Он был меньше бутылок вина и сделан из прозрачного стекла. Бартелеми ножом вынул пробку и протянул флакон Жанне.

– Понюхайте, – сказал он.

– Пахнет цветами и пряностями. Это что, приправлять птицу?

Бартелеми расхохотался:

– Нет, Жанна, это душистая вода. Ее привезли из Богемии.

При слове «Богемия» Жанна чуть не подпрыгнула. Ведь Исаак был как раз оттуда. Она бросила на Бартелеми лукавый взгляд, но тот ничего не понял. Жанна надела плащ, и они вышли на улицу.

– Куда мы пойдем? – спросил Бартелеми. – Я совсем не знаю этого квартала.

– Монсеньор, здесь есть только одна таверна, достойная вас. Это на Длинной аллее, – ответила Жанна.

– Надо было взять лошадь.

– Это меньше четверти часа пешком.

Они не сделали еще и ста шагов, как вдруг из полумрака вынырнули две тени, оказавшиеся мужчинами с ножами в руках, проворно кинувшимися прямо на них. Не успели они произнести свое сакраментальное «Кошелек или жизнь», как Жанна, выхватив нож из кармана, отвесила одному из них удар ногой такой силы, какой сама не подозревала в себе. Негодяй согнулся пополам, прикрываясь руками. Не теряя ни секунды, Жанна рассекла его руку, державшую нож, затем полоснула по лицу. Она больше не сдерживалась и дралась с яростью дикой кошки: такие, как они, зарезали ее родителей. Разбойник взвыл. Его сообщник в ужасе обернулся, и тут Бартелеми отвесил ему удар в живот, потом в лицо. Первый грабитель катался по земле, второй убегал со всех ног. Жанна склонилась над своей жертвой, готовая перерезать горло. Спутник схватил ее за руку.

– Жанна! – вскричал он в изумлении.

Тогда она стала бить его ногой по лицу и силой вырвала нож. Бартелеми де Бовуа силился увести девушку, но куда там: она била бандита в живот и в грудь с такой жестокостью, что каждый удар вызывал у того стон.

Когда они наконец добрались до таверны, на Жанне лица не было.

– Попросите для меня меда с водой, – сказала она глухим голосом.

Бартелеми, тоже бледный, не сводил с нее глаз:

– Жанна, опомнитесь!

Она вздохнула:

– Такие вот звери и убили моих родителей три месяца назад. Если б не вы, я бы перерезала ему горло.

Она заметила на руках следы крови и смыла их водой.

– Какая ярость! – дивился Бартелеми. – Я поражен! В любом случае вы спасли нам жизнь. Какая ловкость!

– Нам повезло, что мы не взяли лошадь, – ответила Жанна. – Они бы схватили ее за поводья, тут бы нам и конец.

Трактирщик подошел узнать, чего пожелают гости, и перечислил все, что было в наличии.

– Мне довольно будет миски супа и голубя, – сказала Жанна.

– Мы получили вина из Гиени, – сообщил трактирщик, который сразу оценил дорогой наряд Бартелеми де Бовуа.

– Отлично, давайте, – сказал Бартелеми трактирщику и, когда тот удалился, шутливым тоном сказал Жанне: – Так и вижу вас при осаде Орлеана. Король не проиграл бы битву!

Жанна улыбнулась.

– Бартелеми, – промолвила она, – вы нежный любовник, но из самых добрых побуждений должна сказать, что я не гожусь вам в спутницы.

– Откуда вы знаете?

– Я просто строптивая крестьянка… Нет уж, оставим все как есть. Я не представляю себя при дворе в Боте-сюр-Марн или у короля.

– Вы бы там блистали. Король вовсе не глуп. Мать своими придирками отравила всю его юность. Его супруга, Мария Анжуйская, настолько ограниченна, что знает одну радость в жизни – быть супругой короля и матерью следующего. Агнесса Сорель дарит королю нежность, которой ему так не хватало в детстве, но не может разделить его заботы, ибо нимало этим не интересуется.

– Какие же у него заботы? Он ведь отвоевал Нормандию?

– Поля опустели и заросли. Богатые прежде города разорены. В порты не заходят корабли. Деньги от всего этого не поступают в казну, и он не может осуществить задуманное.

Жанна вспомнила вопрос, с которым обратился к ней Карл: «И как идут дела?» Он хотел знать, поняла она, пойдут ли дела в королевстве, которого мать хотела его лишить, во Франции, вырванной из лап англичан. Аренда была не просто подарком, а поощрением французской торговли. Угрюмая неуклюжесть бедняги Карла показалась ей вдруг трогательной. Он наследник, отвоевавший в бою отчий дом и пытающийся теперь оценить, насколько он поврежден. Девушка поняла, отчего Жанна д'Арк имела над ним такую власть: она вернула королю веру в себя.

Жанна покончила с супом и положила ложку в миску.

– Кого вы хотите из меня сделать, Бартелеми? – спросила она. – Советницу короля? Его помощницу? Меня, пирожницу?

– Та, другая Жанна, тоже была крестьянкой. Я бы хотел, чтобы вы были рядом со мной. Рядом с королем.

Рядом с королем! Жанна чуть не расхохоталась. Почему бы тогда не в латах! Этим людям, похоже, повсюду мерещатся Жанны д'Арк!

– Да уж, – сказала она, – туго приходится этой стране, если вы должны бегать по лесам и полям в поисках женщин, способных ее защитить! Я только недавно в Париже, Бартелеми. У меня нет никаких знаний, никакого образования. Мне надо понять, что к чему. Я не умею писать и читать, – призналась Жанна.

– Я это понял, когда вы смотрели на договор аренды.

Жанна попробовала вина из Гиени, которого никогда прежде не пила. Она только училась распознавать вина. У этого был насыщенный вкус и какая-то мягкость, которой недоставало другим. Жанна решила справиться о его цене.

– Дозволите ли вы мне быть сегодня при вас, когда вы станете думать, что к чему? – спросил Бартелеми.

– Благодарю вас за вопрос, – ответила Жанна, глядя ему в глаза, – я боялась, что вы считаете это своим правом. Раз так, то я вас приглашаю.

Она сама себя не узнавала. Что с ней? Неужели Париж ее так изменил?

Появился трактирщик с поджаренным голубем, которого он положил в миску. Бартелеми подлил Жанне вина.

Была уже поздняя ночь, когда они добрались до дома. По звуку Жанна уже узнавала, с какой колокольни звонят. Колокол церкви Сен-Жюльен-Оспиталье звонил ясно, без переливов, по-сельскому. С колокольни Клюни доносились прерывистые перезвоны. Из собора Парижской Богоматери лился поистине хрустальный звук, который, казалось, никогда не растает в воздухе. Они шли озираясь, освещенные только луной, но никого не встретили. Грабители конечно же распустили слух, что лучше не соваться в квартал, где какой-то переодетый женщиной головорез без промедленья пускает в ход нож.

Они на цыпочках поднялись по лестнице, стараясь не разбудить давно спящих соседей.

Жанна уже разбиралась в любовных талантах мужчин и смогла по достоинству оценить Бартелеми. Он был силен и нежен, как Исаак, и, в отличие от Матье, умел сдерживать свою страсть.

Он начинал ей нравиться.

Отчего это он никогда не говорил о своей супруге?

Она не успела спросить его об этом. Бартелеми исчез на рассвете, и она еще не совсем проснулась, когда он принес ключ от конюшни.

15

Между псом и обезьяной

Всего лишь через несколько дней после открытия новой лавки торговля в ней пошла даже бойчее, чем на улице Монтань-Сент-Женевьев. К посетителям из Корнуэльского коллежа не замедлил присоединиться местный торговый люд.

Жанна постоянно расширяла свой ассортимент и теперь делала это обдуманно, а не потакая внезапным желаниям клиентов. Она стала торговать пирожками с птицей, что скрепило ее добрые отношения с матерью Гийоме, и вином в разлив. Для этого потребовалось купить бочонок вина, который Жанна установила на специальных подпорках, и две дюжины стаканов. К обычным заботам Гийоме прибавилось их мытье. Посетители неизменно оставляли на стаканах жирные разводы, и вчерашней крестьянке, всю жизнь беззаботно пившей с братом из одной чарки, приходилось теперь обращать пристальное внимание на чистоту. Жалованье Гийоме выросло до двухсот пятидесяти солей, теперь он зарабатывал как взрослый мужчина. Очаг приходилось топить поленьями; раз в месяц Гийоме запасался ими, и тут-то Донки стал наконец, полноправным помощником. Теперь пирожки жарились не только при заказчиках. Задолго до открытия лавки три дюжины их бывали уже готовы и дожидались своего часа на теплом подносе над очагом. Жанна поняла, что сладкие пирожки с фруктами остаются свежими и на второй день, и начала делать их впрок.