Помятым и возбужденным, Мамай все же освободился из тесных объятий торговцев. Он перебежал через путь, вскочил на перрон и, не оглядываясь, пошел к вокзалу, чувствуя затылком разочарованный взгляд проводницы.

— Жулье, — ворчал Потап, отряхиваясь и приводя себя в порядок.

После встречи с торговцами из карманов уплыли сигареты и прочая мелочь. Но эта маленькая неприятность ничуть не омрачила настроения Потапа. В этом городе ему случалось выдерживать куда более тяжелые удары. Но теперь он был морально готов избегать подобных катастроф. Теперь он играл с жизнью по другим правилам. Он больше не бросался сломя голову в авантюрные предприятия, не играл в карты и другие азартные игры, не покупал лотерейные билеты и с подозрением относился к бумагам, не заверенным у нотариуса. Рассудок Потапа стал трезвым и расчетливым. Журавль в небе больше не прельщал его. Он предпочитал синицу.

Экс-председатель купил сигарет, газету "Труд" и степенно стал прохаживаться по платформе, ожидая, когда уедет поезд и освободит путь в город. На Потапе была длинная кожаная куртка турецкого производства, подчеркивающая его ладную фигуру. На круглых плечах лежал матовый блеск. Свободные, стального цвета брюки плавно шевелились, повинуясь малейшим движениям ног. Лаковые туфли экс-председателя отражали солнце. Завершал композицию изумительный рыжий портфель с золотыми пряжками, на зависть всем воронам. Словом, Потап был неотразим. Местные пижоны встречали его с постными лицами. Многим козякинским дамам его приезд предвещал потерю аппетита.

Судя по бодрой улыбке Мамая, своим одеянием и жизнью в целом он был вполне доволен. Но затаенная грусть в глазах явно указывала на то, что главные надежды так и не сбылись.

Грохоча и пошатываясь, помчался на юг дневной экспресс, увозя с собой смазливую проводницу первого вагона.

Мамай устремился в город.

Город был засыпан листьями так гyсто, что под ними не виден был мусор. Дворники, мусорщики, просто завзятые хозяйки, думая, что делают полезное дело, сгребали листья в кучи, заталкивали в ведра и нещадно жгли. Но листьев не убавлялось. Их приносил ветер, они падали прямо с неба и с печальным шелестом катились по улицам. Затаившись под забором, они неожиданно нападали на Потапа, кружились, путались у его ног, присыпая туфли пылью. Когда он свернул на улицу 42-го года Октября, его обувь, потеряв зеркальный блеск, из лакированной стала похожа на замшевую.

Прежде всего экс-председатель решил наведаться в Дом творчества и посмотреть, во что после его отьезда перевоплотился "Реставратор".

Но от детища Мамая, также как и от других творческих контор, не осталось и следа. Все два этажа занимал исполком, раздувшийся аппарат которого уже не вмещался в прежнем здании. В кабинете № 6 размещался пенсионный фонд, у дверей томились просители. Погyляв по коридорам, Потап на короткое время задержался у информационного стенда и с любопытством ознакомился с графиком приема граждан должностными лицами исполкома. Составив в уме свой график, в соответствии с которым кое-кто из этих лиц должны будут явиться к нему, экс-председатель покинул бастион власти. На улице его как-то сразу потянуло в более культурное заведение, и он без промедления зашагал к "Литейщику".

Едва Потап переступил порог ДК, как сразу почувствовал, что культура находится в упадке. Жалкие ее остатки в виде кукол, библиотечных книг и треснувшей домры громоздились в гардеробе. В остальных помещениях "Литейщика" культурой и не пахло. На втором этаже пахло краской, лаком и древесиной. В танцевальном зале расположилась товарная биржа. Из шахматной секции доносились чьи-то вопли, а табличка на двери ясно указывала, что сеанс проводит просветленный мастер Олег Вещий. Все другие кабинетики и комнатушки занимали безымянные коммерческие структуры, деятельность которых хранилась в тайне.

"Проходимцев развелось, — ворчал экс-председатель, спускаясь по лестнице. — Простому трудящемуся скоро и заняться будет нечем".

Вывеска на директорской двери поразила его. Она гласила:

Вольдемар и Кo

Потап толкнул дверь, быстро оценил сидящего за столом краснощекого коммерсанта и, не церемонясь, приступил к допросу:

— Вы Вольдемар или Ко?

— Я? Вольдемар.

— А где Кo?

— А вы вообще от какой фирмы?

— Я турист, частный. Разве не видно?

— А что вы хотели, частный турист?

— Мне нужен Ко.

— Кo — это компания, — начал злиться краснощекий.

— А Чаботарь О.В. в эту компанию входит?

— Не входит. Он ушел на пенсию.

— Так я и думал, — проговорил экс-председатель тихо. — Значит, цыганского хора так и не дождался.

— Чего?

— Ничего. Всей вашей Ко большой привет.

В холле на Мамая едва не налетела большая коробка, из-под которой виднелись чьи-то ноги. Потап остановил ее рукой и придал обратное направление. "Извиняюсь", — сказала коробка, и ноги торопливо засеменили назад.

— Пиптик! — узнал их экс-председатель. Коробка опустилась, и из-за нее действительно выглянула голова балетмейстера.

— Председатель! Это вы? Елки-палки!

— Здоров, мужик

.

Они отошли к окну. Пиптик так разволновался, что забыл поставить свою ношу на пол и, тужась, держал ее перед собой.

— Ну, как вы тут без меня? — допытывался Потап.

— Да так, в общем-то, — уклончиво отвечал Иоан. — Вас так долго не было.

— В командировке был. А у вас как дела? Какие новости?

— Зубы вставил, — подумав, сообщил Пиптик и в доказательство разинул пасть, полную металлических зубов.

Мамай невольно отшатнулся.

— Ну а хорошие-то новости есть?

— Сто сорок лет гарантии дали.

— Кому дали?

— На зубы дали.

— Тьфу, черт, — поморщился Потап. — А почему не двести?

— На двести денег не хватило, — с сожалением вздохнул Козякинский сердцеед.

— По-моему, они и без гарантии выстоят. Кстати, могу выхлопотать для тебя роль Щелкунчика. Теперь тебя обязательно возьмут.

— Искусство сейчас никому не надо. Сейчас нужен латочный товар.

— Да, — повторил экс-председатель, — латочный товар, — и подумал про себя: "И какого черта я сюда приехал?" Ему вдруг стало скучно. Он рассеянно посмотрел на собеседника и сказал: — До свидания, Ваня. Политическая обстановка требует моего. присутствия.

— Постойте! — спохватился Пиптик, кагда Мамай уже раскрыл тяжелые врата "Литейщика". — Постойте, председатель, я хочу вас попросить! Я вот что… не согласились бы вы стать… нашим кумом?

— Может, тебя еще усыновить? — насмешливо спросил Потап.

— Нет, вы такая культурная личность… Мы с Элеонорой были бы так рады, если бы вы, такая культурная личность, взялись бы покрестить нашего… ребенка.

В голосе балетмейстера было столько смущения, что Потап невольно смягчился.

— Мальчик?

— Не знаю пока. Она еще не родила. Может, подождете?

— А долго ждать? У меня времени в обрез.

— С минуты на минуту. В крайнем случае — завтра. Она уже в роддоме.

— Посмотрим, — сухо произнес Потап, теряя терпение. — До отьезда я буду в гостинице.

Около часа он бродил по знакомым местам и в конце концов явился к самому памятному из них. Экс-председатель намеренно оставил его напоследок, дабы не травмировать раньше времени свою психику.

У каждого человека есть место, с которым он связывает начало или конец определенного жизненного этапа. Это может быть школьная скамья или скамья подсудимых, отделение загса или отделение милиции, двор детсада или двор военкомата, словом, у всех по-разному. Но так или иначе, памятное место потому и памятное, что его нельзя забыть и тем более равнодушно обойти. К нему хочется либо с грустью приблизиться, либо с радостью убежать прочь.