Меня очень удивляла интимность императрицы с обеими черногорками, великою княгинею Милицею и княгинею Анастасией) Николаевными. Они жили в Дюльбере, роскошной вилле, построенной у моря великим князем Петром Николаевичем, супругом Милицы. Анастасия, в то время женя князя Юрия М. Романовского, гостила тут же у сестры. Дюльбер расположен в 2–3 верстах от Ливадии, и черногорки проводили ежедневно по нескольку часов в обществе императрицы: то они у Ее Величества, то она у них. Долго причины этой дружбы мне были непонятны. Говорили, что она основана на общем мистицизме и опытах спиритизма. Я этому верю, не зная других причин.

Хотя по характеру и воспитанию императрица совершенно не походила на княгинь, получивших чисто русское воспитание в Смольном институте, дружба эта длилась, на удивление всех, кто о ней знал, вплоть до внезапного конца, и прежние друзья виделись с тех пор лишь на официальных выходах. Отмечу, что, невзирая на этот разрыв, государь продолжал дружить с великим князем Николаем Николаевичем и после его брака с Анастасиею Николаевною.

Причины размолвки Их Величеств с княгинями так и остались для меня тайною. Предполагаю, что даже Фредерикс не знал хорошо о них.

Мне стало потом известно, что Папюс, один из медиумов, был выслан по повелению государя. С другим же, Филиппом, долго возились, но и он впоследствии уехал, после того как наш агент министерства внутренних дел в Париже Рачковский собрал о нем исчерпывающие сведения. Хотя они были, безусловно, достоверны, Рачковский меньше чем через год лишился места. Позже, сколько я слыхал, государю угодно было вернуть ему свое доверие.

Имя Филиппа в отличие от Папюса часто упоминалось в переписке императрицы в связи с предсказаниями, которым Александра Федоровна, видимо, придавала большое значение.

Слыхал я и о попытках примирения со стороны черногорок, но, по-видимому, из этого ничего не вышло.

Еще несколько слов о невероятном окружении Распутина в бытность государя в Могилеве, в ставке. Уезжая в Румынию, я уже знал, что у старца есть штат поклонниц, всюду за ним следовавший и его прославлявший. Кроме Вырубовой там состояли Муня Головина, племянница О. В. Карнович, впоследствии княгиня Палей, и несколько других. Появилась тогда в печати фотографическая группа из 10–12 поклонниц Распутина. Я всех их мог бы назвать.

В последний мой приезд из Ясс я заинтересовался этим штатом, который, по получаемым мною письмам, имел такое огромное влияние.

Одни мне говорили:

— Чтобы быть милостиво принятым Ее Величеством, нужно обратиться к Муне.

Другие, наоборот, советовали:

— Нет, серьезнее будет переговорить с княжною Гедройц, главным врачом (хирургом) госпиталя Ее Величества.

Третьи уверяли:

— Неужели вы не знаете такой-то, старшей сестры? Она подсказывает императрице назначение на высшие должности.

Я зашел на полчаса на вечер, где присутствовали все эти дамы, и мне показалось, что нахожусь в сумасшедшем доме, где и хозяева и гости одинаково страдают манией величия. Я немедленно сбежал. Через день, в бытность мою в Царском Селе, я слыхал от людей, знавших всю эту компанию, хотя к ней и не принадлежавших, что все дамы, которых я видел, императрице, действительно, известны, но, конечно, ни о каком серьезном их влиянии говорить нельзя. В большинстве это были сестры с приличным именем.

Этот уродливый во всех отношениях кошмар, если и не вокруг, то все же в соприкосновении с императрицей, заставил меня благодарить Бога, что более не нахожусь в Петербурге.

Скажу несколько слов и о религиозных настроениях Александры Федоровны.

Православная обрядность очень понравилась ей, еще когда она была совсем юною принцессой. Ее стали постепенно подготовлять к переходу в нашу веру, и она, действительно, к ней обратилась. Ее Величество шокировала необходимость троекратного отречения от прежних заблуждений, и наше духовенство нашло возможным выпустить этот обряд из чина миропомазания.

Я часто имел случай видеть императрицу на церковных службах. Она обычно стояла как вкопанная, но по выражению ее лица видно было, что она молилась. Когда отец Александр (Васильев) стал ее духовником, он громко читал все молитвы, даже обычно читаемые вполголоса в алтаре. Царица очень любила его службу и выстаивала ее всю. Заболев, она слушала службу из своей молельни в Ливадии, откуда, открыв двери, можно было все хорошо видеть и слышать. Тут же стояла и кушетка на случай недомогания. В Царском Селе Александра Федоровна любила ходить молиться в темные приделы Федоровского собора, ею же построенного. Мистическое настроение императрицы с годами прогрессировало: ко времени появления Распутина она уже была подготовлена к тому, чтобы подпасть под любое влияние.

Императрица-мать после кончины Александра III продолжала занимать тот же Аничков дворец, в котором она жила со дня своего замужества, будучи еще цесаревною, а затем и во время всего царствования своего супруга, не пожелавшего переезжать в Зимний дворец.

По закону вдове императора полагалась лишь выдача по цивильному листу 100 000 рублей в год. Тотчас после кончины государя Николай II объявил своей матери, что она со своим двором по-прежнему может жить в Аничковом дворце и что все расходы на ее содержание, равно как и содержание двора, он принимает на свой счет. Это весьма понятное решение сына по отношению к матери стоило, однако, министерству двора немало денег, весьма существенно увеличив расходы на двор государя. Я неоднократно слышал со стороны управляющих кабинетом Его Величества жалобы, что двор вдовствующей императрицы обходится не меньше двора государя. К тому же там расходы ускользали от контроля, и всякие меры для законного их отчета вызывали жалобы служащих и недовольство императрицы. Частые поездки Марии Федоровны за границу — в Данию и Англию — в императорских поездах и на яхте «Полярная звезда», всегда находившейся в ее распоряжении, все более и более длительное пребывание вне России, сопряженное с широкими выдачами подарков во время путешествий, падали тяжелым расходом на кабинет.

Фредерикс, зная о тратах вдовствующей царицы, конечно, поднимал об этом вопрос, стараясь ввести расходование сумм при дворе Марии Федоровны в нормальный порядок.

Главною причиною этих крупных трат была безграничная доброта императрицы. Все, приходящие в соприкосновение с нею, были очарованы ее улыбкой и приветливостью. Отличалась она большою снисходительностью к людям. Вот, как пример, рассказ графа Фредерикса из того периода, когда он еще заведовал придворно-конюшенной частью.

Один из кучеров Ее Величества, подавший ей сани, был настолько нетрезв, что во время езды заснул на козлах, облокотившись на передок саней. Казак, стоявший на запятках, к счастью, успел соскочить, выхватил из рук кучера вожжи и, став опять на запятки, правил лошадьми и благополучно довез императрицу во дворец. Государыня вызвала Фредерикса и запретила не только докладывать об этом Его Величеству, но и наказывать провинившегося. С трудом ему удалось лишить кучера права впредь возить императрицу.

Зная неуклонную строгость своего супруга, Мария Федоровна постоянно скрывала от царя проступки мелких служащих, искренне веря, что они хорошие люди, душевно преданные ей и государю.

Министр, желая доказать Ее Величеству ненадежность прислуги, как-то упросил императрицу при возвращении ее из-за границы разрешить таможенным властям осмотреть багаж сопутствующих ей лиц. Сначала Мария Федоровна отказывалась. Но Фредерикс вспомнил, как однажды, тоже при возвращении из-за границы, Александр III приказал осмотреть в Вержболове багаж не только сопровождающих, но и собственный Их Величеств. Затем он сам уплатил за вещи царицы, купленные за границею, и приказал прислуге тоже уплатить пошлину, да еще со штрафом за утаенные предметы. Выслушав графа, императрица согласилась на осмотр. Мало кому известно, что на основании русских законов монарх не освобождается от таможенных пошлин, как то делается за границей.