Гости тревожно переглянулись. Они смутно чуяли, что предстоящее действо связано не столько с их принадлежностью к цвету общества, сколько с их прошлой общественной деятельностью.

— Все готово, учитель? — обратился Мамай к Эфиопу, примостившемуся на диванчике.

Мудрец кивнул и передал Потапу загадочный предмет величиной с голову, накрытый черным платком. Последователь поставил предмет на стол, сделал руками магическое движение и, зачем-то щелкнув пальцами, сорвал с него покров. Проделав этот нехитрый трюк, Потап одарил присутствующих таким надменным взглядом, будто только что вытащил из рукава удава.

— Некоторые дураки думают, что это банка с водой, — нахально заявил иллюзионист.

Зрители друг друга застеснялись, ибо представленный на их суд предмет действительно смахивал на трехлитровую бутыль.

— Да? А что это? — не удержался Коняка.

— Призма времени. Призма, в которой я вам покажу все, что захотите. Точнее, вы все увидите сами, а я только буду комментировать… Ну-с, что желаете увидеть, господа? Какая эпоха вас интересует? Давайте обратимся к прошлому, скажем, к событиям двадцатипятилетней давности, которые разворачивались неподалеку от нашей с вами конспиративной квартиры. Ну? Хотите? Все хотят? По глазам вижу, что хотите. Это у меня привычка такая: угадывать по глазам. Итак, напрягите внимание. Сильней напрягите, сильней. Панорама вот-вот развернется перед вами. Ну, что мы видим в призме времени? О, воспетая в поэмах сцена: муж хладнокровно изменяет жене…

Потап говорил монотонным голосом, неспешно прохаживаясь вдоль серванта с фаянсовыми тарелками. В призму времени он поглядывал редко. Собравшиеся бросали искательные взгляды то на банку, то на пророка и терпеливо ждали прозрения.

— …Стоит ночь. Огородами, трусливо приседая и останавливаясь, крадется мужчина в кепке и с портфелем в руках. Это и есть наш неверный супруг, видите? В портфеле у него — еще теплая котлета, пара белья и поддельное командировочное удостоверение. Белье он наденет сам, котлету съест с любовницей, а удостоверение предъявит для отчета доверчивой супруге, этому ангелу во плоти, этой безвинной жертве похотливого Адама. Но это случится позже. А пока наш лазутчик движется по направлению к дому своего соратника, своего боевого коллеги. Почему, вы спросите, ночью, и почему огородами? Нет, он не подпольщик, он обычный грешник. Все очень просто: боевой коллега покинул семейный очаг и отбыл в срочную командировку; дома осталась не очень красивая, но не старая его супружница. Она утирает луковые слезы и дожидается нашего героя в кепке… Вот какую картину мы с вами видим в призме времени. А кто же он? Кто этот отчаянный Адам? — Потап остановился и внимательно посмотрел на стадо фарфоровых слоников, выстроенных на полке. — Этого я не знаю. Могу лишь сказать, всмотревшись в призму, что он носит рыжие волосы и не дурак выпить, хотя после этой процедуры у него прогрессирует косоглазие. Большего я, как и вы, не могу рассмотреть.

— Нету там такого, — угрюмо вставил Мирон Мироныч.

Все посмотрели на него. Пристальнее всех посмотрел Куксов.

— Ну как же нету, барин? — весело сказал Мамай. — Там даже название улицы можно прочитать: Ста-ди-он-ная. Вот. Но что мы видим! По темной Стадионной улице, трусливо приседая и останавливаясь, пробирается еще один гражданин, причем в противоположную от семейного очага сторону. Он также прижимает к груди портфель, в котором также котлета, белье и поддельная командировка. Наш второй герой часто озирается, хихикает, и на его толстом безбровом лице можно увидеть самые пошлые намерения в отношении супруги своего сослуживца. Незнакомец стучится именно в ту дверь, из которой недавно выпорхнул наш старый знакомый Адам… Все! Обмен визитами состоялся!

— Нет! — крякнул Куксов.

Мирон Мироныч и Владимир Карпович обменялись враждебными взглядами. Общественность тесно сомкнулась вокруг содержательного сосуда, в стекле которого тотчас же отразились искаженные преломлениями лица.

— Ну! Ну, поднатужьтесь! — убеждал Мамай. Разве вы не видите?

— Вижу, — процедил баптист, прозревший первым. — Вижу… Чью-то безбровую ряху там вижу… — Недобро ухмыляясь, он посмотрел поверх банки на сидящего напротив дворянина. — Ах, это вы, Владимир Карпович! А я вас сразу и не узна-ал.

— А-а, это вы, Мирон Мироныч, — В тон ему ответил Куксов. — А я думаю, чья это там харя косоглазая из банки зырит?

— Перестаньте паясничать, — осадил обоих ясновидец. Кулачный бой между ревнивыми мужьями в его программу не входил. — Если вас так возбуждают древние события — обратимся к более свежим. Лев Аронович, какую эпоху вы выбираете?

— Я в вашу дурацкую банку смотреть не собираюсь-м, — напыжился директор базара. — Чепуха какая-то-м.

— Ну еще бы! По сравнению с тем, что там еще можно увидеть, это просто чепуха. А увидеть там можно многое. Можно, к примеру, увидеть, как один партийный деятель едва не упек в сумасшедший дом своего соратника, воспользовавшись слабостью его здоровья. Вы хотите спросить: почему едва? Нет, не потому, что таинственный душегуб передумал; не надо надеяться, что сердце его тронула жалость к сослуживцу. Свой черный замысел он осуществил полностью и довел коллегу до нужной кондиции. И единственная причина, по которой соратник не угодил в психушку, та, что на больных такого ранга не принято было надевать смирительную рубашку. А сейчас в этом просто нет необходимости. Так он и остался, бедолага, на свободе и со съехавшей крышей. А действия нашего душегуба, между прочим, квалифицируются как причинение тяжкого телесного повреждения другому лицу. Попросту говоря, лишение свободы от двух до восьми лет. Ну, как вам моя призма времени, Лев Аронович?

— Дам-м, баночка стоящая, — нехотя согласился Брэйтэр и, предчувствуя недоброе, засобирался в путь.

Мамай учтиво склонил голову.

— Прикажете завернуть?

— М-м, нет, спасибо-м, у меня, знаете, и без того товару много скопилось. Недавно прикупил-м.

— Как хотите. Тогда мы продолжим. Время, как известно, безгранично, особенно в своей призме. Только что мы там наблюдали какую-то чепуху, сущий пустяк, цветочки, так сказать. Сейчас будут ягодки.

— Сколько? — зарычал Лев Аронович. — Сколько за банку? Вот, получите. Больше у меня нет. Возьмите и бумажник, он кожаный. До свидания.

— Куда же вы без баночки? Пардон, без призмочки. А мелочь свою обратно заберите. Я сюда не за подаяниями приехал, — говорил Потап, чеканя слова и напирая на магната грудью. — Банку можете взять даром. Воду можете вылить, у вас в кране такая же. Ваше будущее я могу предсказать и без нее. И оно мне видится довольно мрачным, товарищ секретарь райкома. Торжественную часть объявляю закрытой, добавил прорицатель, обращаясь ко всем присутствующим. — Перейдем к существу вопроса.

Дело принимало неожиданный оборот. Афанасий Ольгович робко привстал, намереваясь немедленно удрать, но, вспомнив, что ужасные события разворачиваются в его доме, был вынужден сесть на место. В животе свиновода раздалось тревожное бурчание. Если раньше будущее рисовалось ему исключительно в черном цвете, то теперь оно исчезло вообще. "Пропал", — понял Афанасий Ольгович.

— Я из центра, — продолжал между тем Потап. Плечи его расправились, желваки напряглись, под сдвинутыми бровями сверкнули честные глаза, и он стал похож на человека с плаката "Вперед к коммунизму!". — Командирован в ваш регион для создания крепкого подпольного ядра, в которое войдут самые преданные делу люди. После тщательного изучения картотеки и проверки личных дел выбор центра пал на вас…

"Вот откуда у них сведения! — ужаснулся директор базара. — Целая картотека!" О бегстве нельзя было и помышлять.

— …Для оказания практической помощи со мной прибыл представитель недавно созванного IV Интернационала товарищ Степан, — Мамай указал на эфиопа. — В деле вы его уже видели. Он здесь побудет в качестве наблюдателя и консультанта.

— Извините, — подал голос Харчиков, — а по каким вопросам товарищ Степан будет давать консультации?