— Мама живет с мужиком? — Чарли пялился на красные полосы, расписавшие полотенце.

Он всю ночь не спал — пытался объяснить инспектору Ривере, что произошло в переулке, стараясь ничего при этом не объяснить.

У него шла кровь, он избит, вымотан, а мать его умирает.

— Это невозможно. Она устроила скандал, когда Рэчел переехала ко мне, а мы еще не поженились.

— Отлично, вечером можешь наорать на нее за то, что она такая лицемерка.

— Джейн, я не могу поехать. У меня лавка. И Софи — она еще слишком маленькая.

— Я позвонила Рэю и Лили, лавка у нас прикрыта. До утра за Софи присмотрит Кассандра, а дамы из коммунистического блока посидят с ней, когда Кэсси будет на работе.

— Кэсси с тобой не едет?

— Чарли, мама до сих пор считает меня своим сорванцом.

— А, ну да, извини. — Чарли вздохнул.

Он ностальгировал по тем временам, когда паршивой овцой в семье была Джейн, а нормальным — он.

— Попробуешь с ней помириться?

— Не знаю. Вообще-то нет у меня плана. Я даже не знаю, в сознании она или нет. Я, с тех пор как услышала, на автопилоте. Ждала тебя, чтобы расклеиться.

Чарли встал, подошел к сестре и обхватил ее руками.

— У тебя здорово получилось. Я вернулся, теперь я всем займусь. Что тебе нужно?

Она тоже его обняла, затем со слезами на глазах оттолкнула.

— Мне нужно съездить домой и собраться. Вернусь за тобой к двенадцати на такси.

— Я буду готов. — Чарли покачал головой.

— Поверить не могу, что мама живет с мужиком.

— С мужиком по имени Бадди, — уточнила Джейн.

— Шлюха, — сказал Чарли.

Джейн рассмеялась — Чарли в тот миг только этого было и надо.

Когда Чарли и Джейн приехали в Седону, Лоис Ашер спала. В дом их впустил пузатый и очень загорелый мужик в бермудах и рубашке сафари — Бадди. Они втроем уселись в кухне за стол, и он признался им в любви к их матери, поведал о своей жизни — до пенсии работал авиамехаником в Иллинойсе, — затем принялся излагать, что они делали, когда Лоис поставили диагноз. Три курса химиотерапии, после чего, ослабев и потеряв волосы, Лоис сдалась. Чарли и Джейн переглянулись — обоим было стыдно, что их не оказалось рядом, когда требовалась помощь.

— Она не хотела вас беспокоить, — сказал Бадди.

— Вела себя так, будто может умирать в свободное время, как бы между визитами в парикмахерскую.

Чарли внутренне встрепенулся. О таком он и сам думал несколько раз — когда изымал сосуды и видел людей, что упорно отрицали все, что с ними творилось, и по-прежнему покупали календари на пять лет.

— Женщины — ну что с ними поделаешь? — И Бадди подмигнул Джейн.

На Чарли вдруг накатила огромная волна нежности к этому загорелому лысому дядьке, материному сожителю.

— Спасибо вам, что были с ней, Бадди.

— Ага — кивнула Джейн.

Казалось, она по-прежнему несколько ошеломлена.

— Ну, я тут всю дорогу и еще чуть дальше, если буду нужен.

— Спасибо, — ответил Чарли.

— Вы будете. — Так и выйдет, поскольку Чарли сразу же стало очевидно: сам Бадди протянет ровно столько, сколько будет нужен.

— Бадди, — раздался из-за спины Чарли мягкий женский голос.

Чарли повернулся — там стояла крупная женщина лет тридцати, в больничной робе, еще одна работница хосписа, еще одна поразительная труженица, — таких женщин Чарли видел в домах умирающих.

Женщины эти помогали переправить страдальцев на тот свет со всеми мыслимыми удобствами, достоинством и даже радостью. Благосклонные валькирии, повитухи последней вспышки, — и, видя, как они работают, Чарли убеждался: они этой работой не брезгуют, не черствеют от нее, а тянутся душою к каждому пациенту, к каждой семье. Они есть. Он видел, как они скорбят с сотнями разных семейств, по ним катком проезжают такие чувства, которые большинство переживает всего несколько раз в жизни. За много лет подобных наблюдений Чарли все больше проникался почтением к своей работе Торговца Смертью. Может, он сам ею проклят, но в конечном итоге дело не в нем — дело в службе, в ее трансцендентности. Его научили этому люди из хосписов.

На бирке значилось ее имя — АНГЕЛИКА. Чарли улыбнулся.

— Бадди, — сказала женщина.

— Она проснулась и спрашивает тебя.

Чарли встал.

— Ангелика, меня зовут Чарли. Сын Лоис. Это моя сестра Джейн.

— Ой, она все время о вас говорит.

— Правда? — Джейн даже удивилась.

— О да. Рассказывает, что вы были большим сорванцом, — ответила Ангелика.

— А вы… — Она повернулась к Чарли.

— Вы раньше были хорошим, а потом с вами что-то случилось.

— Я научился говорить, — сказал Чарли.

— И тогда он перестал мне нравиться, — не удержалась Джейн.

Лоис Ашер полулежала в гнезде подушек, на ней был идеально уложенный седой парик, завязанный сзади узлом так же, как она обычно убирала свои волосы, серебряное ожерелье с цветами кабачков и такие же серьги; бледно-лиловая ночная сорочка выгодно смотрелась в общем юго-западном декоре комнаты — Лоис будто бы стремилась раствориться в окружающей среде. И ей это удавалось, вот только место, которое она себе выкроила у мира, было несколько больше того, что она сейчас занимала. Между париком и черепом оставался зазор, ночнушка скорее походила на пустую оболочку, а кольца болтались на пальцах как браслеты. Чарли стало ясно, что она вовсе не спала, когда они приехали, а Бадди отправила к ним, чтобы Ангелика успела ее переодеть ко встрече с детьми.

Ожерелье с цветками кабачка светилось тускло-красным, и в груди у Чарли разбух печальный вздох. Он обнял мать, под ладонями ощутил кости ее спины и лопатки, нежные и хрупкие, как у птицы. Едва увидев мать, Джейн попыталась сдержать всхлип, но удалось ей только издать какой-то болезненный фырчок. Она упала на колени у материной кровати.

Чарли понимал, что, вероятно, глупее вопроса умирающему задать нельзя, однако спросил:

— Ну как ты, мам?

Она похлопала его по руке.

— Не повредил бы «старомодный». Мне Бадди ничего не дает выпить, потому что во мне алкоголь не держится. Вы познакомились с Бадди?

— Похоже, он приятный человек, — ответила Джейн.

— Очень. Хорошо ко мне относится. Мы просто друзья, вы же понимаете.

Чарли перевел взгляд на Джейн, та подняла брови.

— Все в порядке, мы знаем, что вы живете вместе, — сказал Чарли.

— Живем вместе? Мы? Ты за кого меня принимаешь?

— Все нормально, мам.

Мать отмахнулась от этой мысли, как от мухи.

— А как эта твоя евреечка, Чарли?

— Софи? Она отлично.

— Нет, не то.

— Что не то?

— Не Софи, какое-то другое имя. Хорошенькая такая — ты ее вообще-то недостоин.

— Ты имеешь в виду Рэчел, мам. Она умерла пять лет назад, помнишь?

— Ну, она тут ни при чем, правда же? Ты был такой милый в детстве, а потом даже не знаю, что с тобой произошло. Ты помнишь?

— Да, мам. Я был милый.

Лоис посмотрела на дочь.

— А ты, Джейн, ты нашла себе приличного человека? Мне страшно подумать, что ты до сих пор одна.

— Мой Единственный еще не появился, — ответила Джейн, мотнув Чарли головой: дескать, «валим на экстренное совещание», — этот жест она оттачивала при матери с восьми лет.

— Мам, мы с Джейн сейчас вернемся. Можно позвонить Софи, ты с ней поговоришь, ладно?

— Софи — это кто? — спросила Лоис.

— Твоя внучка, мам. Помнишь — красивая малютка Софи?

— Не глупи, Чарлз, я еще не такая старуха, чтобы стать бабушкой.

В коридоре Джейн порылась в сумочке и нащупала пачку сигарет, но не сумела решить, надо закуривать или нет.

— Святый свинговый боже в горошек, что все это за поеботина?

— Ее накачали морфием, Джейн. Ты почувствовала, там острый запах такой? Это ее потовые железы стараются вывести из организма токсины, которые обычно фильтруются почками и печенью. Органы у нее уже отказывают, а это значит, что много ядов поступает в мозг.