Рэндо ничего не говорил о том, как сумел отнять королеву айлльу у Желтоглазого. Но вышел из дома Ундори он в одиночестве, хозяин не провожал его, и отъезд был спешным. Айарриу чуял, что все это не закончится легко и просто. Поэтому, ощутив приближение Желтоглазого, он не удивляется. В глубине души он ждал этого. Это должно было произойти.

Коляска Желтоглазого летит, как пущенная из лука стрела. Сам Желтоглазый в такой ярости, что это доносится вместе с его запахом. Но айлльу, против обыкновения, почти не чувствует страха. Полковник Ундори, верно, обезумел, если решился на открытое столкновение с Хараем. Как бы Харай ни любил его, но если Желтоглазый посягнет на тех, кому Рэндо обещал защиту, ему не поздоровится. До сих пор Желтоглазый понимал это и старался погубить Рэндо исподтишка, чужими руками.

Сейчас он ставит на карту все.

Коляска останавливается. Сторож хорошо знает полковника Ундори, друга губернатора, да и имей он приказ, не смог бы он остановить его. Стремительным шагом Маи пересекает двор. Желтые глаза его пылают. Он безошибочно, точно имеет чутье такое же острое, как у айлльу, определяет, где искать Хараи.

…Желтоглазый стоит перед Айарриу.

Поодаль беззвучно, как призрак, появляется Эн-Тайсу. По его лицу нельзя понять, что он думает, по запаху понятно — ждет.

Эле Хетендерана смотрит в тигриные желтые глаза. Прямо, спокойно.

— Стережешь хозяина, красавчик? — усмехается полковник Ундори. — Ну-ка, в сторону.

— Приказано никого не пускать.

Улыбка уходит с лица Желтоглазого.

— Пшел вон.

— Приказано никого не пускать.

— Тварь, — говорит Ундори почти с удовольствием. Пальцы его стремительно вычерчивают какое-то заклятие, он поднимает палец, вокруг которого пляшут искры. — В сторону. Или твои мозги превратятся в кисель.

«Это пустые слова, — думает демон. — Он не посмеет ничего сделать. Я исполняю приказ Харая», — и это чистая, явная правда, но глубинный страх, который Желтоглазый поселил в его душе, все же слишком силен. Ярко-белая кожа айлльу не может побледнеть. Лицо Аяри делается серым как пепел.

— Приказано никого не пускать.

— Бесы и Бездна! — рычит Ундори, теряя самообладание, и отшвыривает Аяри со своего пути. Физически, без применения магии, человек намного слабее айлльу, но прикосновение Желтоглазого отвратительно, а тело слишком хорошо помнит прежние его прикосновения и боль, которую он причинял. На миг колени Аяри слабеют, он ударяется спиной о дверь, и полковник ухмыляется, протягивая руку…

Вторая, незапертая створка двери отворяется.

Навстречу Желтоглазому выходит Высокий Харай.

Рэндо двигается медленно; видно, насколько он устал. Рубашка его насквозь промокла от пота, под глазами набрякли мешки, руки в крови… но глядя на него, Аяри чувствует, что сердце его оковано сталью. Ундори больше не имеет над ним власти.

— Боевые заклинания в моем доме? — медленно говорит губернатор и поднимает бровь.

Полковник отвечает усмешкой, похожей на оскал.

— Прости, не сдержался.

— Зачем ты здесь?

— Зачем?! Ты весьма неприятно удивил меня, Рэндо.

— То же самое я могу сказать тебе.

Маи фыркает и говорит резко:

— Я догадываюсь. Губернатор Хараи, Хозяин Богов, любитель красивых айлльу. Мне следовало об этом подумать. Тебе, должно быть, неприятно сознавать, что все это время ты сожительствовал с животными.

Неожиданно Рэндо улыбается в ответ — задумчиво, почти ласково.

— Вот как ты заговорил, Маи. Что же, так даже лучше.

Ундори отступает на шаг, передергивая плечами, отводит лицо. Он сказал слишком много и сам это понимает. Его слова были пощечиной, но пощечина пришлась по забралу стального шлема.

— Прости, — коротко говорит он. — Прости, Рэндо. Я… я не ждал, что ты решишь растоптать все, что для меня важно.

Хараи молчит. Лицо его, усталое и спокойное, непроницаемо, лишь глаза потемнели, и грозный полковник точно съеживается под этим взглядом.

— Маи, — говорит, наконец, губернатор. — Есть вещи, которых делать нельзя, потому что их делать нельзя. Прости меня. Я должен был сказать тебе это раньше.

Маи болезненно морщится и поднимает руку, точно пытается загородиться от его взгляда.

— Ты по-прежнему дорог мне, — говорит он ровнее. — Я дарю тебе эту самку и ту, другую, тоже. Бесы побери, я их всех тебе дарю, если ты их так любишь. Делай с ними что хочешь. Но…

— Что — но?

Ундори оскаливается и говорит громко и ясно:

— Отдай мне щенков!

Рэндо сужает глаза.

— Маи…

— Или ты скажешь, что они тоже айлльу? Я чувствую эхо заклятий. — Ундори говорит с ожесточением, он понял, что Рэндо ему не переубедить, не помогут ни оскорбления, ни заверения в дружбе, и теперь он хочет лишь вернуть то, что считает своей собственностью. — Ты успел все испортить, у тебя было достаточно времени. Ты форсировал роды. Отдай мне щенков! Они тебе не нужны.

— Маи, — тихо спрашивает Рэндо, и в голосе его с каждым словом все явственнее слышна брезгливость, — Маи, а с чего все началось? Как получилось, что ты заставил пленницу совокупиться с кобелем? Ты… ставил… эксперимент?..

Маи ухмыляется. Отмахивается.

— Какая разница? — говорит он. — Хорошо, я был пьян. Эти твари гордые, как бесы… смотреть противно.

Хараи медленно выдыхает и закрывает глаза.

Протягивает левую руку.

Напряженные пальцы его разведены так, точно он собирается схватить Ундори за грудки, и полковник отшатывается, спрыгивает на землю со ступенек. Но лицо губернатора спокойно, ловить Маи он и не думает.

В руке его точно сгущается тень; и впрямь это — тень, становящаяся все плотней… она обретает контур и вес, цвет и объем, пальцы Рэндо сжимаются, нащупывая предмет, появившийся из пустоты. Странная улыбка трогает губы Хараи. Маи смотрит на него, оцепенев. «Нет, — шепчет он, — нет… о бесы… не может быть».

В руке губернатора — фамильный меч.

— Солнцеликий!

Жители острова Ллиу бедны. Они живут рыболовством: скалы Ллиу не могут прокормить землепашцев. Даже простая ткань здесь считается ценностью, рыбаки одеваются в шкуры морских зверей. Но на Восточном архипелаге нет воинов отважней, чем уроженцы Ллиу. Они тверды, как взрастившие их скалы. Они обороняли от захватчиков с Запада свой дом так упорно, что только мертвецы Особых корпусов могли обратить их в бегство, мертвецы — и мрачные северяне из Меренгеа. Но высокую цену меренцы платили за это.

— Не тревожьте его разговорами о военных действиях, лейтенант, — сказала суровая дама-врач, — он хорохорится как петух и все обещает сбежать от нас. Отрадно видеть, что ранение не уничтожило храбрости этого молодого человека, но перевод в Особые корпуса — не лучшее продолжение военной карьеры.

И княгиня Галари, майор медслужбы, удалилась.

Под лазарет заняли единственное в поселке уцелевшее здание. «Рыбу здесь, что ли, хранили?» — раздумывал лейтенант Хараи. Рыбой пахло так, что хоть отплевывайся. А окон не открывали — ветер дул промозглый и сильный, как таран. И так-то он пробивал щелястые стены насквозь, пальцы леденели от сквозняка…

Маи лежал, закинув руки под голову, и кривил рот.

— А! — только и сказал он, кинув на Рэндо короткий взгляд. — Привет.

— Ты нелюбезен, — улыбнулся Хараи, пододвигая шаткий стул.

— У меня все болит. Хочешь, чтобы я рассыпался мелким бесом?

— Не требую.

— Зачем пришел?

— Экий ты суровый, дружище.

Маи хмыкнул, отворачиваясь.

Рэндо глядел на него с улыбкой; выпады Маи ничуть его не задевали.

— Маи, — сказал лейтенант Хараи на правах лучшего друга. — Доложу я тебе, ты болван. Кто тебя просил лезть на рожон? Для таких, как ты, надо учреждать особый орден. «За бездействие». Ибо для тебя оно подвиг.

— Не смотри на меня с таким самодовольным видом, задери тебя бес! — рявкнул Ундори. — Говорю же: у меня все болит, и я зол. Лучше бы принес мне выпить.