Задыхаясь от бега, Мамай объяснял напарнику ситуацию.

— Не успел!.. Не успел, черт!.. — хрипел он, активно работая руками и ногами. — Харчиков… продал… памятник… каким-то… иностранцам… Все пропало!..

— Иностранцам? — возбудился эфиоп, обгоняя бригадира.

— Хуже всего, если эти иностранцы — не иностранцы…

— А кто?

Мамай метнул в приятеля отчаянный взгляд и прибавил ходу.

— Кто!.. Ка-гэ-бэшники, вот кто!.. Если это они… все пропало!.. Черт!..

На полной крейсерской скорости кладоискатели пересекли улицу 42-го года Октября, вырвались на площадь Освобождения и по инерции добежали до ее середины.

В первое мгновение у Потапа отлегло от сердца — вождь по-прежнему стоял на постаменте. Но опасность сохранялась — покупатели памятника тоже были здесь. Чекист узнал их сразу.

Их было трое. Двое спортивного вида молодцев, похожих на скандинавов, стояли с Харчиковым, слушали его речи и лениво потряхивали головами. Третий дремал за рулем старенького "форда". Из переулка выступала кабина и стрела автокрана.

— Да, основательно подготовились, — заключил бригадир, останавливаясь и переводя дыхание.

— Что будем делать? — озабоченно спросил Тамасген.

К Мамаю вернулась его обычная решительность, в глазах появился холодный неуязвимый блеск. Поиграв желваками, он твердо сказал:

— Если они такие же старатели, как и мы, — предъявим им ультиматум: или делим куш по справедливости, или мы поднимаем шум. Если же они простые проходимцы, то… то тоже предъявим ультиматум: или они тихо покидают нашу территорию, или будут прорываться из нее с боями. Короче, как говорят саперы, ситуация пока контролируется.

Посовещавшись, приятели двинулись к иностраннцам. Прежде чем они сошлись, Харчиков подскочил к председателю и увлек его в сторону.

— Мы вас давно ждем, — зашептал сбытчик страстно. — Где вы были? Печать взяли? Все готово! Я провел переговоры. Партнеры согласны на наши условия, платят наличными. Дaвайтe обсудим вашу личную долю…

— Кто такие? — спросил Мамай ледяным голосом.

— Иностранцы. Один, тот, что в машине, поляк, кажется. А те двое белобрысых — эстонцы или литовцы…

— Какие ж это иностранцы, — заметил чекист, не глядя на соратника. — Это же наши бывшие братья по разуму. Тоже мне дельцы теневой экономики. А ну, идем.

— Погодите! А как же ваша доля? Сколько вы хотите? — суетился Христофор Ильич.

Потап его не слушал. Втянув голову в плечи, он кошачьим шагом приблизился к конкурентам. Должно быть, не ожидая увидеть в этих краях негра, иностранцы тем временем рассматривали Тамасгена. Эфиоп вел себя молодцом и к их недоумению относился с пониманием. Чекист, воспользовавшись заминкой, быстро похлопал незнакомцев по бокам, там, где могли быть пистолеты, и негромко сказал:

— Здравствуйте, товарищи. Вы из Главного управления? Какой отдел, шестой или седьмой?

Конкуренты были не вооружены, и провокационный вопрос их нисколько не смутил.

— А? — вздрогнули они и перевели заинтересованные взгляды на Потапа.

— Ничего, это я так. Проверочка, — буркнул председатель, подавая руку.

— Аарвидаас, — представился первый белобрысый.

Второй никак не назвался, но руку сжал очень крепко.

— Мы есть очень рады видеть в вашем лице делового партнера, — проговорил Аарвидаас с сильным прибалтийским акцентом, озаряясь дружелюбной улыбкой.

Потап в своих любезностях был сдержаннее. Он прислушивался, принюхивался, пытливо изучал пришельцев, пытаясь понять, с кем имеет дело.

Литовцы не стали божиться в любви к памятникам истории и архитектуры, а также к скульптурам и прочим культурным ценностям, к которым можно было бы причислить оспариваемого вождя. Они сразу признались, что питают слабость к цветным металлам и рассматривают данного Ильича исключительно как кусок бронзы. Большой, разумеется, кусок. Что касается цены, то тут иностранцы пообещали не поскупиться и отвалить за памятник сколько угодно, хоть даже четыреста немецких марок.

"Резвые ребята, — мыслил Потап. — Интересно, а знают ли они, что за четыреста марок хотят у меня купить миллионов тридцать долларов? По-моему, я не должен соглашаться".

— Миллион, — брякнул председатель.

Покупатели замолчали, давая собеседнику возможность исправить оговорку. Но Потап не исправлял, а, напротив, повторил еще тверже:

— Миллион. Марок.

Литовцы по-прежнему безмолвствовали, на этот раз давая себе возможность осмыслить встречное предложение. Лица их стали мрачными и надменными.

— Это не есть, как это сказать по-русски, возможно.

"Или они ведут тонкую игру, или действительно ничего не знают, — продолжал рассуждать чекист. Я бы на их месте согласился не торгуясь. Ну и дураки. Не хотите — как хотите".

— Это не есть возможно, — повторил Аарвидаас. — Ведь это же не золото.

— Я и без вас знаю, что это не золото, — напрягся Мамай.

— Вот я и говорю, что это не золото, а всего лишь бронза. Это даже не медь.

— Не знаю, медь это или не медь, но уж во всяком случае не золото, — еще раз подчеркнул председатель.

Литовцы несколько потеплели от того, что хоть в чем-то нашли взаимопонимание.

— Это просто один кусок бронзы, — усмехнулись они.

— Для вас это кусок, а для нас — это наша история, — с пафосом заявил Потап. — А мы свою историю не продаем, даже если вы дадите больше, чем она стоит на самом деле.

— Но мы договаривались! — запротестовали иностранцы.

— С кем вы договаривались? С этим? — Схватив за шиворот Харчикова, Мамай придвинул его к себе. — С этим? Да он Родину по гектарам распродаст. Почем у вас пядь родной земли, товарищ? — обратился председатель к сбытчику. — Молчишь! Собачий хвост.

— Товарищ Мамай, товарищ Мамай, — трусливо заблеял Христофор Ильич. — Вы же сами говорили, что надо изыскивать средства. Вот я и… Но я бы поделился! Я бы дал вам… сто марок.

— Мне? Сто марок?!

— Ну хорошо, хорошо, давайте обсудим вашу долю.

— Сначала обсудим твою.

— Я бы настаивал все-таки на восьмидесяти пяти процентах. Ведь это я нашел покупателей, вел переговоры…

— Хочешь получить ее сейчас?

— А можно? — не поверил Харчиков.

— Можно. Получай. — Произведя дележ, Потап спокойно треснул сбытчика кулаком по лбу.

Христофор Ильич присел, словно на плечи ему бросили непосильный груз, покачнулся и, медленно теряя равновесие, сел задом в лужу. Дельцы, с серьезным видом наблюдавшие за этой сценой, переглянулись и тут же добавили к своей цене еще сто марок.

— Гена, покажи людям дорогу, по которой удобнее выехать из города, — сказал бригадир.

— Это есть произвол и некультурщина! — первым взвизгнул белобрысый, потеряв прибалтийское терпение. — Если вы не желаете сотрудничаться — не надо. Мы обойдемся и без вас. Накладные и контракт купли-продажи мы заключим и с другой фирмой. А муниципальные власти нам препятствовать не будут. Мы есть обойтись без вас, — добавил он с улыбкой.

— А я есть собирать народ и поднимать бунт, — также ухмыляясь, пообещал чекист.

Переговоры зашли в тупик. Иностранцы не хотели лишнего шума. Мамай желал его еще меньше. Совершенно неожиданно конфликт разрешил эфиоп.

— Я придумаль, — шепнул подмастерье Потапу на ухо.

Бригадир строго посмотрел на эфиопа. Тот заговорщицки подмигивал и делал таинственные знаки.

— Гена, не морочь голову.

— Я придумаль! — шипел негр.

Потап нехотя отошел с ним в сторону. Мысль, родившаяся в голове Тамасгена, оказалась действительно чрезвычайно удачной и своевременной. И главное, найденное решение одинаково устраивало обе сторооны, если… Если, конечно, этих скупщиков интересовала только бронза.