Отец Мартино не обратил внимания на эту сцену, ибо в тот момент как раз спускался с кафедры. Он вернулся к алтарю и завершил богослужение словами Ite missa est.[16] Прихожане встали и, подобрав свои одежды, направились к выходу. Церковный сторож начал тушить свечи. Жанна незаметно вытащила из сумки пять ливров и держала их наготове. Отец Мартино стоял у дверей и вглядывался в уходящих. Когда Жанна поравнялась с ним, священник спросил, отчего это он не видел ее у причастия. Жанна отговорилась тем, что ей вдруг стало дурно.

– Причастие облегчило бы ваши страдания, дитя мое, завтра утром вы примете его из моих рук. Приходите в девятом часу.

– Вот мой дар церкви, – пробормотала Жанна, вкладывая в руку отца Мартино пять ливров.

Священник принял деньги, быстро пересчитал их и без особой радости кивнул. Конечно же он ждал большего.

Оказавшись снаружи, Жанна поискала взглядом госпожу Контривель, но той не оказалось поблизости. Девушка в одиночестве вернулась в лавку. Две мысли терзали ее: о завтрашнем причастии и о том, как она станет управляться с делами, когда окажется на сносях.

Единственное, что утешало, это вечерний визит Франсуа.

Спокойствие не приходило, и душой Жанны прочно завладела причудливая и беспорядочная смесь земных забот и помыслов о небе. Она не знала, на что решиться. Слишком много довелось испытать безыскусному сердцу крестьянской девочки после расставания с родными местами, полной мерой познать тоску, соблазн и причудливые повороты судьбы. Вдобавок ко всему еще и эта новая жизнь, созревавшая в ней. Она чувствовала усталость и даже думать не могла о завтрашнем причастии, одна мысль о котором приводила ее в ужас.

Как и накануне, Франсуа явился с розой в руке. Он посмотрел на девушку и спросил:

– Отчего ты такая грустная?

Жанна не знала, что ответить, не знала, откуда эта тоска, переполнявшая ее сердце и сквозившая во взгляде. Она поставила вторую розу к первой.

Франсуа быстро повторил с Жанной выученное накануне и перешел к новым объяснением. Когда он упомянул слово «звезда», Жанна вспомнила об Исааке Штерне и разрыдалась.

– Жанна! – воскликнул взволнованный Франсуа. – Ты и правда не хочешь мне объяснить, в чем дело?

Она помотала головой и вытерла рукавом слезы. Вид у Франсуа был потрясенный. Жанна выбежала, чтобы умыть лицо и насухо вытереться.

– Чем я могу тебе помочь? – спросил Франсуа, когда Жанна снова уселась за стол.

– Будь со мной.

Впервые она дала понять, что Франсуа занимает какое-то место в ее жизни.

Они вернулись к занятиям. Франсуа объявил, что на очереди у них грамматика и искусство строить фразы, дабы точнее выразить свою мысль.

– А разве это не происходит само собой? – спросила Жанна.

– Происходит. Именно поэтому большинство людей говорят так коряво.

– И я тоже?

– Ты говоришь на удивление складно для крестьянки, каковой ты себя называешь. Но знание правил тебе не повредит.

– Отчего это мы должны писать по правилам, если, к примеру, говорим как хотим?

Франсуа переварил эту мысль и расхохотался.

– Я что, сказала какую-то глупость?

– Нет, совсем напротив. Просто все, что ложится на бумагу, должно быть написано правильно. Бумаге суждена долгая жизнь. На латыни говорится scripta manent.[17]

– Я и латынь должна буду выучить?

– Если когда-нибудь захочешь читать ученые книги, я научу тебя самому главному.

– А среди ученых людей есть женщины?

– Нет, – ответил Франсуа с улыбкой. – Университет полагает, что им не нужны знания, ибо женщины подвержены дьявольским соблазнам и могут употребить ученость во зло.

– И это правда? – нахмурилась Жанна.

Франсуа от души рассмеялся.

– Не думаю, что мужчины в этом смысле благонадежней женщин, – сказал он наконец.

Франсуа открыл чернильницу и подал Жанне перо. Потом он стал диктовать ей строки, которые знал наизусть:

Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня. Ты расширяешь шаг мой подо мною, и не колеблются ноги мои.[18]

Закончив, он взял бумагу, прочел написанное и исправил ошибки.

– Красиво, – сказала Жанна. – Это кто сочинил?

– Давид.

Жанне ничего не говорило это имя, и Франсуа объяснил:

– Жил когда-то давно такой еврейский царь.

– А как ты узнал эти стихи?

– Они есть в Библии.

– В Библии есть сочинения евреев?

Франсуа снова не смог сдержать смех.

– Да там только они и есть!

– Если всю Библию написали евреи, отчего мы тогда их не любим?

– Потому, что они смышленей нас, – сказал, смеясь, Франсуа.

Жанна снова вспомнила Исаака.

– Пошли за твоим заработком, – сказала она.

Они спустились вниз, и Франсуа спросил:

– Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?

– Не сегодня, – ответила Жанна.

Она едва не согласилась, но эта завтрашняя исповедь…

– Жанна, если я тебе понадоблюсь днем, пошли твоего мальчугана в гостиницу «Красная дверь», это недалеко от улицы Сорбонны. Пусть спросит Франсуа де Монкорбье.

– Кто это?

– Я.

– Но ты же назвался иначе?

– Да, Вийон. Это имя моего приемного отца. Не забудешь?

Франсуа повторил адрес и откланялся.

Надо бы расспросить его об этих именах. И еще кое о чем любопытном: его тяге к мальчикам.

17

Истина и гордыня

Жанна сказала на исповеди лишь неизбежную, да и то тщательно приглаженную правду. Да, до недавнего времени она была девственницей, но месяца два назад стала жертвой насилия.

– Это не грех, дочь моя, если вы не получили удовольствия. А что, если ее заставили получать это самое удовольствие?

– Вам было приятно?

– Я совсем не могла сопротивляться.

– Это случилось с вами впервые?

– Да, отец мой, – не дрогнув, сказала Жанна.

Если бы она рассказала все как было, отец Мартино счел бы ее мало что уличной потаскушкой, но еще и матерью без мужа. Но он не стал расспрашивать дальше и прошелся по остальным смертным грехам. Нет, она не завистлива. Не чревоугодница. Не гневлива. Не желает добра ближнего. Она не убийца. Отец Мартино особенно упирал на сребролюбие.

– У меня почти ничего нет, – сказала Жанна, – я всего лишь несколько недель зарабатываю себе на жизнь.

– Не забывайте, дитя мое, что добрые дела зачтутся вам на небесах.

– Не забуду, отец мой.

Отец Мартино велел ей трижды прочитать «Pater», но Жанна не сумела вспомнить ничего кроме Pater Noster qui es in caelis.[19]

– Вы не хотите поговорить со мной, Жанна? – спросил священник.

Жанна кивнула. Священник пошел вперед, и вскоре они оказались на кладбище.

– Вы знаете отца ребенка, Жанна?

Он пристально смотрел на нее, но Жанна выдержала его взгляд, не покраснев.

– Какой-то незнакомец на улице Дез-Англэ. Было совсем темно.

– Что вы там делали в такой поздний час?

– Искала своего помощника, который отправился за припасами.

– Никогда больше не ходите туда вечером. У площади Мобер дурная слава.

Жанна опять кивнула.

– Есть ли человек, который настолько вас любит, что согласится взять в жены, прежде чем ваше положение станет заметно и разразится скандал?

Жанна подумала о Бартелеми. Захочет ли он жениться на ней?

Отец Мартино заметил, что Жанна колеблется.

– Жанна, – сказал он, – всем известно, что вы пользуетесь покровительством самого короля. Вы с ним встречались?

– Да, – осторожно ответила Жанна.

– Вы уверены, что отец ребенка не он?

Жанна улыбнулась:

– Простите меня, отец мой, но я не думаю, что он частенько прогуливается по улице Дез-Англэ. Да и сил у него на меня недостанет!