– Моих родителей тоже. Зарезали. Я пришла просить помощи.

Все разом повернулись к ней. Ее изможденное, землистого цвета лицо сказало им все. Кто-то положил ей на плечо руку. Это была Гийеметта, жена кузнеца Тибальда, которого в деревне испокон веку звали Тибо. Больше никто не нападал на «собак-англичан», ведь убит был не кто иной, как Матье Англичанин.

– Жанна Пэрриш, – спросил Тибо, коренастый человек с обожженным у горна лицом, которого в деревне считали за старшего, – что это ты говоришь?

– Они перерезали горло моим родителям. Мой брат Дени пропал.

– Когда?

– Вчера после полудня. А когда точно, не знаю. Я ходила за грибами. Когда вернулась, еще не звонили к вечерне…

– К вечерне вчера не звонили, – сказал Гито, чье грубое лицо было словно вырублено топором, – мы-то все думали, что кюре перебрал и спит себе преспокойно.

Она припомнила, что и вправду не слышала колокольного звона. Несмотря на весь ужас и горе, а может быть, именно поэтому она бы его не пропустила.

Тибо погрузился в раздумье, сложив руки на закопченном от огня фартуке. Его кулачищи, казалось, могли ковать железо без всякого молота. Потом он сказал:

– Все случилось в один и тот же час. Они пришли по дороге из Мальбрэ, что идет вдоль леса, вот их никто и не видел. Все наши были в полях с другой стороны. Сам-то я был в кузне. Они явились из леса.

– Тогда пойдем в лес и отыщем их! – выкрикнул Гито.

– Мы безоружны, да и есть у нас более срочное дело, Гито, – сказала Гийеметта.

– Да уж, – начал арендатор мэтр Бурри, – если у них мечи и луки, не пойдем же мы с вилами…

Да и сколько их было, этих бандитов? Никто и представить себе не мог, но, наверно, не очень много, ведь на саму-то деревню они напасть не решились. Полдюжины, подумал Тибо. Сбежали от англичан в прошлом году.

– Нам нужно похоронить пятерых, – заключил Жанен.

Жанна пошатнулась. Гийеметта поддержала ее и увела к себе съесть миску горячей каши с голубиным мясом. Снаружи раздавались крики мужчин, божившихся, что бросят все на свете и пойдут к вассалу графа де Клермона шевалье де Морбизу, к самому графу, к епископу! К королю, наконец! Гийеметта вышла на порог и крикнула:

– Сначала займемся мертвыми!

Мэтр Бурри запряг свою двуколку, туда забрались Гийеметта и еще две женщины, которые должны были обмыть покойных. Вернуться им предстояло пешком. Жанна верхом на Донки ехала следом, а мужчины вышагивали рядом. Через полчаса они добрались до местечка Бук-де-Шен.

На пороге дома пристроились две вороны.

Когда Жанна отперла дверь, она чуть было снова не лишилась сознания.

Женщины перекрестились, мужчины стянули с головы шапки. Дом наполнился шепотками.

Потом Гийеметта и Дениза, жена мясника Гризе, отправились за водой, чтобы обмыть мертвых. Жанна преклонила колени возле матери, затем возле отца. Она хотела молиться, но не смогла припомнить слова, которым научил ее отец Годфруа. В голове у нее все смешалось. Неужели Господь говорит только на латыни?

Мужчины тоже встали на колени. Они разделяли ее горе.

– И позволено же такому случаться! – пробурчал один из них.

Дела между тем не терпели отлагательств, и Кривой Жаке отправился в поле за двумя быками, чтобы отвести их в стойло.

Худшее ждало их по дороге на кладбище. Раны на горле были такими глубокими, что на каждой колдобине головы могли попросту отвалиться. Жанна поддерживала голову отца, а Гийеметта – матери.

Там уже зияли пять могил, вокруг которых собралась вся деревня. Мужчины, чтобы скоротать время, прихлебывали сидр. День потерян для всех, что ни говори.

Кюре, отец Жанена и «матушка» Маринетта уже лежали в гробах, которые начали заколачивать. Потом в гробы уложили Матье и Жозефину.

– Хочешь взять их обручальные кольца? – спросил Тибо Жанну.

Она взглянула на серебряные кольца, словно приросшие к узловатым пальцам, и помотала головой:

– Они обручены навеки, и не надо их разлучать.

Соблюдая некую неписаную иерархию, первым в могилу опустили тело кюре. Потом тело отца Жанена, который скончался раньше. Потом отца Жанны, за ним ее мать. Последней упокоилась «матушка». Поскольку кюре больше не было, не было и мессы. Кто во что горазд люди читали молитвы у самых могил. Кто-то зазвонил в колокол, и надо же, почти как положено: один удар колокола каждые тридцать ударов сердца.

Все ждали, когда Жанна громко прочтет молитву. Она понимала, что не сумеет сделать это как надо. В тихом утреннем воздухе зазвучал ее тонкий и ясный голос:

– Господь наш, Иисус Христос, и Ты, Отец его, мои родители ни в чем не виноваты. Если Ты не отомстишь за них, значит, Тебя нету. Если Ты существуешь, даруй им благодать Твою в небесах. И еще верни мне братика Дени.

Все широко раскрыли глаза. Эта молитва была почти кощунством. Тогда Гийеметта упрямо кивнула, призывая людей к тишине. Разве не была она женой кузнеца? Когда пришла пора помолиться за кюре и Маринетту, Елизавета, сестра Гийеметты, встала между двух могил:

– Господь Иисус Христос, Отче наш и Дух Святой, вы позволили зарезать беззащитных слуг ваших. Дьявол вчера одержал верх. Именем веры нашей заклинаем вас отомстить за них. И побыстрее, еще до того, как упокоятся наши души. Это были добрые люди. Они не заслужили такой судьбы. Аминь.

Люди слушали с раскрытыми ртами. Потом в могилы посыпались первые комья земли.

Белесое небо Нормандии пребывало совершенно безучастным к происходящему в тот день – 18 мая 1450 года, ровно месяц спустя после предпоследней битвы Столетней войны. Оно видало кое-что и похуже. И чего только оно не слышало!

И все же, когда люди уже втыкали кресты в мягкие холмики, оно из вежливости пролило слезы. Закапал не по-весеннему мелкий дождик, заставивший затрепетать листья деревьев.

2

Голоса французских пушек и складной нож

Форминьи? Несколько месяцев назад Жанна слышала от отца это название. Там была битва. Но какое дело юным крестьянкам до сражений, которые ведет загадочное племя господ? Жанне и в голову не приходило, что история с двумя пушками, случившаяся за месяц до того, 15 апреля 1450 года, в местечке Форминьи, что между Каном и Трегье, до некоторой степени изменила и ее судьбу.

Мэтью, Маттиу, потом Матье, отец постоянно говорил об «англичанах» и «французах». Жанна пропускала все это мимо ушей. Во-первых, отец плохо освоил нормандское наречие, а Жанна едва понимала английский, ибо мать всегда говорила с ней по-нормандски. Частенько Жанна просто не разбирала, о чем толкует отец. Ну а потом, крестьянский здравый смысл, унаследованный от матери, подсказывал Жанне, что слова «англичане», «французы» ровно ничего не значат. Разве все они одинаковы? У англичанок что, не такие же груди, как у француженок? Разве французы едят не тот же хлеб, что англичане? Не все ли они молятся одному доброму Боженьке?

До всех этих отцовских различий ей не было никакого дела.

Она ничего не ведала об истории рода людского…

В ту пору Нормандия принадлежала Англии. Так продолжалось с 1419 года, и все это очень не нравилось Карлу VII, в насмешку прозванному «королем Буржа», сыну безумного монарха и Изабеллы Баварской, которая коварно объявила его незаконнорожденным, дабы лишить права на трон. Изабелла была тучной сладострастной интриганкой, пившей для похудания медовые отвары на чистом золоте! Чего от нее ждать? Но Карл встретил в Шиноне некую Жанну, странную девушку, которую англичане и епископ со свинячим именем,[1] потом сожгли в Руане. Она вернула ему уверенность в себе. Нет, он не был незаконнорожденным, он был истинным королем Франции. Тогда-то он и решил отвоевать Нормандию.

И вот, в одно прекрасное утро, властелин Нормандии, герцог Сомерсет, обнаружил перед своей резиденцией в Кане огромное войско французов во главе с Карлом VII. Все дороги были перекрыты. Пищи в обрез. Тогда он призвал на помощь Лондон, откуда ему выслали не менее четырех с половиной тысяч воинов во главе с сэром Томасом Кириелем. Тот попытался прорвать блокаду, но у местечка Форминьи сошелся с тремя тысячами французских лучников и двумя тысячами пехоты под водительством графа де Клермона. Но самое страшное – на англичан смотрели жерла двух пушек, которые привезли его люди. В те времена на войне были лучники, копейщики и всадники. Первые градом стрел вносили смятение в ряды врага, потом в атаку бросались копейщики, а уж затем в дело вступали всадники. Это и была старая добрая заваруха, где без разбору крушили людей и лошадей. Но пушки? Что за дикая идея?