Сара не стесняла себя ни в чем. Она часто вставала до рассвета и, накинув легкий капот, бегала по саду. Горбун часто по целым часам, не переводя дыхания, следил из своего окна, выходившего в сад, как она гонялась за бабочкой, не обращая внимания, что длинные ее волосы падали по плечам, что грудь ее раскрывалась. Бегая и прыгая, как дикая молодая лошадь на воле, она не сконфузилась бы, если б даже заметила горбуна… Рост и миниатюрные нежные черты горбуна были обманчивы: она считала его еще мальчиком.

Горбун в первый раз в жизни видел женщину красивую, молодую и до такой степени странную.

День был летний, солнце весело горело и жгло все, что попадало под его лучи. Старые господа отдыхали после обеда в своих покоях; а Сара, набегавшись в саду и раскрасневшись, усталая, лажала раскинувшись на креслах в зале, где обыкновенно горбун занимался своими делами и счетами. Ему давно уже было передано управление всем имением.

– Я хочу ехать верхом! – повелительно и небрежно сказала Сара, как будто разговаривая сама с собой.

Горбун, склонив голову к бумаге, поминутно искоса поглядывал на Сару; при ее словах он заботливо перевернул лист.

– Ты слышишь, я хочу ехать верхом! – с сердцем повторила Сара.

Горбун закусил губу и спокойно произнес:

– Мне никто не давал приказаний исполнить, желание ваше – ехать верхом!

Сара вспыхнула, ноздри ее расширились: казалось, пламя было готово вылететь из них.

– Какое тебе дело до приказаний других! Я хочу, я приказываю! – надменно закричала она.

– Я не выполню ваших приказаний, – отвечал глухим голосом горбун, побледнев.

Сара вскочила, с презрением оглядела его с ног до головы и засмеялась.

– Тебя заставят, урод! – гордо сказала она и выбежала из комнаты.

Бранчевская, видя избалованный характер Сары, решилась исправить ее, надеясь на свое влияние и твердость воли. Она отказывала ей во всех удовольствиях, которые могли бы усиливать ее смелость, и думала, что этими лишениями сделает из своенравной Сары послушную невестку. И на этот раз просьбы Сары остались тщетны. Сара в ярости убежала в свою комнату и расплакалась. Но скоро она перестала плакать, тщательно вытерла слезы и дала себе слово во что бы то ли стало сегодня же ехать верхом! Она вбежала в залу, как будто ничего не произошло между ею и горбуном, вертелась, прыгала и вдруг, тяжело вздохнув, сказала, как будто самой себе:

– Если б мне подвели теперь оседланную лошадь, я бы…

Она остановилась и лукаво посмотрела на горбуна. Он вздрогнул и поспешно спросил:

– Что бы вы сделали?

– Я?.. Я дала бы поцеловать палец своей перчатки! – с гордостью отвечала Сара.

– Если я вам достану лошадь? – робко спросил горбун.

Сара залилась смехом и забила в ладоши. Горбун побледнел и глухо спросил:

– Вы исполните ваше обещание?

– Беги! – повелительно сказала Сара и продолжала смеяться.

Через час верховая лошадь, оседланная по-дамски, стояла под горой у старого сада. Горбун держал ее под уздцы и тревожно, ждал. Беговые дрожки стояли невдалеке, и лошадь, привязанная к дереву, махала хвостом, отгоняя мух, и рыла копытом землю.

Шелест послышался в кустах, и Сара, как привидение, явилась перед горбуном. Она надела сверх своего белого платья длинную белую юбку; на голове ее была черная шляпа с широкими полями, на которой с одного боку приколоты были два черных пера. Черные ее волосы, заплетенные в косы, висели и колыхались на ее гибком стане.

Горбун остолбенел; он испугался своей смелости. "Что если узнают?" – подумал он; но Сара уже схватилась за ручку седла и быстро спросила:

– Как же я сяду?

– Я вас подсажу, – робко отвечал горбун.

– Не хочу! – с сердцем возразила Сара, потом вдруг засмеялась и повелительно сказала: – Нагнись!

Горбун нагнулся. Сара вскочила на его спину, ловко села в седло и, не дав очнуться горбуну, ударила его хлыстом по спине, потом стегнула свою лошадь и понеслась, как стрела.

Горбун с секунду не мог встать с колен; когда он поднял голову, белое платье, Сары едва виднелось. Он в отчаянии кинулся на беговые дрожки и пустился за ней.

Прогулки такого рода стали повторяться все чаще и чаще. Сара требовала, чтоб горбун ездил с ней тоже верхом; но, убедившись, что это невозможно, она придумала другое средство: одела его в женское платье и в этом наряде посадила на дамское седло. Как дитя, тешилась Сара своей выдумкой, и звучный смех оглашал лес; маленькими своими ручками поправляла она горбуну волосы и не спускала с него глаз, называя его нежными именами. Горбун молчал и прямо глядел ей в глаза. В тот вечер Сара была весела до безумия.

– Послушай меня, красивая моя подруга, поедем-ка к моему дяде, я хочу видеть Алексиса.

Так звала она молодого человека, который был дальним родственником старому графу и жил у него.

Горбун в испуге посмотрел на Сару и робко заметил, что слишком далеко.

– Я хочу!

И Сара ударила по лошади и понеслась во весь опор. Горбун едва держался в седле, скача за нею, и жалобным голосом кричал:

– Боже мой, вы меня погубите!

Сара сдержала лошадь и повелительно сказала:

– Хорошо, я не поеду, ты поезжай вперед и скажи Алексису, что я хочу его видеть!

Горбун указал на свое платье и отчаянным голосом спросил:

– Как же я могу так ехать?

– Вот хорошо! Ты думаешь, что ты не хорош? – насмешливо спросила Сара.

– Будут смеяться… я в таком наряде!

– Неужели ты думаешь, что есть платье, которое может тебя сделать смешнее, чем ты есть? Вздор! Я хочу, чтоб ты именно в этом платье ехал. Мне скучно; я хочу, хочу, видеть Алексиса! – с горячностью кричала Сара.

Горбун побледнел и умоляющим голосом сказал:

– В другой раз, ради бога, в другой раз!

– Нет, я хочу сегодня, сегодня его видеть, – закричала Сара.

Горбун заплакал. Сара стала смеяться, думая, что он нарочно плачет, чтоб рассмешить ее, но горбун рыдал не шутя. Отчаяние его с каждой минутой возрастало. Он начал рвать с себя платье, судорожно сжимал руки и, наконец, стиснув зубы и застонав, рухнулся с лошади.

Сара испугалась, она соскочила с лошади и, дрожа, смотрела на горбуна, валявшегося в судорогах по земле.

– Не нужно, я не пошлю тебя! – кричала Сара, в досаде топая ногою и в то же время заливаясь горькими слезами. Ей стало жаль горбуна, она опустилась на колени и, взяв его за руку, ласково сказала:

– Встань, нам пора ехать домой! Но горбун лежал без чувств.

– Боже мой, что это такое! – в отчаянии сказала Сара, глядя на горбуна.

Ей стало страшно; она осмотрелась кругом: лес был густой, все, было тихо, только шумели деревья да щебетали птицы; горбун, как мертвый, лежал у ее ног, Сара не знала, что делать; рыдая, села она на свою лошадь и медленно поехала прочь, продолжая плакать. Но вдруг она ударила лошадь и ускакала.

Через полчаса горбун очнулся; он долго не мог собраться с мыслями, но, увидав платок, забытый Сарой, вдруг вспомнил все; в отчаянии кинулся он на лошадь, и его дикие крики наполнили лес: он звал Сару. Но в лесу ее не было. Он вспомнил, что она хотела ехать к дяде, и поскакал туда, но там никто не видал ее. Горбун поехал домой, весь дрожа от страху. Радость его была неописанная, когда, подъезжая к тому месту, откуда они обыкновенно отправлялись на свои прогулки, он увидел лошадь Сары.

Успокоившись, горбун пришел домой и с месяц не выходил из своей комнаты: он захворал.

Сара скучала без него: некому было исполнять ее прихоти, – и раз двадцать посылала она узнавать об его здоровьи.

Наконец горбун вышел из своей комнаты. Сара, не дав ему опомниться, таинственно сказала;

– Любишь ты меня?

И глаза ее страшно расширились и устремились на горбуна, еще слабого и бледного. Он задрожал и глухо пробормотал:

– Я… Я очень предан…

– Ну, хорошо, хорошо! – перебила она и, слегка покраснев, объявила горбуну, что желает переслать письмо к Алексису, что она умирает с тоски и что хочет выйти замуж за Алексиса.