—  Я отдам вам добычу. Всю, до последнего пенни, — он поднял руку, унимая пробежавший среди «волчьих голов» говорок. — Но вы взамен должны будете поклясться на распятии, что дадите уйти всем вольным стрелкам и что не причините зла и ущерба владениям Ричарда Ли, ему самому и его семейству.

Граф наклонился в седле, вглядываясь в Робина Гуда.

—  У тебя еще хватает наглости ставить условия, пес? Не испытывай моего терпения, Локсли! Иначе вместо королевского суда тебя ждет суд шерифа и свидание с его экзекутором, с которым, как я знаю, ты уже хорошо знаком! Только теперь ты не отделаешься так легко!

Робин вздрогнул, стиснув лук.

—  Молись, чтобы я не взял свое предложение назад! — крикнул Хантингдон, и его лошадь нервно затанцевала.

Локсли попятился, но тут же остановился.

— Или вы дадите свободу всем вольным стрелкам — или не получите ни фартинга, — тихо проговорил он. И добавил уже с откровенной издевкой, передразнивая недавние слова графа: — Решайте, стоят ли «волчьи головы» того, чтобы не выполнить приказ Ричарда и явиться к королю с пустыми руками.

— Ты!..

Хантингдон, закусив губу, замолчал, однако выражение его лица стоило целого залпа ругательств. Наконец граф медленно выдохнул и овладел собой.

—  Ты еще вспомнишь наш разговор, смерд. Ты отказался от манориального суда, так не рассчитывай на королевский. Тобой займется ноттингемский вице-граф, который ждет не дождется, когда снова сможет взять за глотку главаря шервудских негодяев! Уж на этот раз Певерил выжмет из тебя жизнь по капле, будь уверен! — Хантингдон отвернулся от Робина Гуда и вдруг вперился взглядом в меня: — А еще я премного наслышан от Вильяма Певерила о сэре Рейнольде Гринлифе.

Граф тронул шпорой кобылу, но Локсли прыгнул ему наперерез, и все другие вольные стрелки сбились плечо к плечу между мной и Хантингдоном.

Еще не хватало, чтобы парни меня защищали! Может, сейчас я и не сумел бы свалить Хантингдона вместе с лошадью, зато язык у меня, слава богу, работал как надо.

—  Когда увидитесь с Вильямом Певерилом, передайте ему от меня привет, — широко улыбнулся я. — Скажите, что мое сердце тоже рыдает в разлуке.

Впервые на лице графа Хантингдона появилось озадаченное выражение. Он пытался понять, кто я такой — благородный человек или простолюдин? Не ему первому приходилось ломать голову над этой загадкой.

— Я не глашатай, чтобы передавать что-либо вице-графу, — наконец медленно произнес он. — Но если вы, сэр Гринлиф, сделаете то, от чего отказался Локсли...

— То вы будете судить меня милостивым манориальным судом?..

— ...то вы сохраните себе жизнь, и не в вашем положении требовать большего!

Я откинул голову, прислонившись затылком к стене сарая, и рассмеялся — не вымученным смехом, а от души. Общение с Робином Гудом научило меня, помимо всего прочего, тому, что в любой самой отчаянной ситуации можно углядеть что-то смешное и что, пока человек способен смеяться, он еще не мертв.

—  Похоже, слова «Кошелек или жизнь!» перестали быть кличем разбойников с большой дороги, — сквозь смех проговорил я. — И сделались девизом йоркширского графа! Может, изобразите эти слова на своем щите, а, Дэвид Хантингдон?

Хантингдон побагровел, его рука рванулась к рукояти меча.

—  Скоро вы пожалеете о своей теперешней наглости — вы все! Если в Аннеслее осталось вино или эль, напейтесь хорошенько, потому что это будет последняя выпивка в вашей жизни! А то, что вы не долакаете, вечером допьют мои люди!

ЗАЛОГ

В мой сон ворвался звук рожка, и мне захотелось свернуть шею тому, кто в него дудит. Разлепив веки, я не сразу сообразил, где я... Потом понял.

Я лежал на солнцепеке возле сарая, у которого встречал высокородного графа Хантингдона, меня укрывал толстый суконный плащ, подстилкой мне служил второй. Попытавшись выпутаться из этого логова, я зарычал от боли, и кто-то помог мне сесть...

Брат Тук. Монах осмотрел мои повязки, озабоченно качая головой.

—  В честь чего музыка? — я нетерпеливо отбросил руку фриара.

Не успел Тук ответить, как рядом появился Локсли, опустившись передо мной на одно колено.

—  Они почти заполнили ров у западной стены, — мрачно сообщил он.

Вот теперь я вспомнил все.

Сразу же после отбытия Хантингдона осаждающие начали заваливать и без того мелкий ров напротив полуразрушенной западной стены вязанками хвороста, связками еловых веток, и мы поняли, что они готовятся к решительному штурму. Хуже всего — переправу наводили в основном не йоркширцы, а жители соседних деревень, среди которых были и крестьяне Аннеслея. Хантингдон решил проблему потерь в живой силе грубо и просто: вместо того чтобы рисковать своими людьми, он согнал на работы всех, до кого смог дотянуться, вернее, всех, подпадающих под юрисдикцию шерифа. И в придачу — вилланов непокорного Ричарда Ли. Аутло разглядели со стен своих знакомых из Хокнелла, Иствуда, Билборо, даже нескольких лесников из Папплвика. Еще никогда на люд Ноттингемшира не возлагали такой необычной рабочей повинности!

Ричард Ли, понаблюдав за приготовлениями к штурму, мрачно предрек, что будет дальше. Поверх хвороста и веток навалят сбитые в настилы доски, и тогда придет черед воинов Хантингдона. Они ринутся к стене с осадными лестницами, и вряд ли у защитников замка хватит сил, чтобы отбить их атаку, особенно если Хантингдон заготовил достаточно тарчей[56] и если перед штурмом он решит обстрелять Аннеслей стрелами, обмотанными горящей паклей. Внутри замковых стен было достаточно деревянных строений, чтобы начался большой пожар, тушить который будет некому и нечем.

Осаждающие имели на своей стороне все преимущества: сколько угодно воды, сколько угодно леса, множество людей для черных работ... Хантингдон явно не хотел рисковать без крайней надобности своими йоркширцами, у него было не так уж много воинов, но и имеющихся с лихвой хватит, если им удастся взобраться на стену. А на этот раз, скорее всего, им это удастся.

Словом, я выбрал самый подходящий момент, чтобы уснуть.

— Выпей, — Робин протянул мне флягу.

Там оказалось всего несколько глотков, и я решил не спрашивать, есть ли в Аннеслее еще вода. Если это было все, что у нас осталось, экономить такую малость все равно не имело смысла.

Солнце перевалило через зенит, денек выдался на редкость теплый и тихий. На дворе пахло навозом, сеном, близким лесом — Шервуд находился всего в сотне ярдов отсюда... И в то же время оставался недосягаемым, как обратная сторона луны.

Забрав у меня флягу, Робин опустился рядом со мной на плащ. С другой стороны пристроился фриар, удобно опершись спиной о стену сарая. Помолчал и начал напевать, сперва вполголоса, а потом все громче: