Но я ли не вою день и ночь по открывшейся мне всеобщей бессмыслице моей жизни? По задушенной любви? И по иссохнувшей надежде?

Серое небо, лес по обе стороны просеки, мачты высоковольтной линии – все покрывалось густеющей сумеречной дымкой. Сергей Павлович оглянулся – там, позади, нависшее над лесом небо темнело грозно и холодно. Вдруг совсем близко хрустнул под чьими-то шагами валежник. Сергей Павлович крикнул: «Кто здесь?!» Никто ему не ответил, и он повторил: «Есть кто-нибудь?!» – «Есть… есть… не ори», – отозвался, наконец, негромкий сиплый голос. Минуту спустя перед Сергеем Павловичем стоял высокий чернобородый мужик в красной лыжной шапочке и ватнике. Топор был за поясом у него.

– Как хорошо, что я вас встретил, – улыбаясь, быстро заговорил Сергей Павлович. – Повезло! А я уж решил: не миновать мне в лесу ночевать.

Молчал повстречавшийся ему человек – молчал и пристально и мрачно на него глядел.

– Я заблудился, – объяснял и, словно пойманный за нехорошей шалостью школьник, переминался с ноги на ногу Сергей Павлович, нашептывая между тем сам себе: «Да беги ты! Беги!» – Я из дома отдыха… из «Ключей»… Там еще деревня рядом, Глухово, кажется… Дорогу не подскажете?

– А ты сам-то что здесь поделываешь? – вкрадчиво и тихо спросил чернобородый, не отрывая тяжелого своего взгляда от глаз Сергея Павловича.

– Грибы искал, – неожиданно для себя соврал Сергей Павлович.

– Х-хрибы? А какие ж счас х-хрибы? А корзинка твоя где?

– У меня пакет, – отступив на шаг, опять солгал Сергей Павлович и для убедительности похлопал себя по карману куртки.

– Врешь, с-сука, – догадался чернобородый. – Все ты врешь…

Он потянул из-за пояса топор.

– Я тебе счас покажу дорогу… В Глухово хочешь? Придешь.

Дико вскрикнув, Сергей Павлович ударил головой прямо в черную бороду и мимо осевшего на землю ее обладателя со всех ног кинулся сначала вдоль просеки, а затем нырнул в лес. Сучья хлестали его по лицу, дважды, зацепившись ногой за корень, он падал со всего маху – и все время, пока бежал, падал, поднимался и снова бежал, не переставал тупо удивляться внезапному для него самого и спасительному удару, который так своевременно и ловко нанес он этому разбойнику. Шапочка красная, борода черная, топор – страшный сон, ей-Богу! Зиновий Германович его бы скрутил, как миленького… Сердце стучало бешено, он задохнулся и встал. Ноги дрожали. Сергей Павлович сел на поваленную сосенку, трясущимися пальцами достал папиросу и закурил. Теперь уж точно – влип. Он отвернул рукав куртки и взглянул на часы. Пять без десяти. К семи совсем стемнеет. Не выберется – придется коротать ночь у костра. Кровь продолжала стучать в висках, и сквозь похожий на морской прибой ее шум ему послышался звук приближающихся шагов. Он мгновенно поднялся и замер, весь обратившись в слух. С потемневшего неба лилась на лес глубокая тишина. Вдруг крупная птица, громко ударив крыльями, вспорхнула с ближней ели. Похолодев, Серей Павлович завороженно глядел на качающуюся ветку. Теперь самому себе он казался открытым со всех сторон, незащищенным и уязвимым, а деревья, безмолвной толпой стеснившиеся вокруг него, малорослые осины и березы, кривоватые дубки, клены с поблекшими редкими листьями, мрачные ели, хищные кусты орешника, поваленные и полусгнившие лесины, уродливые пни – все видели в нем заклятого своего врага, незваного пришельца, чужака, оскорбившего лес своей нечистотой, и все словно ждали команды, чтобы двинуться на него, смять и затоптать в землю. Ужас сковал Сергея Павловича. Он оцепенел и не мог пошевелиться. Но в эту минуту снова послышалось ему какое-то движение неподалеку, опасный шорох и будто бы даже осторожное покашливание – и, словно проснувшись, он кинулся бежать, не разбирая дороги, не соображая, приближается ли к заветному окончанию своего тягостного путешествия или, напротив, удаляется неведомо куда.

Так, то бегом, то быстрым шагом, то снова бегом он пересек лес и оказался на поле, по дальнему краю которого шел изъезженный проселок. Сергей Павлович с облегчением перевел дыхание: куда-нибудь да выведет! Однако и тут не выпало ему утешения: стоило ему пройти с километр, как вместо одной дороги перед ним оказалось три: прямо, налево и направо. Он сплюнул. Сюда бы еще камень с надписью – где потеряет он коня, где сложит голову сам, а где останется жив. Потоптавшись, Сергей Павлович махнул рукой и повернул направо.

Но под несчастливой звездой отправился он сегодня за одиночеством и тишиной! Довольно скоро выбранная им дорога пошла молодым сосняком, потом еще раз повернула направо и превратилась в узкую, полого спускающуюся просеку. Ему показалось, что он уже был здесь сегодня и видел эту раздвоившуюся чуть выше корня сосну, сломанную березу с засохшей вершиной и пень с еще свежим и белым срубом… Пересечь просеку, пройти мимо сосны, изображавшей собой подобие буквы У, мимо березы, не дожившей своего века, и пня, истекающего янтарной смолой, углубиться в лес, который – так, по крайней мере, надеялся Сергей Павлович, самому себе, однако, боясь признаться в тщете этой надежды – должен в конце концов привести его к полю с холмом и могилой, откуда уже рукой будет подать до «Ключей». Бодрым ходом он двинулся в избранном направлении, продрался сквозь густой подлесок, обошел уже впавший в сон огромный муравейник, выбрался на бугорок с одинокой ивой на нем и, двумя шагами спустившись с него, ступил на ровную полянку с пожелтевшей травой. Миг спустя обе его ноги провалились по колени, и мягкая, настойчивая сила принялась тянуть Сергея Павловича вниз. Он чувствовал ее мрачное стремление поглотить, всосать его своей черной утробой. Бездна похищала его.

Страх вошел к нему в сердце. Он крикнул надорванно и отчаянно, вытянулся в струну, взмахнул руками – и ухватился ими за тоненькую веточку ивы над своей головой. Ива моя, надежда моя, как в бреду, бормотал Сергей Павлович, облизывая пересохшие губы и осторожно подтягивая к себе ветку потолще. Дерево гнулось, но терпело. Лес загнал его в болото, ива протянула ветку помощи. Ива, никогда больше не буду ломать тебя, вот мой тебе зарок до конца моих дней. Женское имя. Найду женщину с именем Ива и буду с ней счастлив. Скажу ей: спасите меня, я погружаюсь, опускаюсь… я тону. Сначала топор, потом болото – два ужаса было, третьего не миновать.

Одновременно он жалел соскальзывающие с ног сапоги и утешал себя тем, что это его добровольная жертва идолу трясины. Прекрасные новые резиновые сапоги зеленого цвета….

…или жизнь.

Со стоном он вполз на бугорок, под иву, и лег, прижавшись щекой к ее шершавому холодному стволу. Сапог остался у него только на левой ноге; другой канул безвозвратно.

Откупился всего лишь одним сапогом. Можно сказать – даром, если не принимать в расчет предстоящие ему неудобства пешего хода с необутой ногой.

Он стянул с нее мокрый, в коричневой жиже носок; стянул и сапог и вылил из него бурую воду. Теперь надо было сунуть руку в карман, достать спички, встать, собрать хворост, запалить костер – но на все это у Сергея Павловича уже не осталось сил. Глаза закрывались. Он заснул.