«Ну зачем избавляться от нас…»
Ну зачем избавляться от нас?
Боже мой, ну кому мы мешаем?
Вот жилище своё украшаем
Васильками, что радуют глаз.
Вот спешим в жаркий полдень залезть
В гущу сада, что лепится к дому.
Мы Тебе да и миру земному
Постараемся не надоесть.
«Время мчится. Это точно…»
Время мчится. Это точно.
А зачем? Ведь мне не срочно.
Я б жила себе, жила,
Воздух медленно пила,
Воздух хвойный, воздух травный,
Я бы шла походкой плавной
По тропинке непрямой
То из дома, то домой.
«Агу, мой сыночек, агуши, агу…»
Агу, мой сыночек, агуши, агу.
Я жить без тебя, мой родной, не могу.
К тебе прикипела навеки душой,
А ты не младенец, ты вырос большой,
Уходишь, приходишь, свободу любя,
Всю жизнь бы за ручку водила тебя.
«Я не могу на такой высоте…»
Я не могу на такой высоте.
Могут те голуби, ласточки те.
Я не могу, хоть и хочется очень.
День по краям голубым оторочен
Шёлком небесным, способным линять,
Нежно струиться, оттенки менять.
«Ну что вы смотрите, ромашки…»
Ну что вы смотрите, ромашки?
Да, мы другие. Мы не пташки.
Ступаем очень тяжело
И невесёлые зело,
И часто на судьбу серчаем,
И с безразличием встречаем
Ваш удивлённый тихий взгляд
Два летних месяца подряд.
«Воздуха столько: дыши не хочу…»
Воздуха столько: дыши не хочу —
Хватит кузнечику, хватит грачу,
Лютику, тополю, божьей коровке.
Ветер погладил меня по головке.
– Дышишь, мол, милая? Дышишь? Дыши.
Летние запахи так хороши.
«Много лет и много дней…»
Много лет и много дней
Я живу меж двух огней —
Меж рассветом и закатом.
Кто я? Так. Песчинка, атом,
Мира маленькая часть.
Так легко совсем пропасть.
Вот и думаю, гадаю,
Почему не пропадаю.
«Проснулась и, Господи, кто я и что я…»
Проснулась и, Господи, кто я и что я?
А в окна мне солнце глядит золотое.
Чем связана я с этим садом и домом,
И с этим окошком, и с тем окоёмом,
С цветком, что цветёт на окне моём пышно,
И с тем, кто по комнате ходит чуть слышно?
«А знаешь, я ведь домоседка…»
А знаешь, я ведь домоседка:
В моё окошко смотрит ветка.
Она всё тут, и я всё тут,
Сижу, пишу, а дни идут.
И знаешь, мне совсем не скушно,
И ветка смотрит так радушно,
Так ласково кивает мне,
Как другу или как родне.
«Ты помнишь ли меня, мой постаревший сад…»
Ты помнишь ли меня, мой постаревший сад?
Тогда твоя сирень мне тоже душу грела.
Среди твоих кустов жила я год назад.
Ты помнишь ли меня? Я тоже постарела.
Мой постаревший сад, давай с тобой дружить,
Друг друга и любить, и охранять до гроба,
Поскольку на земле так неуютно жить,
Поскольку ты и я – мы беззащитны оба.
«А может, я была скворцом…»
А может, я была скворцом
С весёлым, в пёрышках, лицом,
И пела, и глазком косила,
И корм детёнышам носила.
И может, стану им опять,
Когда траву устану мять,
Не пропаду, не кану в Лету,
А на ольху вспорхну вот эту.
«Ничего я не знаю о странствии этом…»
Ничего я не знаю о странствии этом,
О себе, щедро залитой солнечным светом,
О тебе, хоть мы рядом уж лет пятьдесят,
И о тех небесах, что над нами висят,
О тропе, по которой шагаю послушно.
Потому-то, наверно, и жить мне не скушно.
«Стремилась к музыке душа…»
Стремилась к музыке душа,
Но пальцы были, как лапша.
Играла Черни, Майкапара.
А в дневнике стояла «пара».
Так много страшных чёрных нот
Играла я из года в год
Давным-давно на Якиманке,
Куда я шла с Большой Полянки.
И пальцы слушались едва
Под нудный счёт «и раз, и два»,
А музыка меня пленяла.
Учительница мне пеняла
За нерадивость. Как же быть?
Любить, конечно же, любить
Любовью, пусть неразделённой,
Любить и умереть влюблённой.