Он умер. Тиив убил его.

Когда Эхагес понял это, он ударил Тиива.

Ударил — МЕЧОМ.

— Проклятье… Тиив!

На губах Снежного Кота — улыбка. Он ещё стоит… стоит… Стоит!..

Падает.

(Позже Эхагес не мог вспомнить, когда свернул ауру Мощи — когда рассёк Тииву полгруди или когда подхватил его, осторожно опуская на пол. Помнил только, что, склонившись над истекающим кровью телом, смог поймать обрывок мысли: "…можно и умереть", — а значит, тогда магия уже вернулась.)

Только не говори вслух!

"Не буду. Больно…"

Было действительно больно. Гес отлично помнил этот удар, наносимый с таким расчётом, чтобы лезвие прошло меж рёбер. Серых стражей выковывают из крепкого материала и закаляют многим, в том числе — и в первую очередь — болью. Поэтому Снежный Кот умрёт не быстро, от шока, а от потери крови.

Зачем, Тиив? Зачем?

Раненый кашляет — ужасно слабо, с прежней вялой улыбкой на губах.

Или… ты не Тиив?

"Не знаю… я уже ничего не знаю".

Гес обернулся на тихий шорох платья.

— Я могу помочь, — сказала Искра. — Я хороший целитель.

Эхагес поднялся с колен. В голове было звонко и пусто. Искра присела, положила ладони на рассечённую грудь Тиива…

(Я тоже могу исцелять. Я исцелил Тимана.

Я создал Тимана. Я создал его, уничтожив Рыжего.

Но я могу исцелять!

Могу, но не знаю, как это надо делать.

Я даже не знаю, кого я только что…)

Сознание беспомощной щепкой кружится в волнах боли. "Касание смысла" подхватывает его и держит. Метель образов, невнятица звуков, каша мыслей. Всё перепутано. Где Тиив? Где я? Где Ворон? Откуда-то всплывает тень Пламенного; из глубин дышат более древние, чуждые тени. Что это? Кто это? Духи полей памяти? Я знал их… я? Кто это?

— Он уходит! Держи его, Летун!

Он не хотел меня учить. Он хотел завладеть моим телом. Перелить свой опыт, свои умения, свои силы — а потом свои душу и разум.

Я хотел научить тебя! Разве это — такая уж большая плата? Разве я…

Я тебя убил! Я успел!..

Или было уже поздно?

Двадцать прожитых лет — против почти двухсот. Я помню слишком, слишком много для двадцатилетнего! Слишком! Во мне так много всего… ненавижу. Ненавижу!

Ты меня убил. Ты тоже предал меня.

Я…

— Летун! Летун!! Помоги! Мне не хватает силы, кровотечение слишком обширное! Мне надо… что ты делаешь?!

Усилие, с которым Эхагес вынырнул из вихря чужой души, было неописуемо. Он опять делал то, чего не понимал — и непонятно, как.

Отгородясь от хаоса, в котором тонул разум Тиива, Гес тут же вломился в разум Искры.

ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ИСЦЕЛЕНИИ МАГИЕЙ? БЫСТРО!

Две, может, три секунды — и Искра осела, покачнувшись, отброшенная на грань обморока. Но это было уже не важно. Уяснив, что надо делать при обширных внутренних кровоизлияниях, Эхагес обратил свои силы на Тиива. Сердце билось прямо в виски, едва не разрывая череп на части, перед закрытыми глазами падал чёрно-фиолетовый снег, но шестым, седьмым, ещё каким-то чувством, соединившимся с волей в один физически плотный луч, страж врос в рану, огромную, как горное ущелье.

И кровь переставала заливать пористую ткань лёгких, вопреки всем законам физиологии вливаясь обратно в разорванные сосуды. И нервные волокна переставали агонизировать, исходя кроваво-огненными всплесками боли. И вновь выравнивался спятивший пульс, а воздух втекал и вытекал через горло гладко, словно смазанный.

А потом, уже заваленный чёрно-фиолетовым снегом по грудь, Гес сомкнул края проклятого ущелья. Сомкнул так, чтобы не осталось зазоров. И только тогда позволил себе провалиться в короткий транс.

— Всё-таки это проблема.

— Да? А кто знает, что он отправился именно сюда?

— Кто-то может знать.

— Ха! Госпожа Искра, если бы Гриф позволял подушке узнавать его мысли, то, вставая с постели, он бы первым делом, не задумываясь, оставлял от подушки горсть пепла. Летун, ты как?

Эхагес сел. Встал. Слабо поморщился.

— Здоров. А ты?

Тиив хлопнул себя по груди.

— Спрашиваешь! Ты даже шрама мне на память не оставил!

— Я не об этом.

Снежный Кот сделал странное движение — не то крупно вздрогнул, не то пожал плечами.

— Заветным желанием… моего учителя на протяжении последних тридцати лет, — сказал он с плохо сыгранной небрежностью, — было убить вот этого. Предателя. Теперь заветное желание исполнилось. И это… это было вроде освобождения.

— Ты уверен?

— Да.

Гес молча смотрел на Тиива, пока тот не ответил таким же прямым взглядом.

— Слушай, какого ответа ты ждёшь?

— Не знаю.

— Вот и я, прах побери, не знаю! В тебе есть частица Ворона. Во мне этих частиц много. Аж три большие кучи. Я бы нагло соврал, пытаясь заявить, что меня это не изменило. Ну и что?

Эхагес пожал плечами.

— Я устал от Гратсдока, — сказал он спокойно. — Наверно, я вернусь сюда через пару декад. Или пару сезонов. Надеюсь, тогда ты определишься, кого в тебе больше. А пока разбирайтесь со своими проблемами без меня.

Сказал — и шагнул в Тени.

Одно незаконченное дело в Гратсдоке у него всё-таки было.

Глава десятая

Трое ощутили возвращение Эхагеса на родину сразу и на огромном расстоянии.

Пламенный почувствовал это, как шорох острых коготков около сердца. Это сработали чары сродства, которые он наложил на себя больше декады тому назад — наложил именно для того, чтобы сразу узнать о том, что Гес снова здесь.

Смотрящий почувствовал это способом, не ложащимся в канву каких-либо слов, даже слов тастар-мид. Почувствовал, потому что в тот момент снова висел в колыбели магических сил без движения и дыхания, врастая в мир сознанием мастера Видений.

Лаэ почувствовала это как смесь тонкого запаха и тихого звука — не тех, которые ловят нос и уши. Дыхание её замерло, а в горле набух жаркий и плотный ком. Два противоречивых желания овладели девушкой-орлэ: бежать и бежать навстречу Ему… и — побыстрее забиться в глубокую тёмную нору, свернуться клубком, спрятаться от всего на свете. Желания столкнулись, сплелись, завертелись, не в силах одолеть друг друга… а Лаэ осталась на месте, сжавшись, как пружина, и чувствуя себя странно ослабевшей.

Зато Владыка не остался там, где был.

— Ааль-со? — Вопрос не столько в голосе, сколько в переливе фэре Ночной.

— Эхагес вернулся.

Кратчайшее колебание. Владыке не хотелось покидать это место. И всё же…

— Жди нас.

Глядя, как исчезает Пламенный, Бурый помотал тяжёлой головой.

"Торопыги", — тихо проворчал он. И подумал: глупые обычаи у голокожих. Что у тастаров, что у людей. Совсем глупые.

— Нам они подходят, — бросила Ночная.

Снова мотнув головой и не пожелав возобновлять бесконечный спор, Бурый повернулся, скрывшись в доме.

— Я всё ещё не уверен, что хочу этого.

— Хорошо, Тиман. — Покладисто, чуть устало. — Этого ты не хочешь. Тогда скажи мне, чего ты хочешь? Только пусть это будет ещё и то, что ты можешь.

Тиман, идущий за Эхагесом к Столице, открыл было рот, но задумался — и закрыл его. На лицо рыжеволосого человека легли тени не самых приятных раздумий.

— Похоже, — сказал он наконец, — у тебя есть та же мерзкая привычка, что у моего папаши.

— Да? Это какая же?

— Всегда оказываться правым — потом.

Страж фыркнул.

— Я в своей жизни научился многим вещам, — продолжал Тиман. — И все они, если брать в целом, были либо законны, либо незаконны. От законных на меня нападает зевота. А связываться с незаконными мне что-то больше не хочется. Учиться плести чары — это хотя бы обещает что-то новенькое. Эй, ты чего?