Беккер задумчиво замолк, а Джош затаил дыхание. Беккер дойдёт до верного ответа, но помогать ему — увольте.

— Ты им нужен живым. Ты обладаешь каким-то специальным знанием? Особо ценен?

Игра в «горячо-холодно». Сейчас — тепло. Не помочь, только сбить со следа.

— Они хотели закончить обряд, пан Беккер. И, наверно, думали, что я сгожусь на роль жертвы. Беззащитный, без Сил. Слепой. Они не знали, что я снова в отделе.

Беккер ответил не сразу, с ощутимым сожалением. Видать, идея об исключительной ценности сотрудника весьма пана прельщала.

— Наверно, ты прав…. Но теперь они убедились, что ты не столь беззащитен. Попробуют повторить нападение? Что думаешь?

А здесь — скользко. Очень скользко…

— Возможно…

— Вот что, отправляйся домой. Вам поставили барьер и защитку, настроили сигнализацию. Даже при осаде ночь продержитесь. А я пока подумаю. Утром никуда не уходите, сидите дома. Оба. Я сам приду. Надеюсь, к утру разберусь.

Джош ну совершенно так же надеялся — разобраться к утру.

Мэва изволила очнуться, Цез дрых дальше. В половине первого ночи сидели вдвоем с напарницей на кухне и глотали горячий сладкий чай. Мэва заявила, что то дерьмо, в которое они вляпались с Джошем, ей не нравится. С тех пор подавленно молчала. Джозеф думал. В частности, о том, что ему дальше делать. До седьмого ноября осталось чуть больше двух суток. Беккер ни в коем случае не должен зацапать того блондина. По одной простой причине — зацапав, Верхнее теперь уже без зазрений совести выбьет из мага все необходимые сведения. Нельзя. С другой стороны, блондин разгуливает на свободе и легко может зацапать всё того же Джоша. И лично для Джоша такое развитие событий куда неприятней. Так что же дальше? Долго думал, долго хлебал чай, потом понял — до половины четвертого утра ворошили досье, копались в картах активности. Сравнивали прошлогоднюю карту с нынешней… Крутили-вертели пахнущие плесенью старые архивные стопки, рылись в пыльных фолиантах. То есть — Мэва всё это делала, а Джош так, с боку припёка. Нашли самое спокойное с точки зрения всплесков природных энергий место — старые склады кирпичного завода на окраине, на Староградской. А что, удобный дремучий уголок, таким же дремучим был в прошлом году коттедж некроманта… Но это так, к слову. Просто взять на заметку. И еще взять на заметку, что астрологические сутки не совпадают с реальными.

Больше ничего не придумали — на дурную-то голову. Зато Мэва призналась, что уже видела блондинчика с ненормальными глазами с неделю назад на остановке, и теперь вся в раздумьях — тот самый или не тот. Толку теперь гадать? До визита Беккера оставалось еще часов примерно пять, легли отсыпаться.

Наверно, газ всё же подействовал на психику, поскольку заснуть Джош не мог вообще никак. Долго ворочался с боку на бок под давно уже ровное дыхание напарницы, сопение Цезаря, тиканье часов. Слушал шорохи шагов и обрывки разговоров случайных прохожих, раза три взбивал слежавшуюся подушку, никак не мог определиться с одеялом — под ним жарко, без него неуютно. Ни с того, ни с сего наползла тоска. Такая густая, что захотелось вон хоть в ванне утопиться. Или снова уйти на кухню, хлебнуть чего покрепче чая? Где-то оставалось вино, но мало совсем. Зато в шкафу уже полгода стоит непочатая бутылка коньяка. Отказался от идеи, не хотел будить Мэву. Это ведь пока до шкафа дойдёшь… А техники, когда сигналку прокладывали, попередвигали всю мебель, а назад как попало задвинули. Приходится с непривычки на все углы натыкаться. Джош еще раз подумал и остался в кровати.

Тоска, однако, никуда не делась, подступила к горлу без особой причины — то ли общая обида на судьбу, то ли просто беспомощность. Давит что-то, но что — не разберешь. Вместе с тоской пришла непонятная жуть, разлилась в окружающей тьме. Показалось — душно, дышать нечем, и как-будто незаметно, медленно сдвигаются стены, ждут момента раздавить. И почудился опять тот сладковатый запашок. И под кроватью что-то очень тихо шуршало. Мышь? Не мышь, их всех потравил старик Дрожко. Тогда что?

Чего-то недоставало, добавляя паники. Сообразил. Шуршит — это стены сдвигаются, скоро придавят, как в мясорубке, разжуют, выплюнут фарш и белесые обломки костей. Сдвигаются. Медленно, но верно. И душно. И запах. Было жарко и потно, но заставить себя сбросить тяжелое, комом легшее одеяло не сумел. Страшно, как в детстве.

Сообразил, чего не достает — не хрипят антикварные ходики. Умерли. Шуршание тоже умерло, стены теперь шли беззвучно. И сладковатый привкус сделался навязчивым, потянуло на тошноту. Нужно было бежать, бежать срочно из квартиры! Пока еще не поздно, пока жив! Скорей! Только ноги отнялись, и помнилось пока, что в квартире должно быть безопасно — защитка и сигналка. Ни в коем случае нельзя выходить за пределы контура. Но какая же жуть. Это наваждение какое-то!

Но душно стало настолько, что густой воздух увяз на губах, в легкие не попал, Джош начал задыхаться. Сладость обернулась трупной вонью, схлестнулась петля на горле. Нужно было хоть форточку открыть. Бежать сломя голову! Бежать, пока жив! Нельзя. На улице опасней. Это всё какое-то кошмарное наваждение. Нет.

Вспомнил про Мэву. Хотел разбудить, позвать. Окликнул — ни звука не получилось выдавить из горла. И вообще оказалось, что закрыт в гробу, а сверху уже засыпают землей — стучат комья по крышке. Забился в темноте, кулаками пытаясь выбить крышку. Живой же. живой! Так почему хороните?! А кто-то мерзенько захихикал над головой. Не выдержал и заорал, что есть мочи, выкрикивая из себя наваждение.

И проснулся.

Пока с наслаждением дышал, по комнате гуляло долгое-долгое эхо вопля. Жалобного и отчаянного. Вдруг понял, что не эхо — давится криком-плачем женщина на соседней кровати. Подхватился, едва шею не свернул, натолкнувшись на стул, но удержался на ногах. Нашёл. Схватил липкую, холодную от пота за плечи. Затряс:

— Мэв! Это сон! Кошмар! Посыпайся, Мэв!

Тут же сунулась тяжелая мордаха, ткнулся мокрый недоумевающий нос. Третий жилец квартиры интересуется причинами ночного переполоха.

— Иди пока, Цез. Мэв? Мэв, всё хорошо. Всего лишь плохой сон.

Дернулась, что-то проскрежетала сквозь зубы и пребольно задвинула локтём под рёбра, заставив сердито зашипеть. Но тут же затихла и закаменела.

— Джош? Ох… Извини. Кошмар, ага?

— Ага, — пробежался по голым плечам озноб — сам весь мокрый. «Как цуцик», говорила всегда мама. — Проснулась?

— Да. — Повела плечами, выпутываясь из объятий напарника. Отстранилась. Задышала старательно и ровно.

— Я пойду тогда… — ночью, почти голый, в чужой постели рядом с такой же потной и задыхающейся женщиной. Можно было бы усмотреть в ситуации нечто пикантное, если бы не продолжающийся изматывающий тоскливый страх.

— Да. Иди, конечно…

Хоть при закрытых окнах (а открывать на ночь строго-настрого запретили), спрятался под толстым одеялом.

— Кошмар. Всего лишь. Такой реальный, — тряско сообщила напарница. Так, что сразу стало понятно — тоже лежит, завернувшись в свой плед до подбородка, и дрожит под ним, как напуганная шестилетка.

— У меня тоже кошмар. Газ, наверно, — немногим более твердо отозвался Джош. Очень при том надеясь, что сам не вызывает у Мэвы ассоциаций с пугливым дошколёнком.

— Наверно.

Надышались отравы, вот и снится черт знает что. Никаких совпадений, всё закономерно. Но как же до сих пор… хочется на улицу. То ли воздухом подышать, то ли прогуляться и привести нервы в порядок. Мэва молчала, но не спала, Джош слышал. Ворочалась, судорожно вздыхала, шелестела простынями. Длила и длила собственные джошевы мучения своей вознёй. Не раздражала — именно длила. Знал, что рядом человек тоже мучится, и никак не мог заставить себя расслабиться. Потом совсем уж душераздирающе выдохнула и призналась:

— Джош, мне страшно. Только не смейся… Мне показалось… ох, хари эти. Никогда не было так… реально до жути.

Джозеф не смеялся. Это мэвино признание. Джошу самому опять стало… Иррациональная паника. Снова явственно прошуршало. Всего лишь листок со стола слетел. Цезарь спит и во сне негромко рычит. Потом рычание переходит в такой же тихий скулёж. И снова тихо. Невыносимая тишина после мэвиного признания. Показалось, кошмар возвращается, затягивает в свой омут беспомощного усталого человека. Сел, яростно растёр лицо, голой кожей ощущая присутствие чего-то постороннего, вроде настойчивого взгляда в спину. Опять завернулся в противное мокрое одеяло. Постарался убедить себя, что это временно, это пройдёт, когда остатки газа из мозгов выветрятся. Не помогло. Хоть Цеза в постель зови, чтобы живое рядом почувствовать. Нет, пусть спит. Стыдно, пан Рагеньский. Но возможность заснуть обратно в кошмар — пугало.