Переход власти в другие руки был главной целью блока. Его программа сама по себе особого значения не имела; она была составлена главным образом для того, чтобы «оправдать» в глазах левой общественности соединение к.-д. с такими еще недавно «одиозными» элементами, как октябристы или националисты вроде Шульгина. Первые пункты программы были даже уступкой более левым элементам, не вошедшим в блок: требования широкой политической амнистии и возвращения всех административно высланных. Такие меры при наличии новых настроений в среде социалистов могли только привести к чрезвычайному усилению агитации против войны: нельзя же было серьезно думать, что Каменевы и Сталины, возвращенные из ссылки, из благодарности заняли бы вдруг патриотическую позицию.

Другими пунктами программы были: польская автономия, примирение с Финляндией, отмена репрессий против т.н. «украинцев» и «вступление на путь отмены ограничений в правах евреев» (этот последний пункт особенно трудно «дался» правому крылу блока). Наконец, Г.думе предлагалось заняться законопроектами: о равноправии крестьян (закон был уже проведен по 87 ст. в 1906 г., но Думой еще не рассмотрен), о волостном земстве, о реформе земского и городского самоуправления, о кооперативах и т.д. Все это были вопросы, говоря словами государя, - «хотя и важные, государственные, но не насущные для настоящей минуты».

Программа блока еще не была подписана, когда в стране начала развиваться агитация в пользу «министерства доверия», согласно формуле июньской конференции к.-д. партии. А. И. Гучков от военно-промышленного комитета обратился к И. Л. Горемыкину с резким письмом, требуя ухода правительства.230 Затем московская городская дума 18 августа единогласно приняла резолюцию, требующую «правительства, облеченного доверием страны». Другие думы, а также и земские собрания стали присоединяться к московской резолюции. О правительстве «из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями» насчет программы работ, говорилось и в программе блока.

Шесть думских фракций - около 300 депутатов из 420 - вошли в прогрессивный блок, к которому примкнули также три группы Г. совета (левые, центр и беспартийные). «Да будет мне позволено назвать этот блок не красным, - говорил 25 августа в Г.думе лидер правых Н. Е. Марков, - ибо красные определенно кровавого цвета в него не вошли… Его правильнее назвать желтым блоком». - «Не желтым, а трехцветным», - возражал на это В. В. Шульгин. «Немыслимо всех включить в блок, - говорил известный к.-д. деятель кн. Д. И. Шаховской. - Всегда останется кое-кто направо и океан - налево».

Блок был орудием борьбы за власть; имея большинство в Г.думе, он мог наносить правительству чувствительные удары. Вошедшие в него группы фактически подчинились руководству фракции к.-д., наиболее политически опытной и яснее других знавшей, чего она хочет. К.-д. нередко оказывали сдерживающее влияние на своих более «умеренных» коллег, когда те в порыве раздражения были готовы идти на резкие, необдуманные шаги; они берегли блок.

Некоторые члены кабинета в момент образования блока сочли возможным вступить с ним в переговоры и даже склонялись к соглашению на почве отставки части министров и замены их «общественными деятелями». Но государь отнесся к этому с решительным неодобрением. Он считал, что власть должна быть единой; особенно во время войны недопустимо, чтобы министры «служили двум господам»: монарху, на котором вся ответственность, и «обществу», неуловимому и изменчивому в своих настроениях. Ввиду того, что Г.дума закончила обсуждение всех проектов, связанных с ведением войны, государь поручил И. Л. Горемыкину, приезжавшему к нему с докладом в Ставку, объявить перерыв думской сессии. Этот акт был в то же время ответом на требование о передаче власти в другие руки.

Думская сессия была прервана 3 сентября. Некоторые депутаты хотели тут же «устроить скандал», демонстративно уйти из всех особых совещаний, но большинство решило подчиниться, соблюдая строгую корректность. Зато на съездах земского и городского союза, открывшихся в Москве 6 сентября, оппозиционные круги получили возможность выразить охватившие их чувства. В. И. Гурко, воскрешая распутинскую легенду, восклицал: «нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом»; А. И. Гучков прославлял Г.думу, «хилого ребенка Саблеров и Харузиных», поднявшегося до общегосударственного значения. А. И. Шингарев говорил: «После севастопольского грома пало русское рабство. После японской кампании появились впервые ростки русской конституции. Эта война приведет к тому, что в муках родится свобода страны, и она освободится от старых форм и органов власти…» Это указание на «благие последствия» проигранных войн помимо воли оратора совпадало с настроениями пораженцев.

Оба съезда избрали депутации к государю для передачи резолюции, требующей смены правительства. Государь, естественно, отказался их принять.

15 сентября в Ставке состоялось заседание кабинета, на котором государь отчетливо выразил министрам свою волю - посвятить все силы ведению войны и не допускать политической борьбы, пока не достигнута победа. Те из министров, которые стояли за уступки блоку, один за другим должны были оставить кабинет (первыми были уволены А. Д. Самарин и кн. Н. Б. Щербатов; вскоре за ними последовали А. В. Кривошеин и П. А. Харитонов).

Пока в тылу развивалась борьба за «министерство доверия», на театре военных действий произошли существенные перемены. На юго-западном фронте русские войска имели крупный успех в районе Тарнополя и Трембовли; было взято несколько десятков тысяч пленных, обратно отвоевана широкая полоска Галиции: только недостаток снарядов не дал возможности развить далее этот успех и двинуться на Львов.

На всем северном фронте, вдоль Двины, атаки неприятеля на русские тет-де-поны были отбиты. Только на западном фронте немцы нанесли в начале сентября еще один сильный удар, прорвав русскую линию около ст. Ново-Свенцяны на Варшавской жел. дор.; немецкая кавалерия проникла далеко на восток, в район Молодечно; немецкие разъезды достигли даже линии Московско-Брестской ж. д. Русской армии пришлось очистить Вильно; но германские части, прорвавшиеся на русскую линию, были частью уничтожены, остальные оттеснены обратно; клин, вбитый в русский фронт, был полностью ликвидирован, и «зарвавшемуся врагу был нанесен огромный урон», как гласило сообщение от 19 сентября…

Германское наступление на этом закончилось. Фронт начал опять «застывать»: вдоль Двины, по линии озер, немного впереди Минска, на линии Пинских болот и южнее, на р. Горыни и Стыри. Угроза Риге-Пскову-Киеву, не говоря уже о столицах, отпадала. Начались осенние дожди. Германский технический перевес уменьшался по мере удаления от баз. Первые же успехи подняли дух русских войск. Великое отступление наконец нашло свой предел.

В армии, вопреки паническим заявлениям в столицах, смена верховного командования была воспринята как должное. Солдатская масса разделила мнение царя о том, что именно он должен был взять на себя командование в такую трудную минуту; а офицеры (по словам английского генерала сэра А. Нокса, состоящего при Ставке) «были охотно готовы ценой отставки Великого Князя купить столь желанное для них увольнение Янушкевича и Данилова…»

Кампания 1915 г. на восточном фронте закончилась. «Россия в настоящее время внесла свой вклад - и какой героический вклад - в дело борьбы за европейскую свободу, - писал Ллойд Джордж, - и в течение многих месяцев мы не можем расчитывать со стороны русской армии на ту активную поддержку, которой мы до сего пользовались… Кто займет место России, пока ее армии перевооружаются?» - «Как мы можем отплатить России за все, что она сделала для Европы?» - спрашивал «Times» (24.II.1X). Действительно, за 1915 г. Россия вынесла на себе главную тяжесть борьбы. К осени 1915 г. на восточном фронте было сосредоточено 137 пехотных австро-германских дивизий и 24 кавалерийских; на западном оставалось 85 пехотных и одна кавалерийская. За все лето никакие боевые действия на англо-французском фронте не доставили России того облегчения, которое русские армии принесли союзникам за первые месяцы войны.231 Это объяснялось главным образом чрезвычайной трудностью продвижения на сильно укрепленном западном фронте. В сентябре 1915 г. (12-25) союзники, однако, предприняли наконец сильные атаки одновременно около Арраса и в Шампани; они прорвали первые германские линии, захватили около 25000 пленных. «Кажущееся бездействие союзников, - писало по этому поводу «Новое Время» (15.IX), - было периодом подготовки удара». Но дальнейшего продвижения не последовало, и потери союзников при этой атаке чуть не вдвое превысили германские потери. Все же это внезапное пробуждение западного фронта сыграло, вероятно, известную роль в прекращении германского наступления на Россию.