этого от меня. Стыд жег. Как будто я голый стою в центре толпы, она рассматривает и смеется. Они брезгуют, видя мою нечистость.

Процессия давно скрылась из вида. Вернулся к своим делам. Повседневная суета стерла неприятные впечатления от случившегося.

Ночью, во сне он пришел. Вернее, я оказался на лобном месте под крестом, на котором он был распят. Стоял, задрав голову вверх и смотрел в лицо мертвого человека, висящего на кресте. Вдруг он открыл глаза и посмотрел на меня, так же, как и наяву. Жалость и понимание. Но, не было в глазах того, чего бы мне хотелось увидеть больше всего. Там не было прощения! Он сказал: "Ты будешь ждать моего возвращения в мир. Сколько бы не продлилось ожидание, отныне и до второго пришествия тебе отказано в покое могилы. Из века в век будешь ты безостановочно скитаться. Будешь одинок среди людей и ни где и ни кто не даст тебе приюта. Пока я не сниму зарок…". Проснулся в слезах и поту. Удалось убедить себя, что это не более чем ночной кошмар, вызванный обильным ужином и чрезмерным возлиянием. Вновь заснул и проспал до утра уже без сновидений.

Утром проснулся и понял – все изменилось! Вышел из дома и пошел скитаться по миру. В то время подобных мне, лишенных крова и постоянного куска хлеба, было гораздо больше. Нигде не мог обрести покоя. Переходил из города в город. Просил милостыню. Нанимался на поденную работу, что бы прокормиться. Ни на одном месте не мог оставаться более семи дней. Что-то гнало дальше. Люди окружавшие казались мне нелепыми и другими – отличными от меня. Лет через тридцать странность моего резко сменившегося быта окончательно забылась. Привык к бродяжничеству и беспрестанным скитаниям. Болел, меня били, изгоняли, пренебрегали и боялись. Сбился со счета прожитых лет. Перестал считать их. В один "прекрасный" день спросил у стражника охранявшего центральные ворота города, названия, которого не помню, "Какой идет день и год?". Он не удивился, в ту пору подобным вопросам из уст бродяги не удивлялись. Ответил. Меня, как громом поразило услышанное. Долго, пока он, не ударив древком копья по плечу, не вывел из оцепенения. Я очнулся с пониманием того, что завтра исполнится ровно сто тридцать лет, как изгнал сына Божьего со своей земли. За это время количество поверивших в него значительно увеличилось. Если проклятие верно, то завтра проснусь вновь тридцатилетним. Войдя в город, забился в разрушенном доме. Спрятался в самом темном углу и в страхе заснул. Утром не почувствовал никаких изменений. Вскочил, бросился к заросшему ручью, извивающемуся в овраге, позади дома.

Зыбкое отражение отобрало у меня надежду на смерть, на избавление от жизни, от ада окружающего мира! Там, на грязной, мокрой земле оврага я уверовал в него, и ужаснулся тому, на что обрек себя сам. Корчился, бился, кричал, просил прощения, пока стража, вызванная бдительными горожанами, не вытащила меня из воды. Избила в кровь плетьми. Связала и оттащила в городскую тюрьму. Суд приговорил к битью палками и изгнанию из города за воровство, попрошайничество и бродяжничество. Но что такое приговор людского суда, физические страдания в сравнение с ужасом той правды, что я знал о себе!

Продолжал жить и видеть, что делали люди с его именем на устах и ликом Божьим в глазах. Какие бесчинства и жестокости творили они во славу его! Я возненавидел людей. Они делали такое, что мне и в страшном кошмаре привидеться не могло. А он смотрел на это и никак не наказывал их. Так продолжалось долго. Очень долго. Пока не понял, что веру в него надо искать в себе! Спасение и искупление надо искать в себе! Святость и истина удел одного. Каждого, кто сможет найти это в себе! И придет царствие его на земле!

Люди не спешили искать его. Они потакали своим телесным слабостям. Тело торжествовало над духом! Возвращение затягивалось. Я был обречен жить в окружавшем безверии и пустоте.

Он не приходил. Я прошедший путь к Богу, не мыслимый для всего человечества! Я нашедший его, через страдания, в себе! Вынужден ждать, пока каждый человек обретет Бога, за время гораздо более короткое и за путь гораздо менее тернистый, чем выдался мне.

Все течет, все изменяется, но в одних и тех же берегах. Жизнь и смерть имя им. Река, это время. Кто-то плывет быстро. Кто-то не спешит. Но итог для всех один – другой берег. Никому еще не удавалось переплыть реку в обратном направлении. Как никому не удавалось войти в одну реку дважды, но за свою жизнь я не встречал людей, сумевших выйти из одной реки дважды.

Мы с тобой застыли в середине реки. Не в состояние ни плыть вперед, ни вернуться. Хотя для тебя, такая возможность есть. Понимаешь, Юра, некоторые поглощают жизнь желудком, другие пытаются постичь ее разумом, третьи пропускают все через сердце… Ты плывешь не в этой воде, как и я. Поэтому ты не одинок в этом бесцельном плаванье в никуда. По крайней мере, сейчас…

– Почему в твоем рассказе, так много аналогий с водой, рекой? Меня последнее время, как магнитом тянуло к Неве. Однако, однажды там чуть не погиб. В другой раз, вода, когда пытался покончить с собой, не приняла меня, вернее мое тело, вступив конфликт с сознанием, решившим умереть. У меня есть подозрение, что за всем этим стоишь ты. Атман и Малах Га-Мавет руками и ногами отбивались от обвинений от причастности к этому.