Помимо всего прочего, кривая Филипса сильно повысила градус самоощущения макроэкономистов. Предмет их исследований стал наконец-то приобретать конкретные черты, казалось, что обществу становится очевидней полезность их работы. Кто-то даже в порыве восторга сказал: наконец-то экономика, причем не микроэкономика, занимающаяся деятельностью отдельных отраслей и предприятий, а экономика с приставкой «макро» доказала, что она стала подлинной наукой. Потом выяснится: слегка погорячились…

Но в 60-е годы показанные кривой Филипса зависимости подкреплялись жизнью и казалось, так будет всегда.

Кстати, помните, в главе «Пощечина в кредит» говорилось о том, как каждый из нас, беря кредит в банке или погашая его, увеличивает или уменьшает количество циркулирующих в обществе денег? То есть мы все тоже участвуем в описанных Филипсом процессах – они зависят от нас! Но в еще большей степени жизнь населения напрямую зависит от ставки процента. (В России зависимость эта пока еще выражена не ярко, но уверяю вас – все впереди!)

Центробанк определяет ее для коммерческих банков, одалживающих у него деньги. Этот показатель определяет затем (хотя и не напрямую) стоимость кредита, который предлагают банки своим клиентам – и бизнесу, и потребителям.

То есть если Центробанк повысит свою ставку (борясь с инфляцией), то это должно отразиться и на потребителях – больше в месяц придется платить. Если он ее, наоборот, понизит, то есть надежда, что и коммерческий банк даст поблажку или, по крайней мере, не станет зверствовать еще более, задирая цену своего кредита.

То есть, гася кредит, мы вершим двойное благо – и деньги в обороте страны уничтожаем, тем самым помогая стабильности цен, и себя избавляем от тяжкого бремени… С другой стороны – а как без него, без кредита, обойтись… Да и без нас – другие желающие все равно найдутся.

Все эти принципы работают в любой рыночной экономике, но по-разному. Например, в России кредитно-финансовая система еще только развивается. Наличность составляет гораздо большую долю денежной массы в обращении. Коммерческие банки меньше зависят от Центробанка, а потому волшебная веревочка в его руках работает слабо или вообще не работает. Гораздо более эффективное воздействие на состояние дел он может оказывать с помощью так называемых валютных интервенций – скупая рубли за валюту или наоборот. Механизм все тот же: покупаешь рубли – растет его курс, продаешь – курс опускается. Возможность воздействия, впрочем, не безгранична, несмотря на то даже, что Россия накопила огромные валютные резервы. Все дело в том, что курс рубля в большой степени определяется ролью поставщика нефти и газа и металла, которую играет Россия в мировой экономике, очень сильна зависимость от чужих «дядей» – центробанков развитых стран Запада, прежде всего США. То есть не прямо, так косвенно волшебная веревочка все равно работает и в России, только концы ее в чужих руках.

На потребительском же уровне неразвитость кредитной системы приводит к тому, что россияне вынуждены одалживать деньги под невероятно высокие проценты. В Англии, например, о таких не слыхали со времен 70-х, когда «кривая Филипса» вдруг перестала работать.

Главные странности начались после ближневосточной войны 1973-го, когда в результате арабского эмбарго резко выросли цены на нефть. А нефть ведь не просто продукт, а базовый. Дороже нефть, значит, дороже керосин и бензин, а эти субстанции движут всей экономикой, в том числе и транспортируя потребительские товары и продукты питания – значит, все они должны подорожать.

1973 год дал такой резкий скачок инфляции, что его, казалось, не остановить волшебной веревочкой. Вернее, если решиться совсем уже задрать процентную ставку в небеса, то эффект будет – инфляция остановится. Но ведь понятно, что, согласно Кейнсу и Филипсу, и безработица достигнет опасных высот… А такого избиратель терпеть не станет!

И вот в 70-е годы явился миру новый, невиданный и неведомый экономистам страшный зверь, которого назвали «стагфляцией» – от скрещения двух зверей известных, но ранее никогда не спаривавшихся – инфляции и стагнации (что в переводе с английского означает «застой»). И рост экономический замедленный, вялый, и инфляция высокая, и безработица – тоже. То есть все самое худшее из разных экономических миров. Кривая Филипса говорит нам, что такого быть не может, а вот ведь как: не может, а есть.

Некоторое время правительства и их экономические советники пребывали в растерянности. Но потом появились Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, которые опирались на «чикагскую школу», так называемых монетаристов, и прежде всего Милтона Фридмана. А те предлагали отказаться от прежних рецептов, поскольку новая болезнь требовала и новых методов лечения. Надо для начала куда решительнее дернуть за волшебную веревку, за тот ее конец, который ударяет по инфляции. (Это, конечно, далеко не единственное, к чему сводится содержание так называемой рейганомики. Наверно, важнее в ней – резкое сокращение государственного вмешательства в экономику и сокращение налогов.) Но людям запомнились прежде всего немыслимо высокие процентные ставки. Пятнадцать процентов и выше – да где это видано! (Мы с вами, правда, знаем, где такие проценты и сейчас считаются нормой.) Но тогда британское правительство делало, что могло, чтобы облегчить страдания – налоговыми льготами, например, когда выплаченные проценты вычитались из причитающегося с вас налога.

В общем, потерпели и выжили. А стагфляция была побеждена. С помощью вроде бы Кейнса и Филипса, но несколько по-другому. А чтобы как-то объяснить знаменитую кривую, ее развернули горизонтально. Породив всякие шутки насчет того, как еще больше «окривел этот Филипс».

Но все равно его работы вошли в историю как немалое достижение экономической мысли. Равно как и еще одна кривая, вызвавшая не меньше, а еще больше споров и очень полюбившаяся поклонникам рейганомики. Большим поклонником этого простого, колоколообразного рисунка до самого конца своего президентского срока оставался и президент Буш-младший.

Называется она «кривая Лаффера». Хотя некоторые говорят, что называть ее так несправедливо. Поскольку ее якобы открыл на несколько столетий раньше арабский мыслитель и экономист Ибн Хальдун.

Финансы по-исламски

Абдель Рахман Абу Зейд ибн Мухаммед ибн Хальдун был выдающимся арабским мыслителем и экономистом конца ХIV – начала ХV века. Считается, что расцвет исламской философии и научной мысли приходится на куда более ранний период, до того, как в ХI—ХII веках, после яркого арабского ренессанса, утвердилась жесткая пуританская школа ислама. Ее сторонники считали любую инновацию ужасной ересью. С их точки зрения, разделяемой суннитскими радикалами до сих пор, Коран содержал все необходимые человеку знания, а всякие попытки искать их вне пределов священной книги бессмысленны и даже греховны.

Ибн Хальдун был мусульманином, но не буквалистом, к тому же вырос, получил образование и начал научно-просветительскую деятельность в Магрибе, на Западе арабского мира, вдали от главных центров жесткого пуританизма, располагавшихся на Востоке. Позднее, когда его вольнодумство довело-таки его до беды на родине, он бежал в Египет, где пользовался покровительством правивших там в то время мамлюков – восставших гвардейцев султана, создавших там свое собственное государство.

Он не только продолжал дело приостановленного, «замороженного» арабского ренессанса, но и соединял его традиции с Возрождением европейским.

Он много размышлял о природе общества и целях человеческого существования. Историки полагают, что он первым подошел вплотную к открытию экономических циклов, а марксисты хвалили его за создание трудовой теории стоимости. Пришел он, в числе прочего, к интересным выводам относительно эффективности и предельной полезности налогов.

Тема эта была крайне актуальной: налоговые поборы казны душили экономику, не давали ей развиваться. И вот Ибн Хальдун предположил, что их снижение налоговой ставки может, как ни странно, не только стимулировать рост, но и привести к увеличению общей суммы собираемых налогов.