Баланс между минимально приемлемой ценой для производителя и максимально возможной для продавца (опять же на самом пределе) – это, как правило, не одна конкретная цифра, а некая маржа, некий разброс цифр, попадающих в просвет, в перекрестье между максимальными и минимальными ожиданиями.
Тут мы вплотную подошли к одному трудно произносимому и не очень удачному термину. Но если у вас стойкое отвращение ко всяким заумным словам (я, например, его разделяю), то пропустите их мимо ушей – вернее глаз.
Звучит это так: «предельная (или маржинальная) полезность». Смысл: есть предел полезности – и товара, и услуги, и, как ни странно, капитала и даже денег. И вот там, «на полях», в предельных зонах, происходит взаимодействие спроса и предложения и определяется цена.
И вот экономисты понапридумывали разные способы, как попытаться все это объяснить неспециалистам.
Например, парадокс воды и брильянта. Как такое возможно, что блестящие камушки – брильянты – стоят так дорого, а вода – совершенно необходимая для жизни вещь – так дешево?
Ответ: воды так много, что граница ее полезности теряется в речных и озерных глубинах (а также в небесах, откуда выпадают снег и дожди). В то время как брильянты, хоть и обслуживают некую эксцентричную, весьма смутной необходимости, потребность («лучшие друзья девушки»), тем не менее являются редкостью, и их мало, предел их вот он, очевиден всем, надо очень много добавить брильянтов, выбросить на рынок, чтобы цена сильно упала. И главное – все понимают, что это крайне маловероятно. Ведь предельная полезность – в значительной степени вещь психологическая, как и почти все, что касается денег.
Есть, конечно, и другое объяснение парадоксу: изготовление брильянтов требует больших расходов и усилий – вот они и стоят дорого. А расходы на воду совершенно незначительны, вот и стоит она ерунду.
Впрочем, не вижу особого противоречия между двумя. Читали ли вы роман советского писателя-фантаста Александра Беляева «Продавец воздуха»? Там некий злодей придумал технологию, как из атмосферы кислород выкачивать. Так что вскоре должно было оказаться, что этого газа не хватает, – и вот тут-то и выясняется, что этот товар полезнее и дороже любых драгоценностей – и люди, и государства готовы платить за него любую цену.
И, кстати, попробуйте-ка кислород «изготовить» в серийных масштабах. Как бы не оказалось, что процесс этот сложнее и затратнее огранки бриллианта.
А воду делать из кислорода и водорода – тоже дорогостоящее дело! Да и сколько раз уже в наше время приходилось наблюдать, как в условиях стихийных бедствий вода начинает продаваться почти по цене золота, если не брильянта. Это уже не предельная полезность, а крайняя нужда!
Предельные крайности фермера Боба
Но давайте вернемся к ценообразованию.
Сидит, к примеру, у себя на ферме фермер Боб, и выращивает он каждый год пять мешков зерна. В одном мешке он собирает неприкосновенное кормовое зерно. Еще одного ему хватает на пропитание и на корм домашнему скоту, из зерна третьего мешка он гонит виски, из четвертого кормит птиц в лесу, к которым он с детства питает слабость, а пятый выставляет на продажу. Вот этот предельный, маржинальный, извините за выражение, мешок и определяет цену на зерно на рынке.
А что произойдет, если Боб вырастит зерна еще больше – на один мешок? Вот тогда именно он и определит рыночную цену.
Но это в совершенно абстрактной ситуации, когда других фермеров в округе нет, когда он единственный производитель.
Но предельную полезность можно определять не только добавлением, но и вычитанием. Какие перемены может вызвать в этой формуле Боба неурожай? Во-первых, надо сразу уточнить: неурожай где – на ферме Боба, во всех остальных хозяйствах в округе или везде? И каков количественный масштаб – насколько меньше зерна он соберет?
В первом случае, при неурожае в 20 процентов на своей ферме, Боб скорее всего оставит без дополнительного корма лесных птах. В остальном в его жизни ничего не изменится. Труднее задача станет перед ним, если он соберет на 40 процентов меньше – придется ему, видимо, завязать с выпивкой. Ну а 60-процентный неурожай и выше – это уже катастрофа, резкое падение уровня жизни, потому что придется зарезать часть скота и, может быть, даже голодать.
С другой стороны, не менее драматические изменения в жизни Боба могут произойти, если неурожай ударит по соседям. В таком случае цены на зерно могут резко подскочить вверх – настолько, что соблазн оставить без зерна птиц и выставить на продажу не один, а два мешка из пяти может оказаться непреодолимым… Но вообще-то и без самогона можно обойтись, если цену дадут за зерно правильную (в конце концов, можно покупать иногда бутылочку в магазине).
Но есть некий предел, дальше которого Боб не пойдет. Есть предел и с другой стороны – стороны покупателя. Если цены на зерно его превысят, потребитель перейдет на рис или картошку, или даже лебеду будет есть. Таким образом, предельный мешок зерна, без которого Боб не сможет обойтись, и предельный мешок – или сумма – денег, который в состоянии будет покупатель на зерно потратить, определят между собой цену в этом году.
Но и падение цен (если у соседей вдруг дела пошли лучше) может иметь серьезные последствия. Бобу, возможно, придется продавать два мешка по цене одного, опять же пожертвовав бедными птицами, чтобы просто сохранить нравящийся ему образ жизни. А если цены упадут еще ниже, может случиться и так, что больше одного мешка продать не удастся – рынок перенасыщен. Со всех сторон существуют предельные максимумы и минимумы, между которыми и формируется цена на зерно.
Конечно, в жизни все гораздо сложнее такой схемы. Для начала кормление птиц может быть для кого-то самой важной вещью на свете. Ради сохранения домашнего скота многие пойдут на лишения – серьезное снижение личного потребления. Не говоря уже о том, что Боб может просто оказаться алкоголиком и ни за что не откажет себе в удовольствии гнать виски из собственного зерна.
И наконец, понятно, что в реальности на формирование цен на зерно влияет множество других факторов: цены на другие культуры и на скот, государственные субсидии и внешняя торговля, политика и бог его знает что еще. Но все эти факторы ощетинятся своими предельными максимумами и минимумами – например, государственные субсидии далее некоего предела уже не работают.
Таким образом, что-то в этом духе происходит из года в год, и цену установит не какой-то Госплан, а господин Рынок, который получит весь необходимый для этого объем информации с помощью одного, но сверхмощного естественного «компьютера» – с помощью денег. Деньги и добудут, и передадут информацию, и измерят стоимость, и позволят осуществить товарный обмен. И даже помогут составить планы на будущий год – например, решить, какую площадь и какой культурой целесообразно засеять. Вот сколько способностей у этой штуки, у денег! И это – только начало!
Ну и вообще, в реальной жизни в роли фермера Боба выступают скорее государства. И вот уже страна целины, бывшая житница СССР – ныне вполне независимый Казахстан – сообщает о введении тарифов на экспорт пшеницы. И это вам не фокусы какого-нибудь выдуманного Бората, нет, это вполне осознанная реакция на ситуацию на всемирном рынке качественного зерна. Деньги выполняют ту самую свою информационную функцию и говорят казахстанскому правительству, что надо вводить экспортные пошлины. Поскольку темпы инфляции в стране приближаются к 20 процентам в год. К аналогичным мерам уже прибегли Россия и Аргентина. А все потому, что на мировых рынках цены неуклонно растут. Неурожай случился в США и некоторых странах ЕС, а также в Австралии, пораженной засухой. Границы полезности явно сдвинулись. Предложение будет меньше, пострадает и спрос. Кто-то сможет позволить себе более высокую цену на хлеб, но многие – нет. Всемирная продовольственная организация опасается, что впервые за многие годы в Африке вновь начнет расти число голодающих и даже умирающих от недоедания детей.