И пока Тратт, отвернувшись, лихорадочно пробегал глазами листки, хозяйка дома позаботилась о том, чтобы Зорге дали что-нибудь выпить.

— Зорге, вы опять выглядите так, — журила она его, — словно не спали целую неделю.

— Так оно и было, сударыня, — подтвердил он с серьезной миной на лице. — Я приношу себя в жертву доброму делу.

Кто-то услышал этот ответ и, посчитав его фривольным, засмеялся. Госпожа Тратт нахмурилась.

— Это очень интересно! — воскликнул посол, имея в виду информацию, полученную от Зорге. — Так… Вот, значит, к чему идет дело… Премьер-министр уже согласился… Этого я не ожидал! — Он возвысил голос, чтобы и доктор Эбнер, стоявший поблизости, мог услышать, как он хвалит своего друга.

— В самом деле, дорогой Зорге, вы снова оказали нам большую услугу… В Берлине поломают себе над этим голову! И где только вам удалось это раздобыть?

— Витамин «В», — ответил тот, — связи. Ничего, кроме хороших связей. — И засмеялся. — Недаром же я, пресс-атташе, руковожу германской информационной службой в Японии, господин посол. Неужели вас удивляет, что моя контора иногда работает?

Тратт согласно кивнул. И действительно, это золото, не человек. Тонны золота! Какое значение имеет его личная жизнь!.. Человек работает, и работает превосходно.

— Да… Ну, теперь мне нужно продиктовать отчет. Я был бы рад видеть вас рядом на случай, если возникнут вопросы.

Оба скрылись за двойной дверью, которая вела из сада в кабинет посла.

Там уже давно ожидала пожилая стенографистка с блокнотом и остро отточенными карандашами. Она твердо решила дать понять господам, когда они войдут, что обижена. Но как только Зорге дружески пожал ей руку, женщина засияла, заулыбалась.

— Надо по возможности сделать так, чтобы гости не заметили отсутствия мужа, — сказала госпожа Тратт Равенсбургу, который одновременно выполнял обязанность начальника протокольного отдела. — Я позабочусь о тех, кто на террасе, а вы возьмите на себя сад. Там уже стоят в одиночестве несколько истуканов.

Трудно было порой с японцами! Если с ними не заговаривал равный по рангу, они застывали с неподвижными лицами, ничего не замечая вокруг. Низшие рангом ни в коем случае не имели права заговаривать со старшими, а те, в свою очередь, почти никогда не снисходили до беседы с младшими. Поэтому немецким хозяевам, и прежде всего Равенсбургу, приходилось думать о том, как сгруппировать гостей и оживить беседу.

Но встречались и дамы, которых трудно было втянуть в светскую болтовню. В этом отношении предметом особой заботы начальника протокольного отдела была молодая Лундквист. Ей едва исполнилось двадцать, и она, робея в большом малознакомом обществе, чувствовала себя несчастной. Женщины завидовали ее стройней фигуре и светлым шелковистым волосам. Что же касается мужчин, то они давно уже отказались от попыток флирта с ней: эта молоденькая девушка казалась ледышкой до мозга костей. Она не реагировала на комплименты и ни разу не согласилась на свидание.

Равенсбург подошел к ней.

— Как дела, Биргит, как ваши литературные успехи? Юная шведка недоверчиво взглянула на него большими темно-голубыми глазами. Она не терпела, когда с ней разговаривали в ироническом тоне. Почему всякий позволяет себе насмехаться над ее первыми тремя статьями, которые она опубликовала в одной из газет у себя на родине? Ведь любой журналист начинает с малого.

— Поскольку я очень скромна, — холодно ответила она Равенсбургу, — я вполне довольна.

Равенсбург, слишком поздно осознавший свою бестактность, оглянулся в поисках подмоги. И эта подмога явилась в образе итальянского коллеги, прибывшего недавно и еще не успевшего познакомиться со сдержанной Биргит. Итальянец, очарованный юной шведкой, казалось, только и ждал момента, когда его смогут ей представить. Равенсбург охотно выполнил его желание.

— Мой коллега — известный знаток искусства, Биргит. Он с радостью покажет вам скульптуры, которые мы недавно установили здесь, в саду. Правда, это только копии, но копии с известных оригиналов.

Биргит кивнула и равнодушно пошла с маркизом, который буквально тотчас же обрушил на нее град комплиментов.

Господин Танака бродил по саду один. Но Равенсбургу не нужно было о нем заботиться. Японец очень любил цветы и разбирался в них. Здесь, в саду посольства, росло много растений, семена которых были привезены из Германии. Танаке хотелось посмотреть, как они развиваются в условиях здешнего климата. А если вблизи цветов находились люди, которые вели интересный разговор, то это, видимо, объяснялось простой случайностью.

Танака был важной персоной. Он не только занимал пост личного секретаря японского премьер-министра, но и был его близким другом. Его считали человеком утонченной культуры, и он, насколько позволял судить объем живота, скудной японской кухне явно предпочитал изощренное искусство своего повара-китайца. Было известно, что он ориентируется на Германию и помогает ковать ось «Токио — Берлин». Поэтому его очень ценили в германском посольстве.

Равенсбург подумал, что надо было бы выписать из Германии семена редких цветов и подарить их такому нужному человеку. Танака, несомненно, будет польщен этим вниманием, и семена принесут богатые всходы в высших политических сферах.

Круг мужчин около стола с напитками раздался, давая дорогу Зорге, который только что вышел из дома. Отчет, видимо, был готов.

Пресс-атташе посольства, освободившись от своих тягостных обязанностей, широко улыбался. Но его улыбка предназначалась только мужчинам, окружившим его. Мимо женщин он прошел, не обратив на них внимания, хотя они в ожидании, что он с ними заговорит, прервали свою беседу.

Зорге молча поздоровался, крепко пожав руку капитану 1-го ранга, Равенсбургу и остальным.

— Ну, Зорге, поскольку вы все знаете… — начал было военно-морской атташе, — слышали ли вы последнюю новость?

— Нет, но я сейчас услышу ее от вас. Натузиус рассмеялся.

— Каррамба! Ваша взяла! Ну ладно, Марианна здесь!

— Очень рад… Очень рад, особенно если она хороша и легкомысленна.

В ответ раздался дружный хохот.

— Не-е-т, не-е-т, дорогой! Хорошенькой Марианночку не назовешь. У нее острая грудная клетка, выпуклый живот, а сзади у нее все время кружится одна штуковина.

— Ну что ж! — принял шутку Зорге. — Меня интересует эта женщина, капитан.

— Каррамба, на этот раз я вынужден вас разочаровать, дорогой! Ведь Марианна — это судно.

Зорге прикинулся изумленным.

— Что вы говорите!.. Тут вмешался Равенсбург.

— Да, и более того — это германское судно, первое судно, прорвавшее блокаду. Груженное отличными оптическими приборами, по которым давно уже тоскуют японцы…

— А мы, что мы получим за эти сокровища? — спросил Зорге. — Капитану — орден, а команде — по чарке сакэ?

— Ну, мы не настолько скромны. — Натузиус пытался взять под защиту германский торговый флот. — «Марианна» погрузит здесь каучук.

Богнер, член партии с большим стажем, всегда видевший свои личные заслуги в любом достижении Германии, заявил, что он бесконечно горд подвигом судна.

Зорге согласился с ним.

— А как же это удалось? Ведь все моря забиты англичанами… да еще воздушная разведка?

Тут снова наступила очередь Натузиуса, специалиста по морским делам.

— Разумеется, нашей «Марианне» пришлось сделать гигантский крюк… Она далеко обходила обычные морские пути.

— Да, что и говорить, длительное морское путешествие. — Зорге сказал это совершенно равнодушно. Казалось, он потерял всякий интерес к «Марианне», узнав, что это судно. Он смотрел теперь мимо мужчин, продолжавших оживленно обсуждать поход «Марианны», прорвавшей блокаду.

Зорге видел все, что происходило вокруг. Ему бросилось в глаза странное выражение лица Танаки. Японец словно застыл у куста сирени и, казалось, забыл обо всем на свете. Его взгляд, устремленный в глубь сада, был полон удивления и восхищения.

Зорге проследил за его взглядом и понял, что приковало к себе внимание японца. Это была Биргит Лундквист. Чудесное создание снова оказалось в одиночестве! По всей вероятности, молодой итальянец, который только что был так увлечен ею, уже получил свою порцию ледяного душа. Его не было видно поблизости. Безжизненная скульптура, перед которой она теперь стояла, казалось, больше устраивала ее, чем общество жизнерадостного атташе.