Раймунда не знала, куда девать глаза.

— Если вы, крестный, одобряете…

— Тогда готовься к свадьбе. Мы ее скоро справим; что терять время даром… Можешь идти к себе.

Раймунда вышла. Синьо велел доне Ане подойти поближе:

— Просят и твоей руки, дочка. Жука одобряет, а я вот не знаю, что сказать… Это тот капитан, что был здесь… Как ты на это смотришь?

Дона Ана выглядела сейчас так же, как Раймунда перед Антонио Витором. Она уставилась в пол, руки ее теребили юбку, она не знала, что ответить:

— Капитан Жоан Магальяэнс?

— Он самый. Ну что, он тебе нравится?

— Да, папа, нравится.

Синьо Бадаро медленно поглаживал бороду:

— Возьми библию, посмотрим, что она нам скажет…

Тогда дона Ана подняла глаза от пола, оторвала руки от юбки, голос ее прозвучал твердо и решительно:

— Что бы там ни говорилось, отец, я выйду только за одного человека в мире — за капитана. Даже если вы мне откажете в благословении…

Сказала и бросилась отцу в ноги, обнимая его колени.

8

Доктор Жессе покинул представление на середине. Любители табокасской труппы остались без своего режиссера, выполнявшего, кстати, и обязанности суфлера. Это несколько помешало успеху спектакля, так как некоторые артисты недостаточно хорошо знали свои роли и играли под суфлера. Все же уход доктора Жессе не мог иметь большого значения, потому что жители Табокаса уделили мало внимания обсуждению спектакля «Вампиры общества», — город был охвачен волнением, вызванным вестью, принесенной человеком, которого срочно прислали за доктором: Орасио заболел, он заразился лихорадкой.

Доктор Жессе ушел с середины спектакля, собрал в чемодан лекарства и тут же сел на лошадь. Человек, сообщивший о случившемся, отправился вместе с ним, но принесенная им новость осталась: она побежала по рядам зрителей, передаваясь из уст в уста. И когда на следующий день в одиннадцать часов утра Эстер вышла из поезда и, даже не позавтракав, села на ожидавшую ее тут же, на станции, лошадь и вместе с приехавшими за ней жагунсо направилась на фазенду, весь Табокас уже знал, что Орасио заразился лихорадкой, когда помогал Силвио, скончавшемуся три дня назад.

Вдова Силвио начала девятидневный молебен за выздоровление Орасио, «такого хорошего человека», — как говорила она.

Виржилио проводил Эстер до Табокаса, не обращая внимания на пересуды, однако на фазенду в тот день не поехал. Он решил отправиться туда, если полковнику станет хуже. С тех пор как он узнал, что Жука Бадаро ускользнул от покушавшихся на него жагунсо, Виржилио тоже носил при себе револьвер.

Табокас жил ожиданиями посланцев, приезжавших с фазенды за лекарствами. Кабинет доктора Жессе был закрыт, и его жена объявляла всем пациентам, что «доктор вернется лишь тогда, когда решится дело с полковником Орасио». Эта фраза понималась обывателями в том смысле, что доктор вернется только когда будет сопровождать труп Орасио, ибо никто еще не выздоравливал от этой лихорадки. Приводили примеры, их было множество; умирали работники и полковники, доктора и торговцы. Снова богомольные старухи стали вспоминать рассказы о дьяволе, который был посажен в бутылку и должен выйти оттуда, чтобы унести с собой душу Орасио. Говорили, что брат Бенто уже отправился из Феррадаса на фазенду с дарами святого причастия для Орасио: монах должен был исповедать его и отпустить грехи.

И все же Орасио выжил. Прошло семь дней, и температура начала понемногу спадать, потом стала нормальной Возможно, полковника спасли не столько лекарства доктора Жессе, сколько крепкое здоровье — человек без пороков и болезней, с сильным организмом. Как только у него начала снижаться температура, он приказал приступить к вырубке леса Секейро-Гранде. Виржилио был вызван на фазенду, полковник хотел посоветоваться с ним относительно некоторых юридических тонкостей. Впрочем, Виржилио приезжал как-то раз и до этого, но полковник тогда был плох: он бредил какао, вырубал леса, разбивал плантации. В бреду он выкрикивал приказания, сажал и собирал какао.

Эстер не отходила от постели больного, проявляла безграничную преданность, она похудела. Когда Виржилио приехал в первый раз, она только спросила, не имеет ли он каких-нибудь известий о ее сыне, оставшемся в Ильеусе, и он почти не видел ее одну. Лишь на мгновение они встретились наедине, когда она шла из кухни в комнату с тазом горячей воды; он поцеловал ее. Им почти не удалось поговорить друг с другом, и Виржилио страдал, как будто она ему изменила. Но вместе с тем в его глазах чувствовалось какое-то беспокойство, он считал себя виновным в болезни Орасио, в его смерти, которая казалась неизбежной, как будто полковник заболел потому, что он, Виржилио, пожелал этого. Он понимал, что и у Эстер было такое же чувство, и страдал от этого.

Когда Орасио, находясь уже вне опасности, вызвал Виржилио, тот старался казаться опечаленным, в особенности перед Эстер, у которой было усталое и подавленное лицо. Полковник лежал на белоснежных простынях, одетый в свою неизменную ночную рубашку, Эстер сидела на постели мужа, держа его за руку. Орасио никогда не был так счастлив, как к концу болезни, когда почувствовал всю преданность жены. Это наполняло его гордостью; он отдавал распоряжения работникам, Манеке Дантасу и Бразу, которые навестили его в этот день. Виржилио вошел в комнату, наклонился над кроватью, обнял полковника, холодно пожал руку Эстер, которая выделялась на фоне этой мрачной комнаты, поздоровался с Манекой Дантасом, поздравил Жессе «с его чудом». Но Орасио рассмеялся:

— Кроме бога, я обязан спасением ей, — и он показал на Эстер. Он тут же извинился перед доктором Жессе: — Конечно, вы, друг мой, сделали все, что могли — лекарства, лечение, чорт знает что еще… Но если бы не она, не спавшая все это время, я не знаю, как бы я выпутался…

Эстер встала и вышла из комнаты. Виржилио присел на постель, на теплое место, которое только что занимала его любовница, и внезапно его охватила злоба против Орасио. Он не умер… О, если бы он мог приказать его убить!..

В течение нескольких минут Виржилио сидела молча, отдавшись целиком своим мыслям. Понадобился вопрос Манеки Дантаса, чтобы привлечь его внимание к беседе:

— А ваше мнение, доктор?

Виржилио встретился с Эстер позднее, на фазенде. Она обняла его и зарыдала:

— Ты считаешь, что я не должна была так поступать? Но ведь я не могла иначе.

Это тронуло его, он приласкал поверх платья любимое тело. Поцеловал ее глаза, щеки и вдруг тревожно вскрикнул:

— У тебя жар!

Эстер сказала, что нет: это просто от усталости. Она расцеловала его, попросила остаться на ночь. Она сумеет под предлогом хлопот, связанных с уходом за больным, забежать к нему в комнату. Взволнованный, Виржилио обещал, ведь он так соскучился по ее ласкам. Он расстался с ней, лишь когда они увидели на дороге приближающихся рабочих.

Но за обедом Эстер почувствовала себя плохо: она на могла ни сидеть, ни есть. Пожаловавшись на озноб, выбежала из-за стола, у нее началась тошнота. Виржилио, сильно побледнев, повернулся к доктору Жессе:

— Она заразилась лихорадкой!

Врач встал, пошел за Эстер, она заперлась в ванной. Виржилио тоже поднялся, он почти не обращал внимания на Манеку Дантаса и Браза. Остановился рядом с врачом в коридоре. Эстер открыла дверь, глаза у нее были воспалены. Виржилио схватил ее руку.

— Что с тобой?

Она нежно улыбнулась ему, слегка пожав руку:

— Ничего… Только я не могу стоять на ногах. Пойду немного прилягу. Я вернусь попозже…

Она отдала распоряжение служанке, затем направилась в комнату, где должен был в эту ночь, такую далекую от первого приезда на фазенду, спать Виржилио, и улеглась на кровать. Он остался в коридоре, заглядывая оттуда в комнату. Доктор Жессе, попросив разрешения, вошел за нею и закрыл дверь. Орасио, лежавший в комнате по другую сторону коридора, поинтересовался, кто там, что за шум? Виржилио вошел к полковнику и прерывающимся голосом объявил: