– Ох, мамочки, – второй, с минимальным отрывом, примчалась Альвертина и с тяжелым вздохом констатировала, – конец света, полный потоп.

«Они поднимать меня собираются, – с раздражением думала изрядно промокшая Софка, – или так и будут всем хором таращиться?» Ко всем ее бедам дракон, напуганный нашествием знакомой и не очень публики, начал предпринимать робкие попытки к бегству. Софка крепко вцепилась в драконью лапу и попыталась его побегу воспрепятствовать. Дракон воспринял это как личное оскорбление и сыграл в огнемет.

Тем временем подтянулись остальные. Боевая тетя Рая с первого этажа, поверившая крикам про пожар и прихватившая с собой ведро воды, Люся, соседка напротив, с раритетным дедовским штыком революционного матроса на случай грабителей, Иоська с пустыми руками, но при полной боевой готовности к подвигам в глазах. Последней нарисовалась Шурочка, соседка сверху, с рыжим карликовым пинчером Гошей под мышкой. У Альвертины чесался язык спросить, на кой черт Шурка приперла с собой эту истеричную рыжую тварь: на случай экстренной эвакуации или в качестве дер-жи-хватай, для погони за ворами, но не успела, ее опередила Чарка. Увидев перед собой своего мелкого приятеля, доберманша радостно взвизгнула и, едва не затоптав Софку, ломанулась ему навстречу, поняв, что сегодня – день развлечений. Дракон поддержал всеобщее веселье парой добротных огненных плевков. Тетя Рая сразу сообразила, что про пожар кричали правду, и, растолкав общественность, выплеснула в кухню ведро воды, усугубив уже имеющий место потоп. Пока разбирались, горим – не горим, пинчер с Чаркой под шумок смотались, и уже через пару секунд их громкий брех переместился во двор. Дракон решил не отрываться от коллектива и деловито потопал за ними. Вера Абрамовна вышла из ступора и бросилась извлекать Софку из-под перевернутой ванны. Иоська с Альвертиной переглянулись и, рассудительно сняв обувь, пошлепали ей помогать. Шурка подумала и помчалась вниз ловить своего чокнутого кобеля, чуть не зарезавшись об революционный штык Люськиного то ли деда, то ли прадеда. Последней приползла глуховатая мадам Гор-цехович с паспортом, кучей удостоверений и значком почетного чекиста на байковом халате.

– Или мне наконец сделают нормальное электричество, или я видала Вашу власть и Ваши выборы на старом еврейском кладбище! Вот только не надо мне больше ничего обещать! – на одном дыхании провозгласила старуха, и черные усики под ее крючковатым носом угрожающе зашевелились.

«Старая ведьма! – обреченно взвыла про себя Софка. – Лежать мне в этой чертовой луже, пока она не расскажет про свой путь в революции!» Любовь почетной чекистки к монологам была известна всему кварталу. Бабку ходили слушать, как Жванецкого.

– Мне обещали коммунизм, и я ловила бандюков по всей Одессе, чтоб Советская власть на них не отвлекалась, когда будет строить электрификацию, без которой нам было не видать коммунизма, – завладев трибуной, завела мадам Горце-хович. – Потом объявили, что бога нет, и я несла в Торгсин Семин пасхальный костюм. А что? Зачем ему пасхальный костюм, когда пасху отменили вместе с богом? Зато на этот костюм мы, слава богу, почти полгода имели, что кушать, а не клали зубы на полку рядом с мылом по талонам!

Внимание аудитории непроизвольно раздваивалось между Софкиной пантомимой и конферансом почетного чекиста. Софка поняла, что теряет зрителей, и театрально застонала. Вера Абрамовна немедленно определила наличие симуляции и переключилась со спасения дочери на созерцание сольного концерта мастера художественного слова.

– И, слушайте, чего они все время меняют деньги? – для достоверности бабка потрясла перед носом у зрителей пачкой потрепанных Керенок, Катенек и еще каких-то никому не ведомых купюр. – Когда в последний раз у меня забрали рубли и дали купоны, мне обещали светлое, свободное от москалей будущее и посоветовали временно потуже затянуть свой ремень, потому что сразу хорошо не бывает. И что? Теперь ни бога, ни света, и я сижу в темноте с затянутым ремнем! Я так и знала, что этим кончится! Когда Семина мама писала из Канады, что отдала почти все свои сбережения за лечение мужа и учение внуков, я радовалась, что у нас все бесплатно, и не слушала Сему, когда он говорил, что бесплатный сыр – только в мышеловке. И кто был прав? Сему бесплатная медицина долечила до кладбища, мои внуки забесплатно научились только на канадских мусорщиков, и я сижу в этой стране почти на помойке. Без денег, без мужа, без внуков и без электричества, потому что мусорщик в Канаде – это лучше, чем профессор в Одессе. А внуки моих недоловленных бандюков ходят на Песох в синагогу, катают белый «мерседес», жрут черную икру ложками и имеют себе памятник на центральном кладбище… Это, что, историческая правда? Это издевательство! – Бабка решительно направилась к ванночке, потрясая кипой старых денег, документов и агитационным листком времен застоя «Все на выборы!» – Это урна? Где надо написать, что я Горцехович? И имейте в голове про проводку, или я буду писать в ЦК. Это ж невозможная жизнь! Я на Семин памятник продала бабкины сережки и осталась нищая, так что меня будут уже хоронить в бумажном кульке, на меня сережек не хватит, а эти жульники скупили полкладбища и понастроили памятников. Теперь сами к себе на могилу ходят и проверяют, чтоб чего не сперли. Да кто ж у них сопрет, когда они сами воры и есть? Уже легли бы спокойно под свой монумент и глаза честным людям не мозолили!

«Чтоб ты провалилась! – бушевала про себя Софка, с тоской осознав, что говорливая бабка свела ее, Софкин, рейтинг до нуля, а, значит, от уборки не отвертеться. – И какой дурак ей натеял про выборы?! Чтоб уж ты отвалила к своему Семе, выбирать главного по Райскому ЧК, или к внучкам в Канаду, по помойкам агитировать! Ну что, ванну с меня снимать будем, или уши развесим?»

Софкино негодование было вполне обоснованно: Аль-вертина и Иоська, добровольно взявшие на себя роль спасателей, нахально манкировали своими обязанностями, таращась на мадам Горцехович. Вера Абрамовна, досрочно уличившая дочь в симуляции, тоже проявляла преступное бездействие.

– Это что, выборы королевы психушки, – раздался насмешливый голос из коридора, – или митинг в защиту прав памятников?

Альвертина, не поверив своим ушам, обернулась и обнаружила среди собравшихся мадам Катарину. «О господи, – от неожиданности Альвертина выпустила из рук свой край ванночки, – ну все, спасайся, кто может! Сейчас она мне устроит за все сразу: и за Ронни, и за Алису, и за пожар, и за потоп». Хилый Оська немного подержался за ванну, понял, что помощи не предвидится, а в одиночку не справиться, и аккуратно положил ее на место, то есть на Софку.

– Это когда-то кончится? – заорала со двора соседка снизу, внося новую ноту в и без того зрелищное шоу. – Или вы заберете свою воду, или я вызываю милицию!

– Деточка, куда ты тащишь урну? – не реагируя на шум, бабка Горцехович намертво вцепилась в Иоську. – Я же еще ничего не голосовала! Дайте мне, наконец, мой талон, я имею право!

Мокрая и злая Софка, придавленная ванной, кое-как села на полу.

– И не забудь убрать все это безобразие, – прошипела Вера Абрамовна. – Мадам Катарина! – лицо тети Веры выражало уже полное счастье. – Как я рада Вас видеть! Мы Вас так ждали, просто ужас! Люся, убери свой штык, мы все зарежемся! Ося, Тина, Софа, вылезьте, наконец, из лужи, что за удовольствие, я не понимаю!

Пока Вера Абрамовна пробиралась к Катарине, Аль-вертина, поняв, что расплата неминуема, лихорадочно соображала, изобразить ей буйную радость от приезда родительницы или, по примеру Чарки, сделать ноги.

– Что у вас здесь происходит? – с искренним интересом поинтересовалась Кэт у Веры Абрамовны, глядя на затопленную кухню, мокрую Софку, свою перепуганную дочь и рвущуюся к участию в общественной жизни мадам Горцехович.

Ответить ей никто не успел, так как в этот момент заколотили в дверь. Внимание зрителей немедленно переключилось на стук. Всем было ясно, что на лестнице большой оригинал – дверь в квартиру была открыта настежь.