Смерть Дианы — трагедия, как трагична любая внезапная смерть в расцвете лет. Но была ли она более трагична, чем смерть любого из бесчисленных тысяч молодых мужчин и женщин, о коротких жизнях которых напоминают воинские мемориалы в каждой деревушке и городке страны? Диана была красивой, умела воздействовать на других ради своей выгоды и сострадать и умерла, наслаждаясь жизнью богатого завсегдатая ночных клубов. И все же она почему-то стала аутсайдером, а симпатию англичан к аутсайдеру трудно переоценить. Эта пользовавшаяся удивительной благосклонностью молодая женщина стала жертвой, с которой публика могла отождествлять себя, потому что дом Виндзоров («немцев» для репортерской братии) оказался в положении, в котором оказываются, одна за другой, все монархии — без связи с народом, от имени которого они якобы правят. То, что произошло, когда она умерла, можно назвать припадком коллективной истерии народа, которому в течение долгого мирного периода не дано было стать свидетелем внезапной смерти. Никому не показалось странным, что на ее похоронах Элтон Джон исполнил переработанную песню, которую изначально он сочинил в почитание своей героини Мэрилин Монро, потому что она тоже была иконой для века мирских ценностей, а иконы такого рода в конечном счете взаимозаменяемы. Записи этой песни разошлись в Англии тиражом 5 миллионов экземпляров. Масса появившихся в память о ней книг, плакатов, футболок и посуды говорит о безосновательности суждения о том, что в стране царят рациональность и сдержанность.

Толпы людей, заполнившие лондонские парки, чтобы возложить заветные подношения на импровизированные места поклонения, продемонстрировали, насколько значительно и насколько незначительно изменилась Англия во второй половине XX века. Неизменной, вероятно, осталась вежливость и предупредительность толпы, проявившей вдумчивое отношение, какое, насколько я себе представляю, можно было выявить при других больших скоплениях народа в любое время этого столетия. За исключением мотоциклистов эскорта, сопровождавших катафалк, полиция держалась в стороне. Везде царило спокойное достоинство. В подавляющем большинстве присутствовали белые англосаксы, но были и представители других рас. Среди оплакивавших Диану оказалось гораздо больше женщин, чем мужчин. Присутствовало достаточно много богатых и власть имущих; это стало искренним выражением народных чувств.

Возражая против публичного оплакивания, Джордж Макдональд Фрейзер недооценивает склонность англичан к сентиментальности, прекрасно подмеченную Чарльзом Диккенсом, у которого крошку Нел убивают, а маленького Тима он заставляет проковылять вперед и пожелать: «Веселого нам всем Рождества!» Умри Диана в те дни, когда в Англии царили нравы, установленные Породой и их со всем согласными одомашненными женами, мы увидели бы совсем иную картину. Однако в такой стране англичане уже больше не живут. Цели, для которой была вскормлена Порода, больше не существует. Освобождение английской женщины от навязанных ей ограничений позволило проявиться чему-то более волнующему.

Не то чтобы Диана была просто жертвой. Ее похороны приняли такие размеры потому, что превратились в некий языческий ритуал; Диана была кем-то вроде богини в век нехватки богов. На каком-то этапе, начав размышлять над этой книгой, я некоторое время подумывал, не построить ли ее вокруг представлений об английском герое, и наткнулся на описание того, как принимали толпы лондонцев в 1805 году адмирала Нельсона, когда он вернулся после погони за французским флотом через всю Атлантику и острова Вест-Индии: «Где бы он ни появлялся, он словно электризует английскую холодность, — писала леди Элизабет Фостер, видевшая, как он шествовал по улицам, — везде его сопровождают восторг и аплодисменты. Иногда какая-нибудь бедная женщина просит разрешения дотронуться до его сюртука. Даже дети научились благословлять его, когда он проходит мимо, в дверях и окнах полно народу».

Это могло быть описанием и низкопоклонства перед Дианой. И у того и у другой кружилась голова от выражаемого им поклонения (знаменитый сигнал Нельсона «Англия надеется…» изначально звучал «Нельсон надеется…»); и оба, несмотря на всех своих поклонников, были колоссами на глиняных ногах. Каждый заполнял некую потребность в конкретный момент истории своего народа: Нельсон был военным героем века войн; Диана стала святой покровительницей страны, переживающей свое падение. После смерти Нельсона гроб с его телом доставили в собор Святого Павла, по бокам стояли шестеро адмиралов в полной парадной форме, и похороны длились четыре часа с соблюдением всех почестей, положенных государственному деятелю. На похоронах Дианы все внешние формальности были сведены к минимуму, за ее гробом в Вестминстерское аббатство шли гражданские представители благотворительных организаций, с которыми она была связана, минимальное число военных стояло в почетном карауле у гроба, а собравшихся больше занимало, кто присутствует из кино- и поп-звезд. Разница между этими двумя похоронами показывает, насколько отошли в прошлое имперские представления о типично английском. На их место пришло нечто более личное. Иногда это просто ужасает.

* * *

Летом 1998 года во Франции собрались футбольные команды со всего мира, чтобы поспорить за чемпионский кубок. Невзирая на то что организация этого турнира со стороны французских властей была до известной степени беспорядочной, его проведение признали весьма успешным и многие миллионы зрителей с восхищением следили за прямыми телевизионными репортажами. Но имела место, конечно, и «английская проблема». Под «английской проблемой» понимается проблема хулиганства. Наиболее трагичную форму она приняла в мае 1985 года на стадионе «Хейзел», когда после крупной стычки между болельщиками «Ливерпуля» и «Ювентуса» погибло около сорока итальянцев. Перед французской и английской полицией стояла, грубо говоря, задача не дать этим хулиганам убить кого-нибудь еще. Тем летом они добились успеха, хотя уже после того, как весь мир стал свидетелем сцен, когда пьяные молодые англичане швырялись стульями, камнями и любыми другими предметами, которые, к несчастью, вызвали у них враждебное отношение. В противоположность англичанам шотландские болельщики успели изрядно напиться и все, что было потом, просто проспали.

Но больше всего в насилии английских хулиганов поражает то, что все это у них как бы в порядке вещей. Мне помнится один незначительный инцидент после игры между Англией и Швейцарией, которой открывался чемпионат Европы 1996 года. Англичане провели игру профессионально вяло, и швейцарцы сумели свести игру к ничьей 1:1. Добиться такого на стадионе «Уэмбли» в присутствии 70 тысяч английских болельщиков они даже не надеялись. Швейцарцы, в том числе и их сторонники, среди которых было немало женщин и детей — гораздо больше, чем можно было ожидать в Англии, — ликовали. Настроены они были дружелюбно и по сравнению с грубостью и невоспитанностью английских болельщиков вели себя спокойно и абсолютно никому не угрожали. Покинув стадион, они еще долго пели и плясали на улицах. На краю одного из тротуаров около сорока человек из них — мужчины, женщины и дети — выстроились, чтобы создать «мексиканскую волну». Молодой англичанин с бритой головой сначала таращился на них с другой стороны улицы, потом подбежал к одному из молодых людей из этой толпы и, приблизив лицо почти вплотную к его лицу, заорал: «Идиот!» Швейцарцы были явно ошарашены. Англичанин продолжал жестикулировать, двигая рукой вверх и вниз. «Ты идиот!» — снова взвизгнул он, размахнулся, ударил молодого человека кулаком в лицо и пошел через толпу. Шел он как ни в чем не бывало, вызывающе и достаточно медленно, словно предлагая попробовать отомстить за обиду, нанесенную их приятелю, — тот согнулся, и из носа у него текла кровь. Но никто не ответил, поэтому громила удалился развязной походкой, несомненно торопясь рассказать друзьям, как он уделал одного из болельщиков гостей.