Поединок Жарнака и Шатеньере был последним во Франции с разрешения короля, но в Англии последний такой поединок происходил гораздо позже, в царствование Карла I, между лордом Дональдом Реем и оруженосцем Давидом Рамзеем.
Уверенность, что судебные поединки были действительным судом Божьим, некогда было в таком ходу, что даже в гражданских делах, когда противники не могли согласиться, или когда судьи находили закон неясным, или расходились в его истолковании, то решали вопрос поединком.
Случалось даже, что монастыри и капитулы высылали на поединок борцов для защиты спорных прав и для окончания процессов монахов или каноников.
Несколько раз соборы и папы запрещали дуэли под страхом строжайших казней. Филипп Прекрасный указом в 1303 году причислил дуэли к уголовным преступлениям. Но что могут сделать гражданские и религиозные законы против так глубоко укоренившегося предрассудка? Не новыми законами уничтожится дуэль, а новыми нравами и только одна религия в состоянии произвести эту благотворную перемену.
Особенные бои Дюгесклена, Баярда. Бой тридцати
Особенные бои, происходившие в военное время между рыцарями воюющих сторон, хотя и одного свойства с дуэлями, но цель их гораздо благороднее и потому религия их почти не преследовала. В древности, когда о дуэлях еще и помину не было, частные бои были в обычаях; в Илиаде и Энеиде много примеров; замечательнейшие бои Ахилла и Гектора и бой Энея и Турна; римская история представляет, между прочими, битву Горациев и Куриациев и битву молодого Манлия, и т. д.
Не трудно понять, почему в рыцарские времена, когда сами сражения бывали ни что иное, как битвы грудь с грудью, вызовы на поединки враждующих воинов составляли не редкость. Часто великодушный и мужественный рыцарь, желавший померяться силами с рыцарем врагов, слава которого равнялась его славе или даже превышала ее, тщетно искал его в схватке; тогда он пользовался перемирием и предлагал ему особенный, частный бой. Подобный вызов никогда не оставался без ответа. Иногда вызов от двух, трех и даже большего числа рыцарей относился такому же числу враждебных рыцарей. Такие бои происходили не иначе, как с разрешения вождей. Кроме общих постановлений, всегда строго соблюдавшихся в подобных случаях, сражающиеся устанавливали еще особые условия или частные законы, которым подчинялись безоговорочно. Для этого рода боев не делали таких приготовлений, как для военных игр или турниров, а церемоний конечно было менее, чем а судебных поединках.
Однако всегда старались придать им всевозможное великолепие и блеск.
История Франции, преимущественно в период рыцарства, так полна подобных деяний, что затрудняешься сделать выбор из этой массы блестящих подвигов отваги и удали, особенно, когда надо представить только несколько примеров для объяснения того, что происходило на частных боях. Надеемся, что читатель останется доволен, если мы предпочтем некоторые подвиги двух храбрейших и знаменитейших рыцарей, Дюгесклена и Баярда. Первый поддержал своим могучим мечом колебавшийся под ударами Эдуарда III и Черного Принца трон Франции, другой — олицетворенное предание старого рыцарства; он последний и благороднейший его представитель в такую эпоху, когда оно становилось уже воспоминанием. Глава эта закончится битвой тридцати, одним из достопамятнейших и блистательнейших военных эпизодов XIV столетия.
В 1356 году герцог ланкастерский осаждал город Ренн. Дюгесклень, уже прославившийся в отдаленных странах, попал на место военных действий благодаря одной из. тех схваток, в которых он отличался. Спустя некоторое время герцог ланкастерский, славнейший полководец своего времени, изъявил желание повидаться с молодым рыцарем и послал к нему герольда. Дюгесклень принял приглашение. Во время продолжительной беседы, в которой Ланкастер хлопотал о том, чтобы привлечь на свою сторону Дюгескленя, является в зал английский рыцарь Бембро. Бембро пользовался уважением в войске; он был родственник правителя города Фужере (Fougerai), убитого Дюгескленем некоторое время назад. Англичанин, не смотря на присутствие военачальника, обращается прямо к Дюгескленю: — Вы взяли Фужере, — говорит он ему, — вы убили Бембро, моего родственника, бывшего начальником города; я хочу отомстить за его смерть и требую трех ударов меча с вами.
— Шесть, и даже более, если вам угодно, — с живостью отвечал Дюгесклень, пожимая руку англичанину.
Бембро столько же славился силой и мужеством среди англичан, сколько Дюгесклень между бретонцами. Оба рыцаря назначили для поединка следующий день, и Бертран обещал с утра явиться в лагерь англичан, где должен был происходить поединок.
Герцог ланкастерский хотел было воспротивиться, но так как Бембро был знатного рода, да к тому же сердиться было не за что, если бы английский рыцарь победил Дюгескленя, то он согласился приготовить все для поединка. Наконец, он отпустил гостя и с большим почетом проводил его до городской черты.
Возвратясь в город, Бертран тотчас же доложил начальнику, рыцарю Пеноэ (Penhoet), обо всем, происшедшем при свидании с ланкастерским герцогом, а также и о поединке, предложенном ему на завтра. Пеноэ укорял его за то, что он принял вызов и дал ему почувствовать, как он был неблагоразумен, что вовлек себя в такое дело, что он будет среди неприятельского лагеря один или с весьма малым числом своих, что противнику его могут подать помощь и облегчить победу.
Подобные соображения не могли остановить Дюгескленя: на другой день утром он по обещанию явился в английский лагерь. Ему салютовали всеми трубами, какие были в лагере; городские им отвечали. Этот военный шум привлек на валы и на поле сражения бесчисленное множество граждан и солдат, желавших быть свидетелями борьбы двух храбрейших рыцарей враждебных сторон.
Бембро был высокий, стройный, плотный и, казалось, был искусен во всех воинских упражнениях. Он ожидал своего соперника верхом на ратном коне, покрытом блестящим вооружением: англичане любовались его станом, его гордым и величественным видом, в чем он далеко превосходил Дюгескленя. Герцог ланкастерский и судьи поля стояли на одном конце ристалища. Скоро явился Дюгесклень, одетый на этот раз великолепнее, чем когда-либо; он встал против соперника. С первым сигналом оба бойца воспламеняются и с равной свирепостью летят друг на друга. Дюгесклень легко ранит Бембро, но и сам он оглушен ударом в щит. Они снова бросаются друг на друга, и опять, с равным успехом; в третий раз — тот же результат, и бой должен кончиться. Но Дюгесклень, думая, что не одержать победы — значит признать себя побежденным, предлагает противнику четвертый удар. Бембро соглашается. Оба бойца бросаются друг на друга с удвоенной яростью и Дюгесклень скидывает, наконец, несчастного англичанина с коня, и тот тотчас же умирает. Все войско содрогается от поражения столь храброго рыцаря. Дюгесклень также жалеет о нем, но заметив, что английские воины яростно смотрят на него, он отдает коня Бембро герольду поля и спешит в город, где его встречают восторженные клики народа.
Три года спустя Дюгесклень имел еще один случай ознаменовать свое мужество и ловкость в частном бою с английским же рыцарем; хотя исход был не столь кровопролитный, как в первый раз, но для бретонского рыцаря был столько же славен.
В 1359 году герцог ланкастерский осаждал Динан (Dinan), а Дюгесклень его защищал. Во время перемирия, Фома кентерберийский, рыцарь, более знаменитый своей знатностью и мужеством, чем доблестью, завидуя славе Дюгескленя, остановил его младшего брата, прогуливавшегося без провожатого и кроме меча не имевшего при себе другого оружия, и взял его в плен.
— Он хотел вас оскорбить, — сказали герою, — чтобы иметь повод сразиться с вами.
— Он его имеет, — отвечал Дюгесклень сурово, — но я заставлю его жалеть, что он искал его.
В ту же минуту он садится на коня, выезжает за город и является в ставку герцога ланкастерского. Там он встречает молодого Монфора (Monfort), который, поддерживаемый англичанами, оспаривал герцогство Бретанское у Карла Блуа, считавшего на своей стороне Дюгескленя и французов. Монфор не любил Дюгескленя, но он уважал его, и хотя был его врагом, однако не мог удержаться от осуждения поведения Фомы кентерберийского, сражавшегося за него.