— Если до похорон не заберет его у меня хозяин; ведь кто-то его здесь оставил, и если придет за ним, я должен буду отдать, — добавил он.

— Ну, касательно этого будьте покойны, — многозначительно подмигнула вдова Адамец. — Тот, кто его принес, заглядывает на землю нашу один раз в тысячу лет, не чаще.

И в самом деле, за зонтом никто не пришел, и на другой день, хотя был он сухой и погожий, без единого облачка на небе молодой священник раскрыл зонт и, держа его над головой, провожал на кладбище освященный гроб.

Четверо дюжих мужиков — Славик, Лайко и рослые братья Магаты — несли на плечах подставку, на которой покоился гроб. Но господь вседержитель так распорядился, чтоб неподалеку от кузницы один из М агатов оступился о камень и упал; плетущийся позади него Пал Лайко вздрогнул с перепугу да растерялся, подставка качнулась вбок, и гроб полетел на землю. Грохнулся, треснул и раскололся, мелькнул на мгновенье расшитый саван, а затем показался и сам покойник — благодаря сильному сотрясению он очнулся от мнимой смерти, глубоко вздохнул, зашевелился и ахнул: — Боже ж мой, где я?

Народ изумился, народ поразился, побежали к кузнецу, притащили подушки да пуховые одеяла, на каком-то дворе нашли обитую железом телегу, смастерили в телеге постель, на постель положили покойника, воскрешенного особым чудотворством божьим, и, превратив погребальное шествие в процессию, славящую бога, под пенье псалмов проводили восвояси беднягу Шранко, который по дороге настолько оправился, что дома тотчас запросил есть.

Подали ему кувшин с молоком. Он недовольно затряс головой. Тогда протянул ему Лайко графин с палинкой, припасенной на случай поминок, — Шранко счастливо заулыбался.

Вот с этого-то знаменательного события и начинается, по сути дела, легенда о зонте, которая, проносясь над лесами и долами, над упирающимися в небо утесами, летела и летела вперед, обновляясь, расцвечиваясь, обрастая все новыми и новыми подробностями.

Находили в скале выбоину — то был след ноги святого Петра, распускался цветок не виданной доселе окраски — говорили, что именно этого места коснулась палка святого Петра. Все, абсолютно все возвещало о том, что в Глогове недавно побывал святой Петр. Что ни говори, а это, земляки, великое дело!

Сам зонт тоже был озарен мистическим таинственным светом. Собственно говоря, туманом таинственности было окутано лишь одно обстоятельство: как попал красный зонт к лукошку маленькой Веронки. Однако и этого было довольно: ведь туман и поверье одинаково любезны друг другу, вот они и поделили по-братски добычу — полинялый старенький зонт.

Слухи о зонте проникали все дальше и дальше — повсюду, куда устремлялась Бела Вода, и простые, доверчивые словаки, сидя у костра или в прядильной, рассказывали о нем разные небылицы, какие только подсказывала им безудержная фантазия, возбуждаемая интересом к необычному и чудесному. И чудилось им: вот идет он, такой знакомый привратник рая апостол Петр, и несет в руках зонт, чтобы укрыть от дождя маленькую сестренку священника. Но как спустился с небес святой старец? Уселся, должно быть, на пушистое облако, и оно легко понесло его вниз и опустило тихонько на гору.

Рассказывали о чудодейственной силе зонта — о том, как, увидев его, покойник вскочил моментально на ноги. Так летела легенда вдаль и вдаль, неся на крыльях своих образ глоговского священника и маленькой его сестрицы. (Эх, и удалец будет тот, кто однажды возьмет ее в жены!) Когда умирал богатый хозяин, отца Яноша со стихарем и святым зонтом, который к тому времени сделался реликвией, везли Даже в десятую деревню. Приглашали его не только на похороны, — везли, бывало, исповедовать безнадежно больного с уговором подержать над ним, пока он исповедуется, зонт святого Петра. Быть не может, чтоб не принес пользы святой зонт, — больной, ежели и не выздоровеет, то хоть вечное блаженство обретет.

Обрученные пары, когда хотелось им покрасоваться перед людьми, а до этого они всегда охочи, — после того, как дома их обвенчают собственные попы, шли на поклон в глоговской приход и там под зонтом еще рае соединяли руки. Так, конечно, было вернее. Пономарь Квапка держал над женихом и невестой святой матерчатый гриб, и за это перепадало в его мошну несколько серебряных монеток. А что касается глоговского священника, то деньги и другие подношения сыпались на него, словно из рога изобилия.

Сперва он сопротивлялся и отказывался, но постепенно и сам поверил, что красный зонт, который ветшал день ото дня, действительно божественною происхождения. Разве появление зонта над девочкой не было откликом на его молитву и разве не отсюда началось его благополучие? Ведь этот зонт — источник достатка, о котором Янош тогда столь пылко молился.

«Господи Иисусе, — взывал он в то печальное утро, — сотвори со мной чудо, чтобы мог я вырастить ребенка».

И вот чудо свершилось. Из самого обыкновенного старого зонта повалили деньги, благополучие, богатство, словно зонт был сказочным барашком, которому стоит лишь отряхнуться, как из шерсти его сыплются золотые монеты.

Слух о зонте достиг и весьма высоких кругов. Сам его преосвященство епископ из Бестерце проникся любопытством, призвал к себе священника вместе с зонтом и, выслушав историю появления оного, благоговейно перекрестился и возвестил:

— Deus est omnipotens [Господь всемогущ (лат.)].

А это означало, что и он поверил в зонт.

Спустя несколько недель епископ пошел еще дальше. Он повелел отцу Яношу впредь хранить сию реликвию не дома, а в ризнице, среди прочей церковной утвари.

На это отец Янош немедленно возразил, что означенный зонт принадлежит, собственно говоря, несовершеннолетней его сестрице Веронке Бейи и он не имеет права посягнуть на чужую собственность и передать ее церкви. Однако он не сомневается, что, как только девочка достигнет совершеннолетия, она не замедлит преподнести зонт храму божьему.

Надо сказать, что зонт принес благополучие не одному лишь глоговскому попу, который скоро обзавелся рабочим скотом, развел большое хозяйство, а два-три года спустя выстроил себе прехорошенький каменный домик и стал держать на конюшне упряжку; этот зонт поставил на ноги всю деревню. Каждое лето из окрестных курортов в Глогову стаями слетались разодетые дамы, — иной раз даже графини (чаще престарелые) — и, стоя под зонтом, читали молитвы; для них глоговяне выстроили гостиницу прямо напротив священникова дома и назвали ее «Чудесный зонт». Одним словом, Глогова расцветала на глазах; дошло до того, что местные жители стали конфузиться перед многочисленными гостями своей перекладины с колоколом и возвели над церковью нарядную колокольню с покрытым жестью куполом, выписав для нее из Бестерце два новых колокола. Янош Шранко в память о чудесном возвращении своем из царства теней заказал ваятелям роскошное изображение святой троицы и велел установить его перед церковью. Гувернантка — ибо отец Янош со временем приставил к Веронке гувернантку в шляпе — засадила двор священника георгинами и фуксиями — цветами, которых глоговяне до тех пор в глаза не видывали. Все вокруг расцветало и хорошело — кроме старой Адамец, которая с тех пор стала еще безобразнее, а глоговяне так загордились, что в воскресенье под вечер, когда людям только и дела, что сидеть на завалинке да чесать языки, стали всерьез поговаривать о том, что, мол, не плохо бы в Глогове основать лавру, вроде той, какая в Шелмецбане имеется, — пусть стекаются к ним толпой богомольцы, пусть приносят деньги и оживление.